«Я всегда выбирал тех, кого точно мог побить». Шон Эйври вспоминает, как дрался за великий «Детройт»
От редакции Sports.ru: вы находитесь в блоге Hockey Books, который полностью перевел огненную автобиографию Фила Эспозито, а теперь начал новую книгу – знаменитого провокатора Шона Эйври. И там тоже жара! Поддержите авторов плюсами, подписками и комментариями, чтобы интересные переводы чаще появлялись на Трибуне и в вашей ленте.
Несмотря на относительно скромную комплекцию, Шону Эйври пришлось пробивать себе путь в НХЛ непосредственно кулаками, о чем он подробно рассказывает в третьей главе своей автобиографии. И хорошо, что у нас есть редактор Олег Протасов, который всегда готов подкорректировать воспоминания Шона.
Глава 3. Погнали
19 декабря 2001 года я дебютировал в НХЛ. Через 16 лет после того, как решил стать энхаэловцем, я надел знаменитую сетку «Детройта» и вышел на лед в домашней игре против «Ванкувера».
Вы, наверное, думаете, что я испытывал абсолютное счастье, потому что добился своей цели. На самом деле – и да, и нет. Безусловно, я был рад, но точнее это назвать «контролируемой нервозностью». Я понимал, что не стоит в первый матч вкладывать все надежды и мечты, потому что это уж чересчур. Мне надо было не терять концентрацию и сделать что-нибудь такое, после чего «Детройт» уже ни за что не отправит меня назад в «Цинциннати». Мне кажется, большинство игроков воспринимают свой первый матч в НХЛ как конец пути. Дескать, «теперь я могу умереть счастливым человеком». У меня не было такого настроя, потому что помирать я не собирался. Да и, сказать по правде, не думаю, что какое угодно достижение может меня осчастливить надолго.
Свет был ярчайшим, потому что игру показывали по телевидению, арена – в идеальном состоянии, а наша форма и экипировка разложены в идеальном порядке, будто мы прибыли в какой-то волшебный храм. Это была какая-то хоккейная утопия.
Я должен был выложиться без остатка, не растрачивая ни минуты на раскачку, не позволять себе малейшей нервозности, ни в коем случае не смотреть с благоговением на трибуны с мыслями типа: «Привет, болельщики «Детройта». Вы видели в деле больше членов Зала славы, чем я, но теперь посмотрите и на меня – ведь я игрок НХЛ!». Вот чтоб вообще ничего подобного не было! Я отыграл свой первый матч в НХЛ так, будто он был мой 200-й. Ну ладно, может быть, разок на раскатке и подумал про себя, что круто тут наконец оказаться, но потом все мысли были только о работе: я приехал, теперь необходимо закрепиться.
«За Константинова мы дали взятку в 50 тысяч долларов». Как «Детройт» становился командой-династией
Поскольку я знал многих ребят по тренировочным лагерям «Детройта», дебютировать в НХЛ было не то чтобы просто, но достаточно комфортно. Халл, Айзерман, Челиос и Шенахан – они будто мои озорные дядьки, сразу начали меня подкалывать. Они шутили, что Скотти Боумэн расхваливал меня перед приездом и говорил, мол, этот парень по детям 30 шайб за сезон забрасывал, так что он серьезно усилит команду. Я смеялся вместе с ними. Меня бы тогда рассмешила вообще любая шутка. Потому что я играл в одной команде с Бреттом Халлом. Я сидел в раздевалке рядом с парнем, которого до этого видел лишь на плакатах у себя в спальне.
Само собой, Скотти мне ни слова не сказал перед первым матчем. Но сам факт, что будущие члены Зала славы слышали обо мне, прежде чем я дебютировал, было довольно хорошим знаком. Позже я узнал, что Скотти были не чужды подобные странные разговоры, но вовсе не потому, что он был любителем речи толкать. Когда Скотти играл по юниорам, ему врезали по голове и повредили череп – из-за этого он и закончил. С тех пор он всегда выглядел так, будто общался с какими-то невидимыми силами. Он то смотрел на тебя, то обращался к передовому интеллекту инопланетян, с которыми изучал хоккейные стратегии. Отчасти это происходило из-за травмы головы, но сказывался и контакт с его родной планетой.
