«Когда меня били в тюрьме, было не так тяжело, как в чемпионском бою». Отсидеть 10 лет и взять титул в 40
Боец ММА Марат Балаев оказался за решеткой в 27 лет, в 37 вышел, — и трех лет на свободе ему хватило, чтобы пройти без поражений через семь боев и выиграть титул организации АСВ в весе до 66 кг. История, похожей на которую нет в смешанных единоборствах, — в интервью Марата Балаева корреспондентам «Матч ТВ» Александру Лютикову и Вадиму Тихомирову.
— Расскажите про детство.
— Мы осетины, но и я, и мои братья родились в Туркмении, в поселке Карамет-Нияз (сейчас Гараметнияз — «Матч ТВ»). Там много было приезжих: русских, дагестанцев, осетинов. Папа переехал на заработки, платили хорошо, климат отличный. Было солнечное счастливое детство. Мама работала воспитательницей. Отец — в Каракумстрое, углублял каракумский канал. Два моих брата там живут до сих пор, это им я кричал после боя: «Привет в Азию!» В Туркмении я не был лет 16–17, наверное, и братьев с тех пор не видел. По телефону общаемся. Я благодаря брату Сане и в спорт попал: сначала вслед за ним на дзюдо пошел, через полгода записался в секцию вольной борьбы.
— А почему уехали?
— Развалился Союз — и начало валиться все. Раньше было как: находили талантливых спортсменов со всех регионов, развивали их, возили на союзные соревнования. После спортивного училища можно было без экзаменов поступить на второй курс института. Я так и планировал. Но Союза не стало — и к русским и кавказцам начали хуже относиться. Впоследствии дошло до того, что выпустили какой-то интересный закон о недвижимости, по которому у нас отжали пятикомнатную квартиру. Но я это почувствовал на себе еще раньше — в 1992-м, когда меня срезали с института.
— Как?
— Директор института лично говорил: «Займешь на Союзе хотя бы третье место, я тебе гарантирую, что ты попадешь к нам». А я тот чемпионат выиграл. Но тот директор умер, вместо него пришел местный и начал откровенно притеснять. Кавказцам вообще сказал: «Вы уезжайте отсюда или я вас с позором выгоню». В институт не взяли. Если в армию не пойдешь — расстрел, у них так по закону. В армии спортроты не было, то есть два года предлагалось провести в сапогах. А я все детство пропахал на тренировках, об Олимпиаде мечтал, в 16–17 лет вообще не проиграл ни одной схватки, уже был мастером спорта, выиграл союзные соревнования по юношам.
— Из тех, кого вы побеждали, кто многого добился в борьбе?
— Из того, что сразу вспомню: на соревнованиях победил Геннадия Лалиева, который потом боролся в финале Олимпиады и проиграл Бувайсару Сайтиеву (2004 год, Афины, весовая категория до 74 кг — «Матч ТВ»). На соревнованиях я у него выиграл 7:1, кажется. Он, конечно, может расстроиться, если прочитает, но это правда: он у меня ни разу не выигрывал. В 1992 году я выиграл соревнования по СНГ, но на мир не поехал, потому что поездку никто не мог профинасировать. Когда пошла вся эта история с армией, уехал в Ташкент — стал тренироваться там. А потом родственники стали уговаривали переехать в Осетию — и в 1994-м уговорили. В те годы я остался без родителей. Сначала погибла мама, потом умер отец.
— Что произошло?
— Я был в Узбекистане на сборах в горах. Мне сказали: «Зайди к тренеру». Там телеграмма. Маму похоронили без меня. Было как — она шла с коляской с сыном моего старшего брата. Из-за поворота выехала грузовая машина «Урал» — мама успела мальчика откинуть, чтобы его не задавило, а сама попала под колеса. Папа без нее не смог. Его меньше чем через год не стало.
— Они в Туркмении похоронены?
— Да. Это, кстати, важный момент для меня. По нашим традициям нужно всех своих перевозить на родную землю. И я для этого тоже тружусь и пашу. Это обязательно нужно сделать.
***
— После переезда в Осетию у вас закончились успехи в борьбе.
