29 мин.

Жизнь подводного фотографа: плавает в памперсе, снимает голых моделей в минус два, находит пианино на глубине 56 метров

610

Внутри – интервью и бесконечно много красоты.

Мы привыкли гулять по городам и любоваться архитектурой в нашем привычном мире, а под нами существует еще один. Мир подводных и сухопутных пещер.

«Там космос. Другая планета. Совсем другая, – говорит снимающий под землей и водой фотограф, амбассадор Nikon и герой последнего выпуска глянцевого самиздата «СВОЙ» Виктор Лягушкин. – Там другая природа, другие обитатели, другие живые существа, другие инопланетяне, которые выглядят совершенно по-другому. У них там своя жизнь, своя тусовка.

– Какой мир интереснее: наш или их? 

– Мне интереснее там – тот мир прекрасен, потому что другой. Главный кайф нахождения под водой – это невесомость (гидроневесомость по-научному). Еще в прошлом году видел, как под водой идет снег. Вот такой парадокс на Белом море: вода там минус два градуса, и снег не тает в воде. 

– В чем очарование подводных пещер?

– Это такая тайна – как и в сухопутных. Ты идешь и не знаешь, что там за поворотом. 

Перед вами – большое интервью фотографа Виктора Лягушкина, который уже 15 лет живет на два мира (девять из них снимает для National Geographic): погружается в ледяную воду и лезет в пещеру на 285 км, снимает живых организмов и моделей-аквалангистов, участвует в тяжелых экспедициях, где за две недели невозможно помыться. 

Главные факты из биографии Виктора Лягушкина:

• Он родился в 1971 году в Москве, вырос в Чехословакии (отец – военный) учился в Театральной академии в Петербурге: 

– Я начинал на психфаке в Москве, а потом меня привлекло современное искусство. Была такая театр-студия «Интермедия», художник Юрий Соболев, а у него – курс в Театральной академии. Я в какой-то момент понял, что мне это интересно, и поступил к нему. В театре проработал декоратором (рисовал костюмы и декорации) только три месяца, потому что мне не нравится театр.

– Почему?

– Это довольно-таки гнилая, завистливая, безобразная тусовка. Это никакая не Мельпомена, а такой курятник, в котором основной принцип это «толкай ближнего, сри на нижнего». Мне не нравится театр до сих пор, так что тогда, в 1993 году, я довольно быстро попал в журналы, которые только появлялись. Работал дизайнером, арт-директором и верстальщиком до 2010 года. 

• Десять лет работал в журналах, посвященным мужским хобби: в том числе «Клуб 4х4», «Нож» и «Виномания». В 2000 году открыл пресс-бюро. 

• Начал снимать в 1996 году на Nikon F65.

– Обычно это были какие-нибудь джиперские покатушки или тесты автомобилей. Я вот любил рубрику «Путешествия», когда садишься на машину, куда-нибудь едешь и снимаешь все, что видишь: Вольск, Белое море или Суздаль – маршруты самые разные. 

– Вас печатали в журналах, потому что ваши снимки были востребованными и сильными?

– Нет, это не так устроено. Поскольку я был в штате, то сам придумывал себе работу, сам у себя ее заказывал, сам снимал и сам же покупал. Ты же вот пришел сюда, взял у меня интервью. Сам его написал, сам опубликовал на Sports.ru, и бухгалтерия тебе заплатила деньги. Конечно, у тебя есть редактор, который следит, чтобы ты совсем говно не печатал, но в общем и целом ты как бы сам себе режиссер. Вот я точно также.

– Оцените ваши фотографии из 90-х. 

– Они были плохие (мы попросили примеры, но Лягушкин ответил, что не хранит плохие фотографии – Sports.ru).

• В 2000 году занялся дайвингом – 10 лет погружался в разных странах. 

– Дайверские курсы – это система образования. Проходишь детский сад, начальную, среднюю школу, старшие классы, институт. Чтобы хорошо погружаться – нужно лет шесть. В некоторые периоды посвящал дайвингу по паре недель каждый месяц.

