11 мин.

Есть ли шансы у Устюгова и Слепцовой?

187

В этом тексте – ряд соображений о юридических перспективах апелляций Устюгова и Слепцовой, которые оспорили недавние решения международного союза биатлонистов о своей дисквалификации. К сожалению, самих решений у меня нет, поэтому приходится рассуждать с известной долей абстрактности.

Я несколько раз писал на новостных ветках, что шансы на оправдание минимальны, поскольку их дела продолжают уже сложившуюся прецедентную практику МОК, КАС, ИААФ, ИБУ и т.д.

На самом деле это довольно грубое обобщение, потому что кейсы Устюгова и Слепцовой существенно отличаются от ранее рассмотренных.

Чтобы читателям было понятнее, я сделаю короткое отступление и попытаюсь упорядочить ту доказательственную базу, с которой связаны все мучения российского спорта. Эта база может быть разделена на пять основных источников:

1) специфические доказательства, связанные с подменой сочинских проб (царапины, аномальная концентрация соли, файл «Дюшес», бейдж сотрудника ФСБ Блохина) – дела Зубкова, Легкова, Зайцевой и других;

2) результаты повторного анализа олимпийских проб Пекина, Лондона и Сочи – дела Белугина, Зариповой, Пищальниковой, штангистов и т.д;

3) результаты обычного текущего допинг-контроля – дела Алояна, Шараповой, Крушельницкого, Васильевой;

4) электронные файлы с вывезенного в США жесткого диска компьютера Родченкова (его переписка с чиновниками Минспорта, графики вымывания следов допинга, списки вкладчиков банка запасной мочи и т.д.) – дела Ухова, Пятых, Глазыриной, Печенкина;

5) база данных московской антидопинговой лаборатории (МАДЛ) + хранившиеся в ней пробы.

Кейсы Устюгова и Слепцовой относятся к последнему, пятому случаю. По сути, они открывают собой целую вереницу подобных дел (возможно, сотен), и от этого пробного шара будет зависеть очень многое.

Ещё раз, это важно. Доказательств, идентичных тем, которые фигурируют в деле Устюгова и в деле Слепцовой, ранее в практике КАС не было. Поэтому оценивать их шансы можно только с известной долей условности, прибегая к аналогии.

И ещё один важный момент. В изложенной выше классификации я намеренно не указал показания Родченкова и других свидетелей (как со стороны защиты, так и со стороны обвинения), поскольку им в решениях антидопинговых органов придается крайне малое значение.

Российские спортсмены, тренеры, чиновники и адвокаты любят говорить, что все обвинения строятся на показаниях Родченкова – человека больного, сумасшедшего, лживого и т.п. (все эпитеты перечислять долго).

Этот фейк очень живуч, поскольку 99 % людей не читают мотивировочную часть решений и их можно обманывать без особого риска. На самом же деле ни в одном кейсе дисциплинарные комиссии или КАС не указывали на показания Родченкова как на решающее (тем более – единственное) доказательство. Ни в одном.

Более того: нет даже ни одного дела, где само обвинение (не арбитры, а обвинение) выдвигало бы показания Родченкова на первый план. Например, в классическом деле лыжника Легкова Родченков прямо утверждал, что лично подменял его сочинскую пробу. Однако МОК делал упор отнюдь не на этом, а на других доказательствах (царапины и файл «Дюшес»), и когда они были признаны недостаточными, никем не опровергнутые показания Родченкова оказались бессильны.

К этому вопросу мы ещё вернёмся, сейчас – к Устюгову и Слепцовой.

Устюгову вменяется оксандролон – анаболический стероид, улучшающий силовые показатели без особого набора мышечной массы (как раз то, что нужно биатлонисту). Слепцовой вменяется остарин, который повышает физическую выносливость и уменьшает жировую ткань.

Оба вещества довольно успешно обнаруживаются, поэтому применять их в соревновательный период, претендуя на высокие места – просто безумие. Смотрим, что в этом плане у Устюгова со Слепцовой: Устюгов свою пробу сдал в августе 2013-го (за три месяца до начала сезона), Слепцова – 22 марта 2013 года, находясь на ЧР в Увате. Через день она стала второй в спринте.