— В Осетии я тренировался лет семь, жил у тетки. Она меня кормила и давала деньги на маршрутку, чтобы до зала доехать можно было. Но тогда же такое время было: друг за другом с автоматами все бегали. Рэкет, банды, оружие, перестрелки. Каждый день находили по машине с расстрелянными людьми. Кто-то дома закладывал, покупал водку, вез ее в Москву или в Сибирь продавать — и там его обманывали. Кто-то спиртозаводы стал делить. Спортсмены собирались чуть ли ни всей секцией и ехали какой-то конфликт решать.
— А вы?
— Я тренировался, пахал. Звали то в одну банду, то в другую, а мне хотелось Олимпиаду выиграть. Но тогда такое время было, что нет спонсоров — нет соревнований. Дошло до того, что один из тренеров исправил мне дату рождения, чтобы я стал на три года младше и смог выступить по молодежи. Я в итоге и на те соревнования не поехал, и паспорт мне убили. И я до сих пор без паспорта живу. Постепенно я тренироваться завязал. Связался с нехорошими людьми. В 27 сел в тюрьму — и вышел только в 37. Скажу так: у меня это в жизни было, но гордиться тут нечем.
— За что вас осудили в первый раз?
— Устраивал дни открытых дверей.
— В смысле?
— Был домушником. Для меня не существовало закрытых дверей. Я на каждую смотрел — и видел ее открытой.
— Любую дверь вскрыть реально?
— Редко когда уходило больше минуты. Самые тяжелые замки это сейфовские, «бабочки». Я знал, как с ними работать, но это сложно: за них лучше не браться, дольше провозишься. Если на замок тратишь больше шести минут, то продолжать не надо. Главное — на человека не попасть. Я ведь после 11 уже никуда не ходил по таким делам, потому что дети могут прийти домой после школы — для ребенка это будет шок, можно заикой остаться.
— Как вы попались?
— Случайно. Даже не на деле, а на улице. Остановили проверить документы, стали смотреть, нашли отмычки и кое-какие предметы с собой. А так я этим больше двух лет занимался — и никто не поймал. Вообще никакого ума не надо в тюрьме оказаться. Ум нужен в тюрьме не оказаться (за кражи Балаев получил пять лет общего режима — «Матч ТВ»).
— Расскажите, чтобы все поняли: почему там лучше не оказываться.
— Когда попадаешь туда, тебя не просто лишают свободы. Начинаются попытки тебя унизить. Чтобы ты туалет пошел чистить, помойку убирать и так далее. За собой я всегда уберу, без вопросов. Но за другими дерьмо убирать — от этого я отказался. После этого меня сто дней промучили: издевались, избивали. Как это происходит: растягивают за руки и за ноги — и со всей дури дубинками, палками бьют по ногам и по заднице так, что потом после этого все синее. Но они били — и видели, что мне это по барабану. И говорят: «А давайте его в унитаз головой воткнем». И сначала одного понесли, потом другого. Не втыкали — просто держали головой над унитазом и говорили: «Будешь делать все, что говорим?» И люди соглашались.
— А вы?
— А меня не донесли. Я вскрылся, головой окно выбил и сказал, что сейчас буду головой о батареи биться. Тогда меня оставили в покое и закрыли в изолятор, а дальше СУС (строгие условия содержания), БУР (барак усиленного режима). То есть ладно тебя бьют — это можно перенести. А когда головой в унитаз хотят воткнуть — это уже унижение.
— Это делали осужденные, сотрудничающие с администрацией, или сами сотрудники?
— Сами осужденные могут избивать, это правда. Если личность такая, с какой они не могут справиться, вызывают сотрудников. Я насмотрелся, как одни осужденные у других выбивали явки. Знаете, что это такое? Берут человека не очень уверенного в себе и заставляют писать, что он совершил какое-то преступление, надавят на него, подзатыльник дадут, поугрожают. Ему добавят срок, а тому, кто выбил, дадут свидание или помогут с условно-досрочным освобождением. Это такое свинство.
— Вы должны были выйти на свободу в декабре 2009-го, но вышли в апреле 2013-го. Упоминание о вас можно найти в публикациях, которые рассказывают о «Бунте мобильных телефонов», который случился в исправительной колонии номер 20 в Зеленоборске (Мурманская область).