Было множество игроков, которых могли бы выменять или поднять в команду, имеющую в своем составе девять будущих членов Зала славы. Выбор пал на меня, и это означало, что мозговой трест «Ред Уингс» уверен, что именно я необходим «Детройту» для поддержания его магии. Это, кстати, был самый настоящий мозговой трест: Кенни Холланд, Джимми Девеллано и Скотти Боумэн – умнейшие люди, которых мне только доводилось встречать в жизни.
Джимми-Ди, помимо прочего, обеспечил первую команду мощной системой поддержки. Он отмечал для себя нескольких проспектов, а потом приезжал пару раз в год в Цинциннати, чтобы взглянуть на нас. Он также общался с нами во время тренировочного лагеря. Он приглашал нас на завтрак перед утренней раскаткой. В ходе разговора он всегда пытался выяснить, что тот или иной пацан собой представляет, а не какие коньки он предпочитает. «Как ты проводишь свободное от хоккея время?» – спросил он меня как-то. «Готовлюсь к следующему матчу», – ответил я ему. Совсем не обязательно говорить руководству всю правду.
Мне кажется, что за Девеллано в итоге было последнее слово относительно того, вписывается ли определенный игрок в большие планы клуба, или нет; стоит ли ставить его в состав и поможет ли он команде двигаться в заданном направлении. Мне еще только предстояло узнать (за что я потом буду благодарен), что Джимми-Ди не переваривал дураков, но верил, что каждый заслуживает второго шанса. В «Ред Уингс» мне их предоставили даже несколько.
И вот мне дали возможность проявить себя. При этом нельзя сказать, что ситуация была отчаянной. На тот момент «Детройт» шел на первом месте в НХЛ с 65 очками. Правда, в последнее время был небольшой спад. Перед тем, как меня подняли, «Крылья» в десяти матчах одержали три победы, два раза сыграли вничью и потерпели пять поражений (в действительности пять побед, две ничьих и три поражения – прим. ред.).
Династию можно построить только если хорошенько пораскинуть мозгами, а Скотти Боумэн не только с головой дружил, но был еще и прекрасным психологом. Он мог считывать людей и ситуации, а потом использовать эту информацию по своему усмотрению. Наверное, он почувствовал, что команду скоро ждут неприятности, потому и поднял меня.
Одним из главных плюсов моего первого матча в НХЛ было то, что на трибуне сидели родители – Эл и Марлин. Они годами таскались со мной по всей стране, пока я гонялся за своей хоккейной мечтой, но мы так толком и не поговорили о том, как это здорово, что я выйду на лед в своем первом матче НХЛ. Впрочем, я знаю, что они тоже нервничали. Я ведь для них всегда малыш. Мы вместе переживали моменты, когда мне говорили, что у меня ничего не получится. А когда я твердил, что все равно добьюсь своего, они меня поддерживали. Они никогда во мне не сомневались. Так что они понимали, как много это для меня значит. Но пока этого не произошло, говорить, в общем-то, и не о чем.
В своем первом матче я отыграл 17 смен и провел на льду в общей сложности 10 минут. Меня это абсолютно устраивало. Я был бы рад и одной смене. Да, я не забил – да что там, я даже по воротам ни разу не бросил – но после матча я понял, что могу играть в НХЛ. К тому же мы победили «Ванкувер» 4:1.
После игры я встретился с родителями, которые определенно старались держать эмоции в себе, хотя я знаю, что они были безумно рады. Они подстраивались под мое настроение, а после той игры я только и хотел, что сыграть еще одну. Но я не знал, дадут ли мне такой шанс. Могли ведь и обратно в фарм отправить. Все зависело от того, какие планы строил Волшебник Боумэн.
Недавняя фотография с мамой. Мне не надо, чтобы меня все любили. Но, как и все, я хочу, чтобы родители мной гордились.
Но в фарм меня не отправили. В следующих девяти матчах со мной в составе «Ред Уингс» одержали семь побед, а также по разу сыграли вничью и проиграли. В десятой встрече нам вновь попался «Ванкувер». Думаю, именно в той игре я и показал «Крыльям», чем могу помочь команде в плей-офф.
В конце первого периода мы уже проигрывали 0:3. До перерыва оставалось чуть более минуты, и Скотти выпустил меня на лед. Зачем Боумэну отправлять на смену такого парня, как я? Мне можно и не объяснять. Он просто похлопал меня по плечу. У «Кэнакс» на площадке в это время был их капитан Тревор Линден.