Это важно, поскольку косвенно подтверждает суть государственной допинговой системы 2011-2015-го годов: спортсмены применяли допинг, только когда находились вне международного контроля. Своих допинг-офицеров никто из элиты не боялся – знали, что прикроют. Точно так же было с Пятых, Уховым и Глазыриной – у всех положительные пробы брались на территории РФ во время паузы в международном календаре.

Согласно официальному сообщению ИБУ, решения основаны на аналитических выводах, зафиксированных в МАДЛ (системе LIMS) в связи с их пробами 2013 года.

Это очень специфическое доказательство: насколько мне известно, ранее спортивное право не сталкивалось с манипулированием электронной базой данных допинг-контроля.

В деле нет физически существующей положительной пробы – традиционного доказательства по допинговым нарушениям. Речь идёт именно об электронных файлах, которые, тем не менее, являются куда более объективными данными, чем чьи-либо устные или письменные показания. Файлы существуют независимо от человеческого сознания, их процессуальное значение куда ближе к вещественным доказательствам и документам, чем к показаниям.

В этом смысле кейсы Устюгова и Слепцовой – близкие родственники кейсов Глазыриной, Печенкина и Ухова, и мало сходны с кейсами Зайцевой, Легкова или Белугина.

В чём это родство и как оно может отразиться на исходе дела? Сходство – в электронной форме главного доказательства: там – файлы с жёсткого диска, здесь – файлы базы данных. Соответственно, сходными могут быть и доводы сторон в вопросе о допустимости и достоверности этих доказательств.

Несколько слов о доводах.

Устюгов утверждает, что против него нет никаких аргументов и называет все происходящее беспределом: мифическая схема, мифический осведомитель, мифические файлы. Обвинение построено на «несуществующих данных из московской лаборатории». Правда, в другом интервью Устюгов противоречит себе, говоря, что обвинение опирается исключительно на клевету осведомителей.

Его ключевой довод – отсутствие положительных проб в карьере, хотя десятки тестов ему приходилось сдавать за рубежом. Из других выделяем:

-отсутствие у лаборатории методики обнаружения оксандролона;

-невозможность его легально достать в России;

-отсутствие на слушаниях Родченкова.

У Слепцовой, наряду с тезисом о лжи осведомителя, есть другой аргумент: якобы согласно представленным документам, уровень остарина в ее пробе равен нулю.

Про то, что подписи Родченкова на документах обвинения якобы подделаны, можно особо не упоминать: по этому вопросу КАС выскажется в деле Зайцевой.

Ну что же, давайте разбираться. Начнём с главного – с «мифических файлов».

«Мифические файлы» впервые всплыли в решении ДК ИБУ по Глазыриной, которое не было оспорено в КАС (кому интересно – анализ этого решения здесь). Они были досланы ИБУ с опозданием в дополнение к главному доказательству – переписке Родченкова с Великодным. Панель арбитров решила принять данные МАДЛ, сославшись на особые обстоятельства (WADA передало их в самый последний момент). Однако арбитры очень осторожно оценили их доказательственное значение (п. 144-146 решения): присланная WADA электронная таблица была воспринята лишь как комфортное дополнение к письмам Родченкова, поскольку в таблице номера проб Глазыриной и найденные в них матаболиты полностью совпадали с содержанием переписки.

Это важная отсечка. Как показали дела Пятых и Ухова, для обвинения Глазыриной вполне хватило бы одной только переписки Родченкова, база МАДЛ (LIMS) решающей роли не играла. Таким образом, мы пока ничего не можем сказать о том, достаточно ли ее для признания Устюгова и Слепцовой виновными.

С другой стороны, база МАДЛ обладает куда более высокой доказательственной силой, чем знаменитый файл «Дюшес», который в лучшем случае можно считать лишь неким планом действий. База МАДЛ же представляет собой результат действия, причем результат более-менее определенный, с указанием на дату взятия пробы и конкретное запрещенное вещество.

Однако что там с достоверностью файлов? Если защита Устюгова называет их «мифом», можно предположить, что вокруг этих электронных копий будет сломано немало копий юридических.