— Это название в прессе придумали. Тогда действительно шум большой был, подключились адвокаты, комитет по правам человека. Начало истории я знаю только с чужих слов, меня в тот момент там не было. В наше помещение зашел врач. Вообще врача не трогают, это же человек, который тебе помогает, на него руку нельзя поднять. Но этот был из таких, который, когда тебя избивали, писал заключения в духе «сам ударился». Вот ему показалось, что у кого-то мобильный телефон завибрировал, он напал на человека, стал бить, пытаться телефон, которого он сам еще и не видел, отобрать. Врача этого послали, он выбежал и привел весь лагерь. Ну и началось.
— Что именно?
— Забежали люди с дубинками в масках, стали выводить во дворик по одному, кидать на снег и бить дубинками. Вывели одного — избили и в изолятор отправили. Потом второго. А те, кто остались в помещении, они в окошки это все видят. И я вижу, что человек, лежа на снегу, скрутился, а его просто дубинками забивают. Что-то в голове у меня сработало - выбежал, растолкал этих работников, говорю: «Вы что делаете? Вы понимаете, что убьете его сейчас?» Я сначала спокойно с ними разговаривал. Они на меня стали голос повышать, потом ударили, с ног сбили. Я одного зацепил ногой, он упал. А там такие северные люди по 120 кг, еще и с дубинками. Я взял табуретку, замахнулся, но табуреткой даже не ударил никого, они от одного вида разбежались. Только мне в лицо из баллончика брызнули. Я пошел промывать глаза. И было бы все нормально, просто в это время кто-то позвонил в комитет по правам человека в Москву. И «Эхо Москвы» выпустило новость, что в Зеленоборске избивают заключенных, пошел резонанс.
После этого на меня повесили все. Написали, что врача я душил. Он потом так и говорил, что не мог позвать на помощь, потому что Балаев его повалил на пол. Один из тех, на кого я табуреткой замахнулся, снял побои, написал, что у него рука повреждена. Судили меня в лагере, был показательный процесс, работники лагеря были свидетелями. Впаяли дезорганизацию учреждения (ст. 321 УК РФ — «Матч ТВ»), а это такая статья, с которой ты становишься первым врагом системы. На уголовном деле у меня все полосы (на дело наносятся полосы разных цветов для обозначения осужденных как склонных к побегу, насилию и т. д. — «Матч ТВ»).
Наши интересы защищал Бабушкин из комитета по правам человека (Андрей Бабушкин, член совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека — «Матч ТВ»), но его попросили остановиться, потому что люди в лагере хотели уже спокойно срок досидеть, а не за справедливость бороться. А мне пришлось выхватить по полной программе. С общего перевели даже не на строгий, а на особый режим. Год я прокатался: был на Владимирском централе, потом обратно в Мурманск отвезли. Ездил в столыпинском вагоне, часто держали в стаканах (помещение, где можно только стоять из-за ограниченной площади, — «Матч ТВ»), в поезде возили отдельно. Чтобы выйти, мне нужно было сначала вытащить руки, чтобы надели наручники. В деле такого понаписали, что я смеяться начал: «Я сам себя боюсь». Встречают сразу с автоматами, за шею хватают и наклоняют головой вниз. Смотрят, что в деле написано, потом смотрят на меня и говорят: «Вот этот, что ли?! Мы думали, что сейчас выпрыгнет тип за 100 кг».
— У вас нет ни одной татуировки. Почему?
— Я же не вор в законе и не стремился к тому, чтобы им стать. Я мужик, я спортсмен, который оказался там по своей ошибке. Скажу честно: я вам все это рассказал, но мне на эту тему не особо приятно говорить. Так что не хотел бы, чтобы люди, которые это прочтут, думали, будто я горжусь тем, что в тюрьме сидел, будто я пытаюсь выглядеть каким-то борцом с системой. Мне не с системой надо бороться, а больному брату помочь, детей содержать. И я не хочу, чтобы, когда я дрался, люди говорили: «А, это зэк вышел».
— Вы впервые рассказали эту историю в фильме, который про вас снял ваш тренер Сергей Никитин. Почему-то ведь вы это сделали.
— Объясню. Тренер сказал, что хочет снять художественный фильм, и попросил меня рассказать свою историю, просто чтобы было что показать потенциальному спонсору. И взял с меня слово, что он использует это интервью для документального фильма, если я доберусь до титульного боя. Но в тот момент — где был я и где был титульник. А потом я и правда вышел на титульный бой. А в ноябре — все, фильм пришлось опубликовать. Когда фильм вышел, мне стали писать в том числе и оттуда, из-за забора, что мой пример многим помогает не сломаться.