• Начал снимать под водой в 2003 году. 

– Поскольку я сотрудничал и делал журналы про дайвинг, то само собой я погружался и возникла потребность в снимках. Все то же самое. Выглядело это плохо.

– Был переломный момент, когда в ходе работы фотографом вы поняли: «Хочу путешествовать, хочу фотографировать»? 

– Это неправильный вопрос, потому что я не то чтобы хочу фотографировать. Самое неприятное в фотографировании – это фотографирование, так, между нами девочками. С помощью фотографии я рассказываю истории, которые мне нравятся, тем языком, которым я владею. Если бы я лучше писал – я бы их писал. А поскольку я лучше снимаю, то я их снимаю. Это просто истории обо всяких таких штуках, которые люди не видели и даже не представляют, что они существуют. Я не Женя Фельдман (вот интервью с ним о чемпионском «Спартаке», работе на Донбассе и в США – Sports.ru), который, значится, идет в суд и снимает, как судят Навального. У меня совершенно другая работа – я рассказываю истории». 

• Полностью посвятил себя  подводной фотографии в 2010 году – Виктор сделал проект, посвященный Ординской пещере (Пермский край, подробности – ниже). 

– Мы хотели рассказать ее историю. Так у нас появились цель и задача

– У нас – у журнала какого-то?

– Нет, у нас – у группы людей, дайверов. Есть такая пещера, она самая длинная гипсовая обводненная пещера в мире. Такой гигантский белоснежный подземный лабиринт, как фантастический замок. Погружаться туда физически сложно, но при этом она очень красивая, чудо природы. Как Байкал. Но на Байкал может попасть любой желающий, а в Орде на тот момент побывало около 200 человек, сейчас, наверное, 1000. 

– А можете объяснить в двух словах, почему так сложно?

– Пещера, вода пять градусов, пять километров ходов без возможности всплыть, если что-то случилось. Это очень длинные погружения, это физически тяжело и опасно. И вдруг в какой-то момент я понял, что вот эта красота поражает, что мне очень жалко людей, которые не могут ее увидеть. Мне прямо вот совершенно искренне жалко. И я понял: поскольку нам дан такой дар свыше, мы можем делать фотографии, то должны поделиться ее красотой с остальными. 

Сделали один проект, потом следующий, еще следующий – понял, что могу зарабатывать деньги фотографией и не работать в журналах, стал делать эти проекты. Потом Nikon обратился ко мне и предложил стать амбассадором. Я согласился. Ну вот».

Это важно. Что же такое пещера?

– Когда исследуете подводные пещеры, вы живете на корабле? 

– Ты задал второй по тупости вопрос из всех, которые я слышал. Первый был: «Как часто вы находите затонувшие корабли в пещерах?» А вот второй твой. 

Пещеры – это дырки в земле. Когда ты в них залазишь, то находишься под землей. Они бывают сухие – тогда там воздух. А бывают затопленные – тогда там под землей вода. Но в любом случае пещеры – это дырки в земле. Никаких кораблей там, #####, нет! Вот как в метро. Ты же выходишь из метро, а здесь нет корабля. Прикинь, тут тоже нет корабля.

Смотрим фото. Лягушкин объясняет, как снимать голых подо льдом

– Это фотография называется «Мы с тобой одной крови». Она из проекта «Принцесса китов». Его так назвали редакторы Daily Mail – Princess of Whales. Это довольно-таки известный наш проект 2011 года. На нем двукратная чемпионка мира и двукратная рекордсменка по фридайвингу Наталья Авсеенко (читайте ее интервью – как жить в ледяной воде и не болеть – Sports.ru) плавает с двумя белухами на Белом море. Температура воды минус два градуса. 

– И как в такой голому человеку не заболеть?

– Она чемпионка и рекордсменка мира по фридайвингу и эксперт по йоге, провела в этой ледяной воде 11 минут 40 секунд. 

– Сложно ли фотографу сделать такой снимок? 

– Это большая случайность. Она плавала, я снимал.

– Сколько раз нужно было нажать на кнопочку? 

– Очень-очень много. 