Перед игрой я не собирался с ним драться. Я вообще-то сильно нервничал. Со стороны хоккейные драки, может быть, и кажутся веселым и безобидным мероприятием, но, поверьте мне, вызвать на бой элитного спортсмена – это не для слабонервных. Это потом уже мне будет достаточно взглянуть на календарь в сентябре, чтобы точно знать, с кем я буду драться в феврале. Но в тот вечер такого не было. К тому же, никто и никогда вообще не планировал драться с Тревором Линденом (минимум дюжину боев в НХЛ Линден к тому времени все же провел – прим. ред.).
В детстве я видел, как он играет, и считал его «Капитаном Канада», хоть он и не был моим кумиром, да и играли мы в разной манере. Челли считал его мягкотелым, но Линдена выбрали под вторым общим номером на драфте новичков 1988 года, после чего он довольно быстро стал лидером «Кэнакс» и любимцем их болельщиков. Он многое сделал для жителей Ванкувера. Занимался благотворительностью, уделял внимание детям, бабушкам и собакам. У него даже ямочки на щеках имелись.
Главные команды нашего детства. «Ванкувер»-1994
Для меня это были идеальные условия. Я, наверное, всех игроков «Ванкувера» против шерсти погладил в первом периоде. По юниорам я как раз в этом и был хорош. Тут это тоже работало. У меня рот не затыкался с первой же минуты матча. Я гавкал на всех – и на льду, и со скамейки. Я хорошо подготовился к игре – я ж был фанатом НХЛ и знал против кого играю. Например, у «Кэнакс» в составе был Мэтт Кук, я выходил против него по юниорам. Он как был ссыклом в молодежке, так им и остался в НХЛ, а потому я его вообще не отпускал.
«У тебя в крови реально полно какой-то херни!» – то и дело я кричал Куку, потому что считал, что он больше чем подстрекатель – он играл откровенно грязно. Понимаете теперь, что я говорил про неписаные правила? У меня они свои. Помню, защитник «Ванкувера» Эд Джовановски смеялся надо мной вместе с Кирком Молтби после свистка, будто спрашивая его: «######, где вы только откопали этого Эйври?».
Большинство болельщиков считают, что в НХЛ игроки одной команды находятся в состоянии войны с игроками соперника от гимна до финальной сирены. Наверное, так оно и есть – кого бы ты ни поймал с опущенной головой, ты обязательно в него въедешь. Много парней сбрасывали краги и дрались с собственными братьями. Тем не менее все знают друг друга либо еще с «молодежки», либо просто потому что играют уже не первый год в одной лиге. Когда мы что-то рявкаем друг на другу на льду, это совсем не обязательно что-то обидное. Я чего только не слышал – люди на льду договаривались о покупке-продаже лодки и стреляли телефончик сексапильной кузины соперника. Или договаривались выпить в стрипбаре после игры, если это позволял календарь команды гостей.
Но Линдена я не пивка звал попить. Я въехал в него, а потом еще врезал пару раз клюшкой. Будучи капитаном команды, Линден решил поставить меня на место. Надо понимать, что это редчайший случай, когда капитан дерется с новичком вроде меня. Ветераны вообще считают, что делают одолжение молодому парню, когда бьют его по лицу. Я серьезно. А капитан и вовсе задает тон всей команде. Возможно, Линден решил, что «Кэнакс» уже хватит меня терпеть; так или иначе, я удивился, когда он сбросил краги. Он застал меня врасплох, и мне пришлось постараться, чтобы дать ему отпор.
Может быть, Линден и выглядит почти как тихоня, но ростом он 193 см, так что когда он схватил меня за свитер и стал дубасить, я понял, что это будет настоящий бой (рост Эйври 178 см – прим. пер.). Мы хорошенько навешали друг другу, а потом он промахнулся правой и по инерции полетел вперед. Я повалил его и еще раз врезал с правой, чтобы поставить точку. Драка закончилась тем, что Линден лежал на льду, меня оттаскивал линейный, а болельщики «Детройта» на «Джо Луис Арена» завелись так, будто я был самим Коричневым Бомбардировщиком (прозвище боксера Джо Луиса, именем которого была названа арена «Ред Уингс» – прим. пер.). Комментаторы телеканала Fox Sports, работавшие на том матче, сказали, что именно этого и не хватало «Детройту», и что «Шон Эйври это понял».