***
— Три года назад вас выпустили на свободу. Вам 37 лет — что вы стали делать дальше?
— Поехал к своей девушке в Петербург. Мы с Надеждой были знакомы еще до моего срока. Попав за решетку, я сообщил ей о том, где я. Начали общаться. Она больше восьми лет за мной ездила, жалела меня, помогала. Это сумасшедшая женщина, таких больше нет.
— Как она восприняла ситуацию, когда вам дали сверху еще четыре года?
— Она какая-то упрямая. Еще больше уперлась в меня. Очень сильно удивляла. Забросила из-за меня свою карьеру. Она училась в медицинском институте, были планы учиться и дальше в аспирантуре. Но пришлось работать не по специальности — в медицинском магазине, чтобы больше зарабатывать для меня.
Когда вышел, дал себе месяц на то, чтобы осмотреться, подумать и принять окончательное решение. Вообще все изменилось. Я садился — все ездили на девятках или девяносто девятках. Вышел — эти машины уже ржавые валялись никому не нужные. Сел в одном мире — вышел в другом. Всюду интернет, технологии. И вот на этом же диване, на котором сейчас лежу, я пролежал месяц. Отдыхал, ел, в компьютере лазил. Думал: реально ли в 37 лет заняться ММА и чего-то серьезного добиться? Потому что с виду казалось нереальным. 37 лет, елки-палки! Попав в заключение, я даже не знал, что такой вид спорта существует. И уже там увидел впервые. Помню, смотрел бои и думал: «Блин, как же там все заточено под вольную борьбу».
Когда ехал с Владимирского централа в лагерь, написал Надежде, что после выхода хочу заниматься ММА. Деньги, независимость, возможность помогать близким — вот чего я хотел. Я решил, что в ММА смогу этого достичь. И пошел на первую тренировку.
— В какой форме вы тогда были?
— Ни в какой. За решеткой бывали времена, когда мой вес был 70 кг, — а попал я туда с весом за 80. Десять лет я провел вообще без физической нагрузки. На первой же тренировке поборолся с человеком, который был тяжелее меня, и выигрывал чемпионат Петербурга по ММА. В борьбе я его победил. Смотрю: навыки остались, техника есть. Я ведь до фанатизма читал всю литературу по борьбе, искал свой стиль. Изучал морфологию человека: руки длинные или короткие, мышца взрывная или нет. Все эти знания никуда не делись — и они работают. Оставалось только выносливость поднять. А дыхалка у меня всю жизнь хорошая была: когда борьбой занимался, ни один человек вперед меня кросс не пробежал. И я понял, что вернуться в спорт возможно. Только никому, кроме своей жены, не говорил, что хочу выступать профессионально. Объяснил всем, что я пришел в секцию просто форму поддержать. Сразу забросил выпивать — начал жестко режимить, вовремя спать ложиться. Меня этому научила советская школа борьбы — и это все работает. Хорошо, что перед глазами были примеры людей, выступавших и добивавшихся серьезных результатов в возрасте далеко за 40: Рэнди Кутюр, Джордж Форман, Дэн Хендерсон, Бернард Хопкинс.
— Вам 37 лет, вы мастер спорта СССР по вольной борьбе, но не умеете бить. Как ставили себе ударную технику?
— Когда приходишь из борьбы, поначалу боишься ударов: не знаешь, что с этим делать. В борьбе тебя никто не бьет в лицо, не пинает, а ММА — это, по сути, уличная профессиональная драка. Один из моих секундантов — Павел Витрук, боец ММА. Я начинал тренироваться с ним — и вот Витрук, например, познакомил меня с тем, что такое пропустить удар в печень: два раза я на тренировках катался по полу после этих ударов. Зато сейчас в бою у меня всегда рука на месте и печень защищает. То есть все приходит через опыт. Кроме Павла Витрука мне помогает ряд других тренеров: по ударной технике — Али Хасанов, Андрей Алешин, по вольной борьбе — Андрей Самохвалов, главный тренер — Сергей Никитин. Никитин вот очень силен в грэпплинге — и у него я учусь чувствовать болевые и уходить с них.