– Тысячу, две?

– Ну да.  

– Это фрегат «Олег» – затонул в середине 19 века, стоит на ровном киле недалеко от острова Гогланд на Балтике. Так как тонул он очень быстро (ушел на дно за 15 минут) – там все сохранилось вплоть до пианино. Подводный археолог Игорь Галайда позирует, все это дело происходит на глубине 56 метров. 

– Развлекались внутри фрегата, играли на пианино?

– Никак не развлекались. Когда у тебя температура воды два градуса и у тебя есть 20 минут для работы на этой глубине – ты никак не развлекаешься.

 

– А это с Голубого озера в Кабардино-Балкарии. Мартин Робсон проходит декомпрессию (процедура для безопасного подъема аквалангиста – Sports.ru). Он там нырял на 209 метров и заработал декомпрессионное заболевание. А это так называемый хабитат – бак, в котором вырезано дно, туда надут воздух и человек может находиться во время длительной декомпрессии не в воде, а в воздухе. Воздух имеет гораздо меньшую теплопроводность, в нем теплее, там сидит человек.

– Это Ординская пещера, развилка «Крокодил». Плывет моя жена Богдана Ващенко. 

– Это от фонаря такой свет получается?

– Там семь вспышек. 

– Какие еще цвета бывают от фонарей?

– Это голубой, потому что вода голубая. Вода – сильный голубой фильтр, поэтому любой свет становится под водой голубым. 

Весной вода чаще зеленая, потому что начинают цвести водоросли, при этом она прозрачная. А зимой – голубая (но из-за полярной ночи очень мало света, надо подсвечивать). Летом – коричневая и непрозрачная, потому что микроорганизмов и водорослей в воде максимум. Осенью из коричневой она превращается в коричнево-голубую – водоросли отмирают, вода становится прозрачной. А зимой она голубая. Вот такие общие закономерности, но вообще у каждого водоема свой особенный цвет воды.

– Бэкстейдж съемки с Наташей Авсеенко, где она изображала хозяйку Орды – духа Орденской пещеры. Вот видно, как ее страхуют. 

– Это под водой?

– Да, конечно, в пещере под водой. 

– Она чем-то дышит в данный момент?

– Страхующий дает ей свой регулятор. Под водой мы находились от часа до полутора, Наташа задерживала дыхание на минуту-полторы, потом делала несколько вдохов и снова позировала.

– А сколько она максимум может?

– Думаю, минут девять.

– А это что за желтая катушка? 

– Это золотая линия, она ведет к выходу  – ее прокладывают в пещерах, чтобы дайверы могли по ней ориентироваться и иметь возможность вернуться на поверхность.

 

– Что происходит на фотографии?

– Когда ныряют под лед, дайвера привязывают веревкой, чтобы он не потерялся, а на поверхности есть страхующий, который эту веревку держит. 

– Были моменты, когда под лед ныряли без веревки и не могли найти этот треугольничек? 

– Веревка – обязательное правило, без нее не найдешь выход никогда.

 

– Здесь не голубое, а желтое свечение. Даже такое желто-зеленое. Почему? 

– Потому что вода такая. Она такого цвета. Из-за того, что там цветут зеленые водоросли, вода становится не голубым фильтром, а зеленым. Это на Белом море.

– Как добиться на фотографии таких вот переливов?

– Это случайность. Я их специально не делал.  

– Мы видим фотографию уже обработанной. Какой процент фильтров и эффектов мы можем чувствовать? Или они не всегда нужны?

– Они чаще всего не нужны. По-разному бывает, но в подводной фотографии обработка скорее необходима, потому как вода мутная, есть какая-то взвесь.  

– Это не просто фотография, а панорама из восьми вертикальных кадров. Я нырнул туда, расставил людей под водой, выбрал места, где будут стоять они и я. Еще мы расчистили сверху снег, чтобы лед был прозрачным, и повысили освещенность этого места. Потом я нырнул, поставил штатив, а на него – камеру с панорамной головкой. Значится, дайверы привязались к грузам, потому что там течение и их сносит, а мне было нужно, чтобы они находились на одном месте.