Они были правы, потому что мы все проснулись после того, как я подрался с Линденом. Челиос, Шенахан, Халл и Айзерман похлопали меня по спине и крикнули всем, чтобы они последовали моему примеру и добавили. Мы выиграли тот матч 4:3 в овертайме (5:4 – прим. ред.). Я не забил, но уверен, что внес вклад в успех команды за свои 6 минут и 11 секунд игрового времени. Мне оставалось лишь надеяться, что Скотти Боумэн и Кен Холланд считали, что у этого парня есть то, чего нет у большинства других.
* * *
За «Ред Уингс» я отыграл месяц, но меня подняли из-за травм других игроков. Грязный секрет профессионального спорта заключается в том, что ребята из фармов совсем не против, чтобы игроки основы получали травмы, потому что для них это шанс. И тут бац! – меня отправляют обратно в Цинциннати, потому что в состав вернулись Игорь Ларионов и Даррен Маккарти, и я ничего не могу с этим поделать. Откровенно говоря, я бы не расстроился, если бы Маккарти вылетел на весь сезон – не потому, что желаю ему зла, а потому, что тогда у меня появился бы шанс закрепиться в сдерживающей тройке с Дрэйпсом и Молтби. Вот так выкладываешься по максимуму и даже играешь достаточно хорошо, чтобы быть в основе, но когда кто-то другой восстанавливается от травмы – ты проигрываешь математике и врачам.
Мне было обидно до слез, что меня отправили обратно в фарм, но на последние три месяца сезона-2001/02 я снова вернулся в основу «Ред Уингс», и, кстати, мы выиграли Кубок Стэнли.
И больше возвращаться в фарм я не собирался. В марте 2002 года за три месяца в команде я постепенно привык к ритму НХЛ. Тут все на уровне – от лучших тренеров и экипировки до подхода к игроку, питанию до и после игры, роскошных чартеров и ништяковых отелей. А я по-прежнему оставался простым пацаном из Скарборо, то и дело щипавшим себя, чтобы поверить, что это не сон.
В раздевалке то и дело можно было наткнуться на какую-нибудь легенду «Ред Уингс». Например, Теда Линдсея, работающего на тренажерах. Я неоднократно крутил по полчаса педали бок о бок с Линдсеем, а затем видел, как он жал от груди. Ему тогда лет 75 было, но находился он в потрясающей форме.
Традиционные для других клубов правила – типа, посторонних никогда не подпускать к команде, а в раздевалку и вовсе никому чужому не войти – в Хоккейном Городе (англ. Hockeytown – прозвище Детройта – прим. пер.) не соблюдались. В «Детройте» понимали, что на самом деле нужно для победы.
Скотти Боумэна и Стива Айзермана абсолютно не беспокоило, если в день игры в их тренажерке работал с весами Ужасный Тед (Terrible Ted – прозвище Линдсея – прим. пер.). Вообще не возникало никаких вопросов, потому что они понимали, что это никак не скажется на нашей игре. Как хоккеист я начинал понимать суть НХЛ через призму «Ред Уингс». Имея опыт «Детройта», в других командах потом приходится нелегко. Смотришь на херню, над которой другие клубы показушно трясутся, видишь, насколько это все мелочно, и понимаешь, что хорошую команду это не должно беспокоить. Потому что ты играл в такой команде и видел, как это работает.
2 марта 2002 года в субботу днем мы играли в Питтсбурге. Матч для миллионов зрителей транслировали по NBC. Мы вели 2:1 за пять минут до конца. В такой ситуации кажется, что все отскоки достаются сопернику. Но тут шайба отскочила ко мне. «Пингвины» пытались вывести ее из своей зоны, а мы придавили форчекингом – «сели» втроем на двоих, и Томас Хольмстрем выгреб шайбу из борьбы.
Она оказалась у меня на крюке почти прямо в точке вбрасывания справа от вратаря. Я пару раз оттолкнулся коньками, в результате чего оказался на линии ворот, и угол для броска подходил разве что фокуснику. Но даже в этой ситуации в моей голове сработала мантра «без бросков голов не бывает», которую мне вбили еще в раннем детстве. Поэтому я бросил с линии ворот, примерно с четырех с половиной метров. А Жан-Себастьян Обен неожиданно укатился влево – видимо, думал, что я буду делать передачу. Шайба попала в него – и отскочила в ворота.
