11 мин.

Евгений Берзин: «Какой смысл вытаскивать «старый» допинг. 70 лет назад была война – начнем стрелять?»

724

Первый русский чемпион «Джиро» дает большое интервью Вячеславу Самбуру – о том, как из профессионального гонщика превратиться в преуспевающего итальянского бизнесмена.

Через несколько дней Евгению Берзину, первому русскому гонщику, выигравшему многодневку «Джиро д’Италия», исполнится 44 года. 20 их них он провел в той самой Италии, куда умчал сразу после исторического успеха. Он нажил яркий акцент и, отвечая на звонок с российского номера, по привычке говрит «си». Он преуспевающий бизнесмен и счастливый семьянин, хотя его ребенок совсем не говорит по-русски. Он любит родину, но видит ее крайне редко. Наконец, он по-прежнему катается на велосипеде – только теперь в режиме «как хочу и сколько хочу».

– Когда предыдущий раз давали интервью на русском языке?

– В прошлом году – позвонила девчонка, задала два вопроса; это, конечно, не считается за интервью в полном смысле. А чтобы поговорить серьезно – такого не было лет семь, получается. В 2007 году приезжал в Россию на мероприятие «Итеры» – с тех пор родину не видел. За последние двадцать лет приезжал три или четыре раза.

– Не скучаете или просто что-то мешает приехать?

– Не могу сказать, что не скучаю. В Италии у меня фамилия (семья – Sports.ru), работа, ребенок – он чистый итальянец, по-русски даже не говорит. Надо хоть отправить, чтобы немного поучился. В Россию надо собираться, откладывать дела. Видимо, мне лень – я в молодости наездился. Или, может быть, годы…

Знаю, что в Питере в октябре собираются ребята, те, кто раньше вместе гонялся. Я живу по старинке: черно-белый телефон, фэйсбук только в этом году завел, нашел через него какие-то давние связи. Теперь меня зовут в Россию осенью, постараюсь приехать.

– Когда оказываетесь в России – что больше всего расстраивает?

– Ничего не расстраивает, мне все нравится. По сравнению с 90-ми очень многое поменялось: красиво, чисто. А шум, суета, скорость – вообще не напрягает.

– Вы имеете в виду Москву, Петербург или родной Выборг?

– Москву. Выборг видел мало, и то зимой. Снег все засыпал – сложно понять, что изменилось, а что нет. Думаю, мало что. Маленькие городка меняются очень медленно.

– Вещь, к которой вы до сих пор не привыкли в Италии?

– В каждой стране есть хорошее и плохое – человек ко всему привыкает. В Италии есть национализм, но не в отношении русских, только в отношении тех, кто приезжает из Африки. Коррупция? Она везде – не знаю ни одной страны, которая бы не была коррумпирована.

***

– В молодости вас занесло в армию – надолго?

– Месяца на три, Александр Анатольевич Кузнецов (известный велотренер – Sports.ru) нас посадил тогда. Это как способ воспитания. Сидели в спортроте, работали на стройке под Питером – даже не знаю, что строили. То ли гостиница, то ли дом чей-то. Нам приказали – мы бегали: носили песок, цемент, помогали чем получится.

– Вы разругались с Кузнецовым из-за его безмерной жесткости?

– Дело не в конкретных упражнениях, не в нагрузках, а в его поведении. Не знаю, говорится так или нет: поведение до генерала. Он командовал – надо было выполнять. Нельзя спорить, нельзя отказываться, нельзя отвечать. Как в армии, хотя нет, в армии было лучше.

В плане подготовки Кузнецов был прав. Может быть, где-то перебирал, но он сильный тренер. Проблема в его характере – никаких разговоров, иначе сразу у-у-ух. Столько народу через него прошло. Кто скрипел зубами, но молчал – те двигались вперед.

– После завершения карьеры вы и заметно набирали вес, и потом заметно худели. В какой форме сейчас?

– Тренируюсь, катаюсь. Здесь хорошая велосипедная культура. Люди знают, что на велосипеде можно сжечь много калорий. Недалеко от моего дома несколько дорожек, трасс – очень удобно, нужно только желание. У нас производят хорошие вина – иногда хочется бокальчик, а это калории. Так вот, если два-три раза в неделю кататься по два часа – можно не беспокоиться о собственном весе.

– Травма, которую вы забрали с собой из велоспорта?

– Ни одной травмы. В конце карьеры была аллергия на что-то, сейчас нет. Ничего не беспокоит.

– Большая удача.

– Почему? Из спорта обязательно уходят больными? Сейчас я еще лучше понимаю, что такое велосипед, и отлично себя чувствую после двух часов езды. Я катаюсь так, как хочу, а не как меня заставили на тренировке. Могу быстро, могу тихо, могу в гору, могу остановиться попить чай. После таких прогулок чувствуешь себя физически сильным. Это не только в велоспорте, в любых других видах то же самое.