– А груза – это что?

– Куски свинца с дыркой.

– А потом поднимаете их?

– Поднимаем, ведь они имеют стоимость. Просто беру их в руки и поднимаю. Это как кирпич – весят 10-12 кг. Ты же можешь взять в руку кирпич? 

За сколько можно изучить пещеру длиной 285 км?

– Итак, вы увидели Ординскую пещеру, решили, что людей, которые ее не увидят, жалко. Что было дальше?

– Ничего. Мы стали ездить туда и снимать. 

– В ту же самую пещеру?

– Да, в Ординскую. А зачем ездить в другую? Мне понравилась одна пещера, а стал я ездить в другую? Чтобы что? 

– И сколько вы раз туда ездили?

– Шесть раз подряд по две недели. Пещера к тому моменту была в основном изучена. Мы ездили делать фотографии, которые бы передавали наше ощущение от погружения. У меня близко к десяти тысячам погружений, и единственное место, куда бы я погружался просто так, – это она, Орда. 

– Как выбираете пещеру, в которой никогда не были?

– По картинкам, рассказам и видео, но обычно по рассказам, потому что я в основном снимаю объекты, которые до меня никто не снимал. Фотография устроена так, что надо снимать то, что никто не снимал: пережеванная котлета хуже, чем новая. Это со стороны кажется, что мир бесконечный. А если ты начинаешь заниматься какой-нибудь темой, то очень быстро выясняется, что и мест, и людей, которые специализируются в них, не так много. 

Тебе как спортивному журналисту не составит труда назвать всех спортивных журналистов России, значится, все основные соревнования, на которых надо бывать, места тусовки спортивной – для тебя это очевидная вещь. А для меня очевидная вещь – все самые интересные пещеры. Вот. Мы выбираем какое-то место, которое нас интересует, и начинаем работать.

– Мы – это кто? У вас команда?

– Да, у меня есть команда, которая состоит как минимум из моей жены Богданы (снимает видео, пишет тексты и ассистирует на съемках) и редактора Глеба Чернявского (редактирует тексты, сидя в Москве, не погружается). Еще у нас есть модель, двукратная чемпионка мира по фридайвингу и рекордсменка Наталья Авсеенко, а также всякие ассистенты, которых мы берем на месте – они находятся в кадре и страхуют. В таком виде мы существуем с 2011 года. 

– Сценарий, план, импровизация – как происходит спуск в пещеру?  

– Доля импровизации в любом случае есть, потому что мир меняется. А сценарий должен быть обязательно. Но все истории – разные, с совершенно разными сценариями. То есть, например, был проект «Хозяйка Орды», где Наташка изображала духа пещеры. Мы поехали в пещеру на две недели и сняли этот кадр, где она изображала дух. Это один сценарий. А, например, сейчас мы работаем в Оптимистической (Тернопольская область, Украина) – самой длинной гипсовой пещере Евразии, ее длина больше 285 км. Там мы должны обойти всю пещеру и снять самые красивые места. Это уже другой сценарий. 

– Вы расписываете каждый километр, примерно зная, что где ждет? 

– Нет. Этого никто не знает, потому что там никто никогда не снимал. Мы должны пройти, а потом снять, поэтому сначала делается предсъемка. Для этих 285 км нужно приблизительно 23 экспедиции по 10 дней – мы сделали пока четыре. 

Пещера – это не зайти в комнату и посмотреть вокруг, она длиной 285 км. Просто чтобы ее обойти, вот прямо обойти, требуется месяц. Месяц непрерывного ползания, при этом ты должен не просто ползти, а думать, смотреть, выбирать точки съемки. Соответственно, берешь с собой гидов, которые знают эти места.

– Первый раз вы спускаетесь без камеры? 