Я забросил свою первую шайбу в НХЛ! Я праздновал так, будто мне восемь лет – потому что я мечтал об этом с восьми лет, когда сыграл свой первый матч. И гол-то вовсе не проходной, потому что теперь мы вели с комфортным счетом, да и в глазах американских и канадских болельщиков я набрал вистов. Быть может, теперь они думали, что, да, этот Шон Эйври готов играть в НХЛ.
Кстати: нам не все равно, что думают болельщики. Не только те, что на арене, но и те, что смотрят по телевизору. В тот субботний мартовский день еще не существовал Google, никто не вел прямые эфиры в твиттере, и запись купить было негде. Узнавая, что тот или иной матч покажут по всей стране по телевидению, мы оповещали об этом друзей и семью. Я звонил бабушке во Флориду и говорил ей, во сколько включить телевизор, чтобы увидеть, что ее внук занимается тем, чем и обещал ей. Забивая гол, я думал про нее, как она радуется за меня, сидя у телевизора. Я знал, как она этим гордится, и это было даже лучше самого гола.
Ребята из команды поздравили меня, а вернувшись в Детройт, приготовили мне особый подарок – мы отправились во Flight Club.
Flight Club – это мужской клуб на проспекте Мичиган примерно в 15 минутах на машине от аэропорта (на сленге «Flight Club» означает людей, хотя бы раз занимавшихся сексом на борту самолета. Другое название – «Mile High Club» – прим. пер.). Он огромен – два этажа площадью за 3000 квадратных метров, а c потолка опускается фиолетовый Корветт 1967 года (это самая крутая часть заведения), когда одна из 300 танцовщиц выходит на сцену в свой день рождения.
Так вот, я, моя первая шайба в НХЛ и игроки «Ред Уингс» расслаблялись в этой огромной стрипухе. Я стоял на сцене, а три обнаженные девушки стреляли мыльными пузырями из игрушечного пистолета, подпевая песне Мадонны «Celebration» (идеально, правда?). И тут ко мне подошел Джоуи Кошур и заявил, что я должен следовать за ним, да побыстрее. Я так и сделал. Мы встретились лицом к лицу с окружным прокурором, специально пришедшим в клуб, чтобы успеть вытащить нас нахер оттуда до того, как менты нагрянут с облавой.
Нам удалось вовремя выбраться, а на следующий день в новостях сказали, что люди шерифа округа Уэйн арестовали 22 человек. Сам клуб обвиняли в «нарушении законов штата о распространении алкоголя, а также несоблюдении запрета на приватные танцы и прочие половые акты». И ни слова о том, что там были замечены игроки «Ред Уингс».
* * *
Через неделю в субботу 9 марта по АВС показывали еще один наш дневной матч – на этот раз мы играли в «Скоттрэйд Сентр» (тогда арена носила другое название – «Сэввис Сентр» – прим. ред.) в Сент-Луисе. Некоторые говорят, что в 2002 году у «Детройта», возможно, была самая талантливая команда со времен «Ойлерс» 1984-го, где вместе на лед выходили Уэйн Гретцки, Марк Мессье, Грант Фюр и Пол Коффи, которых тренировал Глен Сатер; а то и «Монреаля» 1972-го, где играли Кен Драйден, Ги Ляфлер, Жак Лемэр и Ларри Робинсон, руководимые Скотти Боумэном. Оба этих тренера оказали огромное влияние на меня и мою карьеру.
21-летний незадрафтованный пацан не просто так оказался в команде суперзвезд. Я вкалывал больше всех, чтобы играть с ними. Моя задача – не дать ветеранам расслабиться, когда им наскучит регулярный чемпионат в 82 матча, и завести их в нужный момент. Именно этого и потребовала ситуация, когда при счете 2:2 во втором периоде в центральном круге сошлись Шон Эйври и Тайсон Нэш.
Нэша в НХЛ ненавидели больше всех, потому что он хорошо делал свою работу – то есть залезал под кожу соперникам, которые ему отвечали и в итоге оказывались в штрафном боксе. С этой работой можно справиться только ценой ненависти. Нэш тоже получает удаление, но он делает это осознанно и, как правило, «забирает с собой» кого-то из более мастеровитых соперников.
Однако тут на районе появился новенький. Я собирался лично познакомиться с главным подстрекателем НХЛ.
Я хотел с ним подраться, словами тут не обойтись. Я растерял бы все свое реноме, если б не подрался с ним в том матче. Поэтому я поздоровался с мистером Нэшем, и мы сбросили краги.