Здесь судьба Устюгова и Слепцовой в какой-то мере будет зависеть от исхода спора между Россией и ВАДА о несоответствии РусАДА, но спекулировать на эту тему я сейчас не буду. Предположим, что адвокаты Устюгова оспорили аутентичность базы МАДЛ, которой оперирует ИБУ, и заявили об удаленном доступе к ней Родченкова-Мигачева. Что тогда?

Здесь для сравнения вполне сгодится дело прыгуна Ухова (кстати, его апелляцию панель КАС только что рассмотрела, результат пока неизвестен). Но рассматривавший дело в качестве первой инстанции арбитр Маркус Маннинен столкнулся с похожим аргументом: защита Ухова утверждала,  что предъявленные ИААФ экселевские графики Родченкова (London Washout Schedules, Moskow Washout Schedules и Clean Urine Bank Schedules) неизвестно кем составлены, а электронные файлы можно подделать. Более того: эксперты защиты Рундт и Уилсон подтверждают точку зрения Ухова, что в электронные файлы могли вноситься изменения.

Арбитр согласился, что возможность их фальсификации не исключена. Однако от тут же отмечает, что Рундт и Уилсон не нашли в электронных файлах никаких следов манипуляций, а их содержание полностью соответствуют тысячам мелких деталей тех лет: даты, соревнования, места, коды проб, результаты их анализа и т.п. И в итоге арбитр приходит к убийственному выводу: факт фальсификации файлов нужно доказать. Мало просто указать на возможность такой фальсификации.

Применительно к делам Устюгова и Слепцовой это означает, что защите мало будет просто заявить, что Родченков имел удаленный доступ к базе МАДЛ. Более того: мало даже доказать, что такие удаленные входы имели место (соответствующая экспертиза от Следственного комитета уже имеется). Нужно доказать, что конкретные файлы, касающиеся Устюгова и Слепцовой, подвергались правке.

Относительно достоверности базы МАДЛ есть ещё два важных соображения. С одной стороны, Устюгов или Слепцова могут доказать, что вообще не могли сдавать ту или иную пробу – например, находились в соответствующее время в другом месте. Или с интервалом в 1-2 дня подвергались международному контролю, те пробы сохранились, и в них никакого допинга нет. Тогда да, это почти победа.

С другой стороны, какие-то данные базы МАДЛ могут подтверждаться другими доказательствами – уже упомянутой перепиской Родченкова или анализом сохранившихся проб. И хотя эти доказательства прямого отношения к Устюгову и Слепцовой иметь не будут, они дадут КАС нечто другое – уверенность в том, что копия имеющейся у ИБУ базы МАДЛ действительно аутентична. В том же деле Ухова определенную роль сыграла перепроверка лондонских проб других российских легкоатлетов: она доказала, что графикам вымывания на жестком диске Родченкова действительно можно верить. Не конкретно записям про Ухова, а графикам вообще. А уже из этого – и записям про Ухова.

Кроме того, следует учитывать общий контекст и происхождение доказательств. Во всех прочитанных мной решениях российская сторона старательно формирует Родченкову имидж патологически лживого человека, однако нигде не рискует привести хотя бы один мотив его лжи. Вопрос о том, зачем Родченкову нужно было фальсифицировать базу, будет серьезно подрывать все рассуждения об удаленном доступе. Ссылки на выполнение им заданий кураторов Госдепа повлекут понимающее кивание арбитров и предложение предъявить соответствующие доказательства.

Характерно в этом смысле дело Пятых (анализ – здесь), где арбитр Эвальд прямо говорит о том, что видит проблему достоверности показаний Родченкова. Это показания человека, который сначала сам нарушил закон, скрыв от WADA положительные пробы. Эвальд даже признает, что сам по себе представленный Родченковым график вымывания, возможно, мало что весит. Но его нужно оценивать в контексте доклада Макларена, где каждое доказательство оценивается в совокупности с другими. И выясняется, что все представленные Родченковым доказательства отлично согласуются друг с другом и подтверждают всё, что он говорит.

В этом же деле сформулирована другая важная правовая позиция: если спортсмен не может предложить своё разумное объяснение предъявленных фактов, это работает против него. Вот ИБУ смог объяснить, как и почему напротив пробы Устюгова появился оксандролон, а напротив пробы Слепцовой – остарин. Теперь слово за вами, объясняйте.