– Чаще всего с камерой. Обычно это происходит так: мы выбираем какой-то район и начинаем его обходить. Первый раз обходим быстро (за несколько дней, работая от 8 до 16 часов без возвращения на поверхность), ручкой в блокноте из непромокаемой бумаги делаю пометки: здесь мне нужно столько-то человек, столько-то вспышек. Вообще когда ты уходишь в район, ты обычно живешь там две недели. Носишь на себе продукты и спальные мешки, живешь в сделанном из глины и камней базовом лагере, оббегаешь близлежащие места, чтобы посмотреть и наметить места съемок. А потом ходишь в каждое место и снимаешь.

– А как это выглядит в подводных пещерах?

– Точно также. Одинаково совершенно. Погружения длятся по-разному: могут доходить до пяти часов в день. 

Фото в подводной пещере: как погружаться в воду с минусовой температурой, что делать при поломке оборудования, можно ли алкоголь?

– Существует рекреационный и технический дайвинг. Рекреационный – до глубины 30 метров с одним баллоном, он простой вне зависимости от мест погружения (это и Египет, и Байкал, без разницы), в любой момент можешь всплыть на поверхность. А технический дайвинг связан с длительным нахождением на глубине или проникновением в какие-то среды: находясь, например, в пещере, ты не можешь никуда всплыть. Поэтому, если у тебя что-то отказывает, ты должен знать, как решить проблему. Отказал регулятор? У тебя должен быть запасной.

– Что такое регулятор?

– Устройство, которое позволяет тебе дышать под водой: из высокого давления воздуха в баллоне делает давление окружающей среды.

– А сломаться он может из-за чего?

– Ты им что-то задел, просто сломался от работы. Еще в пещере у тебя может погаснуть свет, сломаться фонарь. Без света ты не найдешь выход из пещеры, поэтому у тебя должно быть три фонаря. Погружаешься в холодную воду – у тебя должен быть сухой костюм, который изолирован от контакта с холодной водой, системы обогрева. 

– Какие могут случиться форс-мажоры? 

– В самом начале может порваться костюм (со мной не случалось) – самая большая нагрузка на него как раз при входе. Рвутся латексные манжеты, ломается молния – все что угодно. 

– Опасности?

– Ты можешь утонуть. Может камень отвалиться. Поднимется муть, и ты заблудишься. Погаснет свет, и твой напарник тебя потеряет. Что угодно может произойти.

– А какие бытовые неудобства? 

– Самая сложная экспедиция у нас была на Балтике, когда я снимал подводную археологию. Сложная она была тем, что у нас были выходы на корабле на две недели. Вода была три градуса, на поверхности плюс 10, нет пресной воды. Самое сложное – нельзя было мыться. И мы провели так 16 дней, даже пять раз по 16 дней. Выяснилось, что гораздо проще не есть, а не мыться долгое время очень тяжело: начинаешь чесаться, тяжело физически, очень сильно загрязняется организм.

Другие подробности погружения: 

  • Фонари лежат в карманах на ногах, общий вес снаряжения – 45-55 килограмм. 

  • Камера для съемки – обычная, но в специальном герметичном боксе.

  • Под водой можно есть и пить. На длительных погружениях пищу и воду берешь с собой. Если погружаешься в пресной воде – просто пьешь воду, которая вокруг тебя. 

  • Под водой общаются при помощи знаков. 

– Не мешают ли при работе длинные волосы и борода?

– Вообще нет, но если мешают, то я их состригаю. Сейчас вот постригся из-за работы в Оптимистической пещере. 

– Как вы приходите в себя после изматывающих поездок?

– Лежу на диване, езжу в деревню. 

– Как тогда выглядит отпуск? 

– Отпуск я провожу дома, потому что ездить – это работа. Я читаю, очень люблю играть в теннис, гуляю с друзьями, валяюсь на диване. Мы стараемся организовывать хотя бы два отпуска в год. А времени на все не хватает. 

 

 

– А что делаете перед экспедициями? Как готовитесь? 

– Думаю, как и что будет происходить. С командой мы заранее составляем план. 

– Вот если я захочу опуститься и ничего не буду делать предварительно, со мной наверняка что-то произойдет. Скажем, я хочу с вами, вы меня, условно, возьмете, я спущусь.