Правой рукой ничего не сделать, а потому я наклонил подбородок к правой стороне груди и что есть дури стал быстро колотить его левой – и Нэш упал на лед. Халл, Челиос, Шенахан, Федоров (здесь и во всей книге фамилия Федорова написана Federov, распространенная ошибка – прим. пер.), Молтби, Дрэйпер, Гашек и еще шесть суперзвезд кричали мне в конце игры: «Отличный бой!». Мне казалось, что я сделал еще один шаг к тому, чтобы стать настоящим энхаэловцем.
Я не помню свой первый хоккейный бой. Их было не так уж мало. Это точно случилось еще в детстве. Мы били друг друга по маскам, пока, наконец, не сообразили их снять. А потом уже понеслась. Это скоростная и жесткая игра. В ней бывают столкновения. Твои руки – твое оружие. Всякое может случится. В игре драка порой ведет к переменам.
Когда я думаю о хоккейных драках, всегда вспоминаю чемпиона мира по боксу Флойда Мейвезера. Я ни в коем случае не сравниваю с себя с «Денежным мешком» (прозвище Мейвезера – прим. пер.), хоть мы почти одного роста и веса. Мне всегда нравился его стиль ведения боя, и я старался следовать ему в хоккее. Еще в юном возрасте я решил, что не собираюсь стоять и получать по шее. При самом благоприятном раскладе я выиграю вообще без единого удара и не получив при этом сам – если удастся вывести соперника из себя. Но если уж приходится драться, то бей первым, бей сильно и не дерись, когда нет никаких шансов на победу.
Почему хоккеисты дерутся? Отчасти потому, что ты с детства видел, что так делают профессионалы; а отчасти и потому, что иногда в тебя въедут так сильно или такую гадость скажут, что руки сами чешутся. Уровень адреналина взлетает до предела, он наполняет твои кулаки силой.
А почему хоккей – это единственный вид спорта, где игроков не выгоняют с арены за драку? Справедливый вопрос. Я никогда не видел, чтобы болельщики уходили с матча во время драки. Наверное, в этом и ответ. Раз это нравится болельщикам, то нравится и владельцам клубов, и уж поверьте мне: сами хоккеисты это просто обожают. Есть куча хороших доводов против драк, и я не стану с ними спорить. Но игроки пойдут на все, лишь бы получить свою дозу адреналина. То и дело видно, как люди на скамейке нюхают нашатырь чтобы взбодриться и привести мысли в порядок. А увидеть партнера, скинувшего перчатки – это еще больший кайф. Драка – это как наркотик.
Как-то раз на тренировке Скотти Боумэн отвел меня в сторону и сказал: «Никогда не дерись, если мы выигрываем. Иначе ты рискуешь лишь навредить команде». Я первый раз в жизни услышал эту мысль и охотно с ней согласился. Я даже и не вспомню ни одного случая, когда я дрался, если моя команда вела в счете. Преимущество в счете было выгодно мне, как подстрекателю, потому что соперники хотели со мной подраться, а я им отказывал. А затем тыкал их клюшкой, стараясь спровоцировать на удаление. Драку надо чувствовать – физически предвосхищать и участвовать в ней, но также понимать, с кем и когда надо подраться. Теоретически бросить вызов здоровяку – это беспроигрышный вариант. Но что толку от этой теории, если тебя возят мордой по льду. Никто не будет аплодировать тому, что ты выхватил от здоровяка. Я всегда выбирал тех, кого точно мог побить.
Я, кстати, знаю игроков, которым реально нравится, когда их по лицу бьет какой-нибудь богатырь, но не отношу себя к их числу. Колтон Орр говорил, что попасть под силовой в начале матча – это отличный способ проснуться. Но поверьте мне – даже при зашкаливающем после раскатки адреналине это все равно что в вас из ниоткуда прилетит бейсбольный мяч.
Ну а когда драка закончилась, для бойца все только начинается. Последствия драки будут ощущаться где-то через час после игры – тут-то и начинает болеть челюсть от пропущенного удара справа, и сказываться, что ты целую минуту боролся с соперником, пока не стало мерещиться, что ты тонешь, а вместо коньков у тебя мешки с песком. Проснешься ночью сходить в туалет, а у тебя вся подушка в крови. Да и каждый шаг дается с таким трудом, будто ты почти забрался на вершину Эвереста. В этот момент задаешься вопросом: а нужно ли тебе все это? И сам себе отвечаешь, что нужно.