— Каким был ваш первый гонорар в ММА?
— 900 долларов за бой на «Битве на Неве» в 2014 году. Эти деньги, как и все остальные, я жене отдал. Потому что я враг денег: если у меня они есть сегодня, то завтра их уже не будет.
— Сейчас вы добрались до хороших гонораров. Когда вы начинали и за несколько месяцев приносили домой 900 долларов — как реагировала ваша жена?
— Я же говорю: жена сумасшедшая. Я сумасшедший, а она еще сильнее. Она рада была, что я не пью, не курю, а поставил себе цель и тренируюсь. Вначале она нас всем обеспечивала. Потом я стал работать тренером — в одном месте, в другом. От боев доход непостоянный, поэтому я и сейчас тренирую: у меня есть одна группа три раза в неделю. При этом надо тренироваться и самому. Я больше скажу: в мои победы Надежда вложила больше усилий, чем я. Вот к этому бою у меня была очень тяжелая сгонка веса. Очень. И жена столько выслушала — это нереально выдержать. Она не прет против мужчины, как танк. Она психолог — и, когда я начинаю нервничать, жена поступает очень мягко. Она на меня действует как кошка — я сразу успокаиваюсь. С утра она готовит мне еду на несколько приемов. Идет на работу, с работы приходит — кормит, стирает и справляется с моими нервами. Бой — это самое легкое: я вышел и подрался. А жена несет нереальную психологическую нагрузку на протяжении всего периода подготовки. Помню, как я на нее ругался перед своим боем с Мухамедом Коковым.
— А что там было?
— Первый бой мне в АСВ дали случайно: на замену вышел, просто как мясо. И получилось, что я у чеченского бойца выиграл в Грозном. Все удивились. Мне тогда просто деньги нужны были срочно для брата — поэтому у меня вариантов проиграть не было. Потом бой мне долго не давали. Ну что там — 39 лет, старик уже, кому я нужен. Тут тренер Никитин позвонил: «Бой через восемь дней предлагают. Против Кокова. Будем биться?» А я помню фамилию Коков — что-то серьезное. Но сразу согласился, потому что мне нужны деньги, чтобы брата навестить во Владикавказе. А потом вспомнил, кто такой Коков, и начал нервничать. У жены спросил: «Как считаешь, драться мне с ним?» Она говорит: «Да». Я ей говорю: «Блин, ты меня за деньги под молотки запускаешь, под человека, который всех передушил. У него одно поражение в девяти боях — и то потому что он руку сломал в бою с чемпионом АСВ». Я в нее кроссовками кидался тут, кричал: «Вы меня за кого принимаете — за бога войны, который за неделю может подготовиться?» Сутки с женой не разговаривали. А потом я ее спросил: «Почему считаешь, что мне надо драться с ним?» — «Потому что тебе 40 лет, Марат. Ты пашешь, как конь, но бой тебе не дают. И не дадут больше никогда, если ты сейчас не согласишься. Поэтому надо драться. Я уверена, что ты выиграешь».
Я сел на диету, за четыре дня продышался на тренировках по кроссфиту и вольной борьбе. Потом начал гонять вес: еще 11,5 кг лишних было. Я уже говорил, что у меня паспорта нет — и добираться самолетом или поездом нельзя. Поэтому мой тренер Сергей Никитин два дня вез меня до Грозного. Приехали туда в 23 часа, в 9 утра взвешивание — у меня 5,5 кг лишних. Всю ночь бегал и сидел в парной — согнал вес с огромными мучениями. Пошел на бой — и вытащил через характер. И только благодаря этому бою и этому риску меня стали воспринимать по-серьезному. И только благодаря этому я дошел до титула.
***
— В 40 лет вы дрались пять раундов с 21-летним Юсуфом Раисовым — и выиграли титул АСВ. Бой был в Петербурге — жена пришла на это посмотреть?
— Нет. Она даже в прямом эфире не смотрит мои бои: очень сильно волнуется. Заходя в клетку, я понимал, что больше такого шанса может не быть. У меня здоровье может быть уже не то в следующий раз. Я понимал, что выхожу драться с человеком, который мне в дети годится. У меня ведь старший сын от первого брака всего на три года младше моего соперника. Мне этот пояс был нужнее: семью надо кормить. А Юсуф еще все успеет.