– Не возьмем, потому что никому не нужны трупы. Я же не могу заглянуть тебе в голову. Это также бессмысленно, как если ты бы спросил у тренера национальной сборной: «А как попасть к вам в команду?» Никак. 

– Действительно нет никакой подготовки? Или все уже настолько годами отрепетировано?

– Мне ничего не нужно делать, потому что я плаваю очень хорошо, делаю это много лет, у меня давным давно перестроился мозг и я как бы умею это делать. Мне не надо готовиться. Оборудование всегда готово. А если делаю новый проект – много просиживаю в интернете, пытаясь найти какую-то информацию о том, что меня ждет. Хотя чаще всего ее мало, а смысла в этом нет. Ну и с возрастом приходится следить за собой, заниматься минимальной физической активностью. Плавания среди нее нет – у меня поблизости нет бассейна, мне проще бегать по дорожке. Вот с гирей мне нравится упражняться.

– Алкоголь под запретом?

– Пьяным погружаться опасно.

– Погружались?

– Конечно. Но надо понимать, что это как пьяным водить машину. Теоретически можно водить машину пьяным? Да, конечно. Машина от этого не взорвется. Опасно ли это? Да, конечно, опасно. Значится, водят ли люди машину пьяными? Ну да, конечно, водят, совершенно очевидно. Стоит ли так делать? Нет, конечно же, не стоит. 

– Как чувствуете себя под водой, когда выпили? 

– Ты хуже понимаешь, что происходит, да и все. 

– Это веселее, забавней, чем обычно? 

– Нет, конечно. Но я бы не хотел рекламировать погружения пьяным, погружаться пьяным не надо.

Случай, когда Лягушкин мог погибнуть. И зачем фотографу нужен памперс

– Самая холодная температура воды, в которой вы плавали? 

– Минус два градуса. 

– Как на нее реагирует организм?

– Плохо реагирует. Ощущение, будто тебя веслом ударили. В таких условиях я фотографирую полтора часа, а не пять, потому что замерзаю. От холода еще могут отказывать почки и ты начинаешь ссаться. Сначала ты просто ссышься, а потом ты начинаешь ссаться кровью. И ты плаваешь в памперсе. Не знаю, это интересно?

– Интересно. Отказывают почки, много других неприятностей. Почему вы все равно опускаетесь?

– Потому что я считаю, что должен рассказывать людям истории, которые они без меня никогда не узнают. 

– Когда было страшно?

– Мне не очень страшно. 

– Но моменты же были, когда можно испугаться? Не глобально страшно, а в конкретной ситуации. 

– Мы ныряли на Голубом озере в Кабардино-Балкарии. Глубина 275 метров. И у меня отстегнулся бокс с камерой, начал падать. Потерять бокс с камерой во время погружения – это не очень. Техника очень дорого стоит, и если я ее потеряю, мне нечем будет снимать. Я стал падать вниз все быстрее, чтобы догнать бокс, и поймал его только на 70 метрах. Это была глубина намного больше, чем я планировал опуститься. Еще чуть-чуть и, наверное, я бы погиб.

Голубое озеро

В воздухе, который мы вдыхаем, содержится 79% азота и 21 кислорода. На глубине воздух из баллонов подается под большим давлением, азот, который в нем содержится, начинает действовать как наркотик, и человек теряет сознание. Поэтому если бы я этот бокс догнал не на 70 метрах, а на 90, то, скорее всего, я бы просто выключился и погиб. 

Да, я много раз чуть не погибал, меня два раза парализовывало. Это не очень интересно.

– Почему?

– Это как если бы я тебе рассказывал, что у меня геморрой и неудобно ходить. 

– Вас парализовало в воде?

– Нет, уже на суше. 

– Отчего? От нагрузки, от холодной температуры?

– От декомпрессионного заболевания. Эта болезнь бывает у всех, кто глубоко и много ныряет. Я сидел за столом, пил коньяк и в какой-то момент не смог поднять руку. И все. ######, интересно?

– Да, интересно. Что было дальше?

– Дальше я поржал, выпил еще коньяка.

– Другой рукой?