Чувствуете? Это не уголовный процесс, здесь недостаточно просто сказать «я не знаю». Нужно объяснить, откуда в базе МАДЛ взялись оксандролон и остарин. Умышленно внесены третьими лицами? Отлично. Кем, когда, при каких обстоятельствах и с какими целями.

Другая слабая сторона версии подделки базы – это странная избирательность Родченкова: почему подделаны результаты анализа проб именно Слепцовой, Глазыриной и Устюгова? Почему не Вилухиной и Шипулина? Даже с точки зрения вредительства медальным интересам России дисквал Слепцовой не имеет никакого смысла.

Устюгов напирает на отсутствие в течение карьеры положительных проб. Знакомо. Это звучало абсолютно у всех – от Зайцевой до Ухова: десятки тестов за границей, и никаких следов допинга.

Но в том же деле Ухова арбитр указывает, что отсутствие прямых доказательств может быть не только следствием невиновности спортсмена, но и успешности системы, которая как раз и предназначалась для уничтожения улик. И далее: хотя база АДАМС является официальным документом, ее доказательственное значение равно нулю, поскольку уже доказано, что МАДЛ систематически отправляла туда ложные сведения.

Что касается аргументов Устюгова об отсутствии в МАДЛ методики обнаружения оксандролона и о невозможности его легально достать, лично мне они кажутся несерьёзными.

Довод Слепцовой о нулевом уровне остарина в пробе пересекается с фактом из кейса Печенкина о нулевой концентрации ЭПО; здесь мне трудно сказать что-то конкретное. В голову приходит лишь одно: зачем указывать в базе название запрещенного вещества, если в пробе его нет? И да: сторонники теории правки базы Родченковым вряд ли смогут объяснить эту странную небрежность: решив подставить Слепцову, экс-глава лаборатории почему-то не удосужился указать наказуемую концентрацию.

Короче говоря, резюмируем: кейсы Устюгова и Слепцовой станут первыми, в которых КАС протестирует достоверность и достаточность полученной ВАДА базы данных как источника доказательств. Их ситуация, по-видимому, намного лучше, чем ситуация, в которой оказались Ухов и Глазырина, поскольку переписка Родченкова уже признана достоверным доказательством. В то же время, Устюгову и Слепцовой придётся труднее, чем Легкову, потому что файлы первичного анализа пробы куда красноречивее, чем файл «Дюшес».

Не исключено, что КАС проведет между всеми фигурантами базы МАДЛ какое-то фундаментальное различие (подобно тому, как разделил 39 осужденных комиссией Освальда по признаку соли в моче). Таким водоразделом может стать , например, сохранившаяся положительная проба, переданная ВАДА вместе с базой МАДЛ. Другой вариант – КАС может банить только тех, чьи положительные пробы светятся в обеих копиях базы –нелегально полученной ВАДА и официально переданной в январе 2019-го. Такой подход, безусловно, станет победой российской стороны.

Отмечу, что у Устюгова есть ещё проблемы с паспортом крови. Это дело расследуется ИБУ отдельно и никак не связано с нынешним. Устюгов утверждает, что федерация уже снимала все претензии по паспорту крови после расследования 2017-2018 гг., но не будем забывать, что тогда союз возглавлял большой друг России Бессеберг, нынче сам находящийся под следствием. Впрочем, главное при Бессеберге успело случиться: сам факт начала расследования в 2017 году сохраняет юридическую возможность пересмотреть итоги Ванкувера-2010 без оглядки на сроки давности.

Судя по тому, что Устюгова и Слепцову защищает тот же адвокат, который был нанят для Зайцевой (Панич), здесь тоже не обошлось без финансового вмешательства бывшего Президента СБР Прохорова. На это же указывает и обращение в австрийский гражданский суд на ИБУ – тоже почерк Прохорова.

Суть поданного Устюговым иска - в упомянутом решении ИБУ вернуться к вопросу о паспорте крови. Если провести очень грубую аналогию, то адвокаты жалуются, что его без достаточных оснований дважды судят за одно и то же. Но к сегодняшней теме это не относится.

logoWADA
logoСветлана Слепцова
logoЕвгений Устюгов
logoIBU
logoдопинг
logoCAS