***

– Часто вспоминаете победу на «Джиро»-94?

– Естественно. Главное воспоминание до сих пор – людской коридор вдоль дороги. Десятки тысяч болельщиков, особенно если едешь в горах – любого можно потрогать, любой может дотронуться до тебя. Ух, очень сильное ощущение…

– Конкретно на ту гонку вы ведь ехали не лидером – в команде был Арджентин.

– Он заранее знал, что не готов выиграть. У нас была двойная тактика – надо было запутать Индурайна, чтобы за мной не особо следили. Передо мной была задача – заработать как можно больший отрыв на первых этапах.

Я сразу выиграл разделку в гору, в этом же стиле всегда побеждал Инудрайн – просто рвал всех на разделках, а потом в горах контролировал ситуацию. Я сделал то же самое, пока он следил за Арждентином.

– Насколько внимательно за той гой гонкой наблюдали из России?

– Думаю, что никак не наблюдали. Российских журналистов тогда на «Джиро» не было. Когда я вернулся победителем – меня жарко встретили. «Советский спорт» написал, что я капиталист. До сих пор интересно, почему?

Время было такое – ностальжи по коммунизму, что ли. В Италии журналисты за мной бегали – в России это кому-то не понравилось: как это, капиталисты бегают за советским спортсменом? Значит, он тоже капиталист.

– Какой был гонорар за победу?

– Миллиард лир – около 500 тысяч евро по нынешним деньгам. В велоспорте своя система: всю выигранную премию ты делишь на команду. Девять гонщиков – девять равных долей. Я хотел свою часть потратить на машину, но мне Fiat дал рекламную. Голубой цвета, 250 лошадей – потом они мне меняли машины каждые полгода.

***

– Почему вы уехали из России?

– Не было возможности развиваться. Денег нет, хаос в стране, беспорядки – хотелось убежать от всего этого, хотя нас никто не трогал. Мне повезло, я был спортсменом. Профессиональный спорт тогда стал лучшим вариантом для отъезда.

Сейчас велоспорт в России поднимается: есть многодневки, много гонок. Помню, мне было лет 12-13 – у нас организовали гонку «Балтика». Стартовала в Хельсинки, через неделю финишировала в Питере. У меня в Выборге был настоящий праздник, когда по городу ехали один из этапов. Это цепляло, хотелось стать частью события.

– Переезд в Италию давался тяжело?

– Сейчас было бы легче. Внимание, поддержка, понимание – теперь у спортсменов все есть, раньше обходились без этого. Не было национальной поддержки – приходилось самому раздвигать локти. Это меня пугало, но все-таки решился.

– В первые месяцы не сошли с ума от тоски по дому?

– Времени не было. Когда пошли победы – начал подписывать контракты на 130-140 гонок в год. Потом спонсоры, презентации, открытия. Несколько лет вперед прописаны по договорам: заканчиваешь одну гонку – уже надо собираться на следующую. Скучаешь, только когда бездельничаешь.

– Вы же переехали не один.

– Да, со мной был Владислав Бобрик – мы выступали вместе. Команда предоставила нам машины, сняла маленький дом – он жил на первом этаже, я на втором. Вдвоем, конечно, было чуть проще.

– Что больше всего осложняло жизнь в первые месяцы?

– Лингвистика. Здесь почти не говорят по-английски, а итальянский мы сами знали слабо. Потом постепенно насмотрелся телевизор, рекламу – через полгода все понимал, мог объясниться. В те годы не было мобильных телефонов – терялся в городе, искал бумажные карты. Но это все мелочи, крупных бытовых проблем не было – команда помогала.

– Кроме Бобрика, с вами в команде выступал Петр Угрюмов – получилась диаспора?

– Из-за этой диаспоры мы проиграли «Джиро» в 95-м. Когда двое ругаются, выигрывает третий. Многие люди готовились уходить из команды, подписали контракты – в тот год каждый гонялся сам за себя. Точнее – половина за меня, остальные каждый сам за себя.

Угрюмову нужно было быть высоко в генерале, чтобы со статусом прийти в новую команду. Можно было попробовать с ним договориться. Не факт, что кто-то из нас смог бы победить, но если бы договорились – появилось бы больше возможностей. А так выиграл Ромингер, я стал вторым, Угрюмов – третьим. Отстали от Ромингера почти одинаково.

– Рассорились?

– Да нет, у меня к нему нет претензий. Но и другом его не считаю. Кто мне скажет, что в спорте есть дружба, не поверю. Или ты, или я. Каждый потратил 15 лет на подготовку: детские клубы, юниоры, любители, профи – и что, теперь уступать другу? Уже не волнует, друг он или нет, надо соревноваться.

***

– Вопросы про допинг – готовы?

– Ожидал их. Велоспорт – значит, допинг, все уже привыкли. Это всегда неприятная тема: нет команд, нет сильных президентов, которые могут отстаивать, влиять. Велосипедисты сдают больше всех проб. Если столько же начнут сдавать другие – общая картина поменяется.