– Да. А потом позвонил знакомому врачу-физиологу и поехал в барокамеру.

– Сколько вы там провели?

– Сутки. Меня опустили на 65 метров, потом подняли за восемь часов.

– Вы вылезли другим человеком или просто здоровым?

– Просто здоровым. У меня опять работала рука. 

– И на следующий день уже погружались?

– Нет. Не погружался, у меня тогда был перерыв. Но если бы захотел – смог бы погрузиться на следующий день. 

– Были моменты, когда по идее уже нужно было всплывать, потому что кончается кислород, но понимали: «Если я сейчас не попаду ниже, я туда никогда не попаду», и вы, рискуя жизнью, шли снимать?

– Нет, потому что это бессмысленно, мы работаем в лонг-тайм режиме. Такое бывает у человека, который приехал в отпуск, – вот они в основном и тонут. Он приехал в отпуск, знает, что завтра будет уезжать домой и другого шанса нет. А у нас всегда есть другой шанс. Не сегодня – так завтра нырну. Если мне надо, я приеду через две недели, нырну еще раз. 

– Какие еще состояния бывают под водой?

– Бывает, на ха-ха пробивает. Тогда все кажется очень веселым. 

– Это всю команду или вас одного?

– У всех по-разному, это азотный наркоз. Мы говорим сейчас о неправильных погружениях, которые могут случаться, а по-хорошему надо рассчитывать так, чтобы тебя не накрывало. Бывает, азотный наркоз проявляется либо в страхе, либо в смехе, либо в отупении. Бывает кислородное отравление, которое выражается в сильном треморе, судорогах, а потом параличе дыхательных мышц. Бывает синдром высокого давления, когда тебя трясет, у тебя судороги, тремор очень сильный.

– Что нужно делать, чтобы не накрывало?

– Правильно рассчитывать газ.

– Вы сами регулируете его уже внизу?

– Нет. Ты заранее знаешь, куда ты будешь погружаться, у тебя есть план погружения. Ты погружаешься на определенную глубину и, соответственно, делаешь себе нужный газ.

– Нужный газ или нужное количество газа?

– Нужный газ и нужное количество. Делается смесь из трех газов: гелия, кислорода и азота. 

– Какие предметы можно найти в пещере? 

– Корабль нельзя найти. 

– Да, я не про корабль. 

– Во время таких экспедиций в пещере ничего нельзя найти. 

Какая Россия под водой, что общего у скатов и истребителей, чем Байкал похож на Гималаи

– В вашем инстаграме я видел такое существо – оно переливалось всеми цветами.  

– Гребневики такие только под воздействием света, начинают переливаться. А без попадания света они просто прозрачные. 

– Самое необычное живое существо, которое встречалось на вашем пути?

– Наверное, меня поражали гигантские манты (скаты, которых называют морскими дьяволами – Sports.ru). Когда на тебя бесшумно садится истребитель с размахом крыльев 10 метров – это как бы впечатляет. 

– Это страшно?

– Это волнующе.

– Были моменты, когда такие большие существа могли навредить?

– Нет, скорее, мы можем навредить им. 

– Кто кого должен бояться?

– Живые существа должны бояться человека. Человек – самое опасное живое существо на планете. 

– Люди, которые проехали всю Россию поверху, говорят: Россия бедная, местами богатая, красивая. Какая Россия под водой?

– Очень необычная. Она непохожа на большинство мест для погружений. Байкал очень прикольный, хотя делить по странам неправильно, водоемы не похожи друг на друга. Вот Байкал и Белое море очень ни на что не похожи. 

– Чем поразили Байкал и Белое море?

– Значится, Южный Байкал – очень древний и очень необычный. Когда ты попадаешь на большую прозрачность, там впечатляет размах вот этих пейзажей. Как в Гималаях, где ты выходишь и там такое: «Ух!» Вот Байкал как Гималаи. А на Белом море очень много мелкой, необычно выглядящей прикольной жизни, которая больше нигде не встречается. Какие-нибудь морские козочки. Они очень забавные, за ними прикольно наблюдать.