В 80% случаев у тебя нет ни малейшего чувства ненависти к тому, с кем дерешься. Я старался дракой изменить ход матча, а потому заставлял себя ненавидеть соперника, чтобы быть готовым к бою. Надо все держать под контролем. Каждый раз, когда дрался по-настоящему злым, я дрался хуже, чем когда подходил к бою с контролируемой, то есть искусственной, злостью.
Иногда приходится драться с друзьями. Я дрался с Робом Димайо. Мы и тренировались вместе, и не раз зависали с ним и его женой. Он был крепким парнем, и бой получился очень равным. Мы потом частенько со смехом его вспоминали. Да, в общем-то, до сих пор при встрече вспоминаем.
Я уповал на тактику. Уворачиваешься от ударов, ждешь своего момента и тут – БАЦ! – как врежешь сопернику по лицу после того, как он раза четыре или пять что есть дури пытался по тебе попасть и немного подустал. Затем упираешься головой ему под руку и еще раз бьешь сверху – БАЦ! – и еще раз туда же! Потом неожиданно бьешь его левой и идешь в клинч.
Если удалось продержаться в драке 20 секунд – что, #####, кажется вечностью – а потом оказаться сверху соперника, когда вы оба повалитесь на лед, то ты выиграл бой. Да еще, может быть, и спас себя от участи стать тугодумным куском говна после того, как повесишь коньки на гвоздь. Я раньше всегда смеялся, когда видел двух чуваков, лупящих друг другу в репу до тех пор, пока не ослепнут. Зачем так делать-то?
Хотя я и считал, что драка для команды может быть полезна не меньше заброшенной шайбы, и играя за «Ред Уингс» по максимуму использовал все возможности своего хоккейного репертуара, кое-чего делать мне совсем не хотелось – а именно драться с Бобом Пробертом. Против него у меня не было никаких шансов.
Он был ростом 193 см и весил 102 кг. Он человек ужасающей физической мощи, а я был простым пацаном, которому, по идее, вообще габаритов для хоккея не хватало. К тому же моя задача состояла в том, чтобы зарабатывать для команды большинство, в то время как ему удаления, наоборот, шли в зачет. Для таких как он время, проведенное на скамейке штрафников, было своего рода вложением капитала.
Всем соперникам становилось не по себе, когда Проберт вил веревки из их тафгаев. Это никак не отображается в статистике, потому что невозможно измерить. Однако одним своим присутствием Проберт и ему подобные приносят пользу команде. Никто открытым текстом не говорит: «Не трогайте их вратаря, у них в составе Проберт». Вот только летя на ворота, ты и сам в последний момент свернешь в сторону. Ни один хоккеист не признается в том, что боялся въехать в Проберта, но я вам гарантирую, что большинство игроков немного сбрасывали скорость, прежде чем провести силовой против него.
Собственно, именно поэтому я и влетел в него на полном ходу в конце второго периода на выезде в Чикаго в конце декабря 2001 года. А потом, когда после свистка образовалась куча-мала, я его еще исподтишка ударил сбоку в голову.
Конечно же, я понимал, что его это взбесит. Нельзя бить хоккеиста по лицу, если не готов махаться. Но по молодости же бывает так, что хочется съесть больше, чем можешь. В хоккее, наверное, никогда не было человека страшнее Проберта. Между нами хватало других игроков, так что ему было меня никак не достать, и это привело его в бешенство. Он стал кричать Скотти Боумэну, что убьет меня, если еще раз увидит на льду. И все ему поверили. По крайней мере я – точно.
Это единственный случай в моей жизни, когда мне действительно было страшно выходить на лед. Скотти Боумэн спас мне тогда жизнь, посадив на лавку в третьем периоде. Я всегда буду безмерно благодарен ему за этот поступок. Тогда-то я и понял, что чем-то ему нравлюсь. Кроме того, мы выиграли 5:0.
Понравилось? Поддержи проект рублем! Наша карта – 4274 3200 3863 2371.
Фото: Gettyimages.ru/Rick Stewart / Stringer, Tom Pidgeon / Stringer, Harry How, Elsa, Brian Bahr, Jim Prisching / Stringer
Чувствую, скоро и "грязный коротышка" (с) Ульф Самуэльсон мемуары напишет :)
Он сначала говорил,что не собирается выкладываться в 1-й игре,потом надо выложиться без остатка.Как-то не однозначно.Линден тогда был ассистентом,не капитаном.