Это слишком денежная тема. За допинг-контроль платят организаторы гонок, потом платят команды, еще кто-то, несколько звеньев – в этой ситуации не может быть справедливости. Когда в деле крутится много денег, машина тебя задавит – прав ты или не прав. Если денег нет – никто не будет ругаться, если деньги есть – начинается политика.

– Сейчас велоспорт чище, чем 20 лет назад?

– Да и тогда тон был почти чист. Что считать за допинг? Если сейчас ловят человека на старых пробах – это допинг?

– Армстронг признался, что допинг был.

– Армстронга не смогли поймать в годы его выступлений, поймали уже после завершения карьеры.

– Вы же его застали в гоночные гоны – он вызывал подозрения?

– В любом спорте, где есть явный лидер, возникают подозрения. Так всегда. Вытаскивать пробы 15-20-летней давности – для чего? 15 лет назад он молчал, теперь признался. Если ты такой честный – признавайся в годы выступлений.

Какой смысл вытаскивать то, что было 20 лет назад? А 70 лет назад была война – что теперь, опять стрелять? Если честно, больше не хочу это обсуждать.

***

– Вы по-прежнему занимаетесь продажей автомобилей?

– Почти 16 лет. Познакомился с одной женщиной, которая впоследствии стала матерью моего ребенка. Она уже вела эти дела, я тоже помаленьку втянулся.

В любом бизнесе сейчас тяжело – люди боятся тратить деньги. Не из-за того, что их нет, а из-за того, что не знают, как деньги будут использованы. Вдруг уйдут в никуда? А если люди не тратят деньги – экономика тормозит.

– Вы как-то сами сказали, что автобизнес – не то дело, каким вы мечтаете заниматься. А каким мечтаете?

– Богатым! Тем, который приносит много денег. Продажа машин – это не очень выгодно и очень сложно. Много законов, много инстанций, много коррупции. В 90-е годы машина была элементом роскоши, а теперь рынок полон – у всех есть авто. Фамилия из трех человек – и каждый за рулем. Думаю, через десять лет машина будет стоить как ящик картошки.

– У вас много машин на семью?

– Своих нет. Зачем своя в гараже, если в салоне их выставлено 20 на выбор? Когда есть дела – я беру любую и еду. Мне надоели машины. Когда прокатаешься 15 лет, когда займешься торговлей – они для тебя станут одинаковыми. Мне говорят: вот эта красивая, мощная. Ну и что?

– Часто сталкиваетесь в бизнесе с криминалом?

– Криминал на юге, мы живем на севере. Здесь любых мошенников сразу же сдают полиции.

***

– Вы же сами, будучи спортсменом, несколько раз попадали в тюрьму – так?

– Не совсем в тюрьму – попадал в зону, куда отправляют безвизовых туристов. Дольше часа там не сидел – по звонку выпускали. Тогда не было Шенгенской зоны – везде нужна была виза: в Испанию – виза, в Бельгию – виза, в Голландию – виза. Не можешь же каждый раз гонять с паспортом по консульствам, ставить штампы.

Где-то таможенники спали, не замечали – пропускали. Обратно выезжаю из Брюсселя, там такой старый аэропорт – человек 40 таможенников. Меня ждут. Поймали на контроле: вы здесь нелегально, давайте мы с вами сфотографируемся, а потом задержим.

– Вы делали попытку вернуться в спорт – зачем?

– Был момент, заскучал. Велосипед – это любовь и мучения. Есть периоды, когда тебе этого хочется. Сейчас мне за 40, больше 25 лет я катался на велосипеде на результат – больше не хочется. Если пропустил несколько лет, если сам уже не молод и все-таки хочешь вернуться – без шансов. Многие пробовали, ни у кого не получилось.

– Главная победа в карьере, если не считать «Джиро»?

– Льеж – Бастонь- Льеж. «Джиро» – один из трех монументов велоспорта, но Льеж – самая старая. В 1892 году проехали в первый раз. Реликвия!

– Не жалеете, что так и не попробовали выиграть Олимпиаду?

– Нет, честно. Мало кто помнит олимпийских чемпионов в велоспорте. Кто выиграл в Лондоне? А в Пекине? Олимпиаду выигрывают вроде бы для страны: умрите, но выиграйте! Зачем? Когда я выиграл чемпионат мира, мне даже спасибо не сказали. Хотя катались для страны. После этого я понял, что здесь тебя мало кто ценит.

Олег Тиньков: «Российские футболисты выглядят как какие-то обсосы»

Фото: REUTERS/Jacky Naegelen; Fotobank/Getty Images/Mike Powell; cyclingnews.com/Bettini Photo

logoДжиро д'Италия
logoЕвгений Берзин
logoвелошоссе
logoинтервью
logoОднажды для страны