Белое море скоро перестанет замерзать – нужно скорее его отснять. Самый большой гонорар Лягушкина за снимок

– Сейчас у нас два больших проекта: про жизнь подо льдом Белого моря, называется «Пока не растает лед». Климат меняется, а Белое море – единственное замерзающее море в Европе и самое южное замерзающее море северного полушария. Оно перестанет замерзать довольно-таки скоро: считается, что к 2030 году. Там очень много живых существ, у которых жизненный цикл привязан ко льду, и они все исчезнут. Это в общем и целом небольшая проблема, мы от этого никоим образом не пострадаем. 

– Мы – человечество?

– Да. Но в общем и целом животинок не то чтобы жалко, но хотелось бы, чтобы от них остался какой-то след. Мы каждый год проводим несколько месяцев на Белом море, снимая вот этих самых животинок.

– А животинки – это какие?

– Всякие моллюски, гидроидные полипы и морские ангелы, мягкие кораллы и актинии, морские огурцы и звезды. Белухи и тюлени. И многие другие. 

– Какая у вас мечта в профессии?

– Хотел бы сделать cover story для американского National Geographic – то есть историю, которая пойдет на обложку. 

– И как добраться до обложки? 

– Я просто делаю истории и надеюсь, что рано или поздно одна из них попадет на обложку National Geographic. 

– Сколько еще лет вы собираетесь рассказывать истории, погружаясь и фотографируя?

– Пока здоровье позволяет. Я же старею и все чаще думаю: если буду погружаться на большую глубину, то вероятность декомпрессионного заболевания станет выше. И я буду думать, погружаться или нет. 

– Можно сказать, что вы обожаете свою работу?

– Наверное, нет.

– Какие у вас отношения?

– Я к ней хорошо отношусь. Сейчас это приносит мне деньги. Если бы в этой стране были журналы, наверное, я бы с удовольствием работал дизайнером журналов. 

Фотограф – невысокооплачиваемая профессия. Фотографы в принципе не бывают богатыми, если не брать каких-нибудь свадебщиков. Если ты работаешь на историю, то по-любому небогат. Считается, что имеет смысл работать фотографом, если ты зарабатываешь приблизительно 40 тысяч долларов в год. А если не зарабатываешь – лучше заняться другой деятельностью. 

– Вы зарабатываете 40 тысяч долларов в год?

– Зарабатываю. 

– Тогда распишите, на какие средства существуете и организовываете поездки?

– Существую я на гонорары с журналов. Чаще всего у каждого большого проекта есть заинтересованные стороны. Это не обязательно я, это могут быть журналы или телеканалы, могут быть фирмы, правительство или обычные люди. Мы все в какой-то пропорции финансируем эти проекты. 

Основной заработок – продажа историй журналам. 

– Сколько стоит одна поездка в пещеру с логистикой и оборудованием?

– Поездки стоят очень по-разному. Прямые расходы поездки в Оптимистическую около 700 долларов: бензин, батарейки, питание, расходники, пещерные сборы, оборудование. Двухнедельная поездка на Белое море – около 7000 долларов, сюда входит дорога, связь, проживание, питание, услуги дайв-центра. 

– За какой снимок заплатили больше всего? 

– Чаще всего у меня покупают истории в журналы, а просто фотографии – редко. Больше всего за одиночную фотографию заплатил Daily Mail – 3500 фунтов. Но это редкость. Обычный гонорар – это сотни евро или долларов за кадр. 

Фото за 3500 фунтов

– И последнее. Про мечту сказали. А куда хотите сами по себе?

– Никуда, потому что у меня есть два больших проекта и я совершенно счастлив. Может быть, я бы снял пещеру Веревкина в Абхазии. Это самая глубокая вертикальная пещера в мире, но пока я к ней не готов, да и времени у меня на нее нет. 

***

Если у вас есть время – выпуск глянцевого самиздата СВОЙ с фотографиями и байками Виктора Лягушкина о морях, пещерах и их жителях можно заказать по ссылке на краудфандинговую платформу. 

Фото: Виктор Лягушкин

logoКрасава
logoплавание