— Незадолго до конца боя он взял вашу руку на излом. Если бы сломал — не сдались бы?
— Рука — похрену. Там ведь параллельно шло еще и удушение — и я боялся, что могу отключиться. Сначала рука болела, но потом начали сонные артерии перекрываться — кислорода стало не хватать и можно было уже потерять сознание. Как я вылез оттуда… Наверное, когда меня в тюрьме избивали, мне так тяжело не было, как в тот момент, когда я вылезал из этого треугольника в пятом раунде чемпионского боя. Это одни из самых тяжелых секунд в моей жизни.
— В чем проявляется то, что вам 40 лет?
— Не знаю. Не чувствую. С годами, говорят, скорость теряется — поэтому я стараюсь на тренировках работать в темпе, на скорости, чтобы молодым не уступать.
— Чемпионом UFC в вашем весе до недавнего времени был Конор МакГрегор, который своих соперников ломает психологически еще до боя. Как думаете, вас бы не сломал?
— Это как сказал Бернард Хопкинс, который пять лет отсидел: «Когда соперник пытается меня напугать взглядом, мне смешно: я провел пять лет в том месте, где перед тем, как зарезать, в гляделки не играли». Я читал это и понимал его. Даже сейчас у нас на взвешивании что-то такое было с Юсуфом. Он в глаза на взвешивании мне старался смотреть. А я… Понимаете, я в два раза старше него — и мне его стараться пугать сейчас, волчаре такому? Поэтому я стал улыбаться и отворачиваться от этого взгляда.
И тот же Конор — он профессионал, духом сильный человек. Но вот чем бы он меня испугал? Тем более я как вольник хорошего уровня вижу его ошибки. Борьбы нет у него. Вот даже бразильцы братья Ногейра позвали к себе осетина и не отпускают его от себя (Хетаг Плиев — «Матч ТВ»). В АКА позвали Хабиба, потому что они понимают, что кавказская школа борьбы очень серьезная и надо у них учиться.
— Вам самому интересно было бы потренироваться в каком-то известном ММА-лагере?
— Я как занимался в «Борцовском клубе», так и продолжу. У нас там очень перспективный состав. А просто съездить посмотреть, как тренируются в других клубах в Америке, Таиланде, было бы интересно. И в России есть люди, с кем интересно было бы потренироваться. Например, многое для своих комплексов по кроссфиту я взял из видео, которые снимал Александр Шлеменко. В теории, думаю, неплохо получилось бы: Шлеменко, Корешков и Сарнавский мне по ударной технике помогли бы, а я, чем смог, был бы полезен им.
— Руководство АСВ после этой победы подарило вам автомобиль BMW, правильно?
— Там как получилось. Сначала про BMW было объявлено, да. А потом мы переговорили с Майрбеком Хасиевым (основатель АСВ — «Матч ТВ»). Он сказал: «Бывало, что я дарил людям машины. Но после того, как человек разбился на такой машине, я решил, что не буду их дарить. Я дам тебе сейчас миллион рублей. Чего не хватит для покупки машины, которую ты хочешь, — то я тебе добавлю». Мы договорились и пожали руки.
— Как потратите?
— В ипотеку будем вкладываться. Мы сейчас с Надеждой вдвоем снимаем комнату в двухкомнатной квартире, живем, тянем потихоньку. Надеюсь, проблему с жильем удастся решить в ближайшее время. Детей у нас еще нет. Квартирный вопрос решим — и уже потом. Помимо этого надо на Украину послать деньги двум сыновьям от первого брака, в Осетию — брату больному. И мне нужно драться, защищать свой пояс, пока я не решу все эти проблемы. Да и самому хочется продолжать биться в ММА. Я влюбился в этот вид спорта.
— Чем занимаются ваши сыновья?
— Боксом. Одному 16, другому 18. Вот сын написал мне после того, как я выиграл титул: «С детства мечтал, чтобы мой папа был чемпионом». Я ему ответил: «Теперь у тебя папа чемпион по одной из самых жестких версий».
Текст: Александр Лютиков, Вадим Тихомиров
Фото: vk.com/acb_mma, страница Марата Балаева в vk.com
