Винни Джонс. «Пропал без тебя» 2. Мальчишки «Уотфорда»
Эпилог: Дом в Ван Найс/Благодарности
***
И я таким и был, пока не перестал быть в порядке.
Меня выбрали играть за мальчуковую команду «Уотфорда», когда мне было около 12 лет, и в итоге я стал их капитаном. Я играл вместе с кучей хороших игроков, в том числе с Найджелом Каллаганом, который впоследствии выступал за «Уотфорд» в финале Кубка Англии 1984 года. Но дома происходило то, что положило конец моим подростковым годам: мои родители расстались, и это было совсем не мило.
К счастью для меня, в те дни я все время играл в футбол, а когда не играл — смотрел. «Уотфорд» даже дал мне пропуск, чтобы попасть на любую игру, которую я хотел бы посмотреть. Все в семье так гордились мной. Тогда я был хорош на голову — как физически, так и с точки зрения навыков — по сравнению с другими парнями.
Наверное, это было у меня в крови. Я родился через дорогу от «Викаридж Роуд», в старой больнице Шроделла, и в ту же секунду, как я родился, мой отец поднял меня, поднес к окну — мне, по-видимому, было около минуты — и, указав на стадион, сказал: «Однажды ты будешь там играть». Мой дед был убежденным болельщиком «Уотфорда», все мои дяди тоже, да и я до сих пор. Мы все любили этот футбольный клуб.
Когда я рос, мы по всей стране ездили, чтобы посмотреть на них. И не забывайте, что случилось с этим клубом: в 1977 году мы были на дне лиги — я не имею в виду дно старого Первого дивизиона, я имею в виду дно ВСЕХ лиг, подпирающих старый Четвертый дивизион. Но пожизненный болельщик Элтон Джон взошел на сцену и вкачал в клуб немного денег — он был председателем в течение года, когда подписал контракт с Грэмом Тейлором, который управлял командой.
Перенесемся на пять игр в сезоне 1982/83, и мы были на вершине лиги — и я не имею в виду старый Четвертый дивизион, я имею в виду вершину старого Первого дивизиона. На самом деле, в четвертой игре того сезона мы обыграли «Сандерленд» со счетом 8:0. Что за путешествие — за пять лет мы прошли путь от худших к лучшим!
Мы все ездили на выезд к «Ноттингем Форест», который тогда был лучшей командой, и к «Ливерпулю», и к «Вест Хэму», и к «Манчестер Юнайтед», и к «Саутгемптону» — я помню, как мы обыграли их со счетом 7:1 в Кубке лиги в 1980 году (к перерыву мы проигрывали один ноль — к разговору о матче из двух таймов!). А Элтон? Он сказал в своей автобиографии, что «Уотфорд», возможно, спас ему жизнь. Он написал:
Я был председателем в течение самого худшего периода моей жизни: годы зависимости и несчастья, неудачные отношения, плохие деловые сделки, судебные дела, бесконечное смятение. Несмотря на все это, «Уотфорд» был для меня постоянным источником счастья… По очевидным причинам есть фрагменты восьмидесятых, о которых я ничего не помню, но каждая игра «Уотфорда», которую я видел, навсегда запечатлелась в моей памяти.
Вот это парень.
Так что, как и у Элтона, «Уотфорд» у меня в крови, в моем случае с той секунды, как я начал кричать в колыбели Шроделла.
Но хотя в мои ранние подростковые годы дни были заполнены футболом, ночи были ужасными.
Папа построил нам дом в Бедмонде и вложил в него всю свою душу, но мои родители не ладили — совсем. По ночам я пробирался в комнату своей сестры Энн, чтобы утешить ее, когда они в предрассветные часы свирепствовали друг на друга; мы с сестрой обнимали друг друга, молясь, чтобы ор и крики скоро прекратились. И не то чтобы мы с Энн действительно хорошо ладили. Однако это показывает, насколько дети часто пытаются извлечь лучшее из всего. Мне все еще больно, что мы были вынуждены так заботиться друг о друге; эта ситуация все еще кажется несправедливой, и она оставляла меня все менее и менее уверенным в людях, и все более и более настороженным — и злым.
Я всегда был довольно милым ребенком; я дурачился, да, но в глубине души я не злился, совсем нет. Я был шалопаем, но не придурком. Но что-то в том, что все эти ночи я слушал злобные ссоры и тот факт, что мы с сестрой были брошены на произвол судьбы наверху… Споры взрослых ужасают детей, которые чувствуют себя неуправляемыми, напуганными, неспособными справиться со сложными болями, которые они могут услышать от двух людей, которые им больше всего нужны для того, чтобы быть сплоченными и защищенными.
А что о том 13-летнем подростке, с которым Таня Ламонт познакомилась в «Сан Спортс»? Он был загнан болью в гораздо более трудное положение. На самом деле, в глубине души я чувствительный маленький ребенок, и я не боюсь в этом признаться. Я думаю, что разговоры о потере Тани и эмоциональное отношение к этому на публике удивили некоторых людей, но правда в том, что я всегда был эмоциональным. Поэтому слышать, как распадается брак моих родителей просто убивало меня; из-за этого я был опустошенный и неспособен сосредоточиться на футболе. Футбол? В действительности же, кому какое дело? Мы с Энн не спали всю ночь, изо всех сил цепляясь друг за друга — ну и что, что я пропустил какие-то там тренировки? Даже когда я до туда добирался, моя голова не была полностью на ней сосредоточена.
Конец наступил, когда мне было 16 лет.
Дома все стало по-настоящему ужасно. В наш дом заявилась подруга моей мамы и призналась, что много лет назад спала с моим отцом. По сей день я понятия не имею, почему эта женщина решила, что ей нужно избавиться от этой ноши, но она это сделала, и это только усугубило домашнюю катастрофу. Вскоре после этого появились мамины друзья, чтобы помочь ей съехать. Я кричал на них, но это было бесполезно. Она уехала жить в дом престарелых, где работала, и отцу пришлось продать дом, который он построил, чтобы ей заплатить.
Что оставило нас с Энн на произвол судьбы. Я злился на обоих родителей, но, думаю, особенно на маму. Папа хорошенечко постарался, чтобы сделать из нее монстра — понятное дело, но это лишь половина истории. Я все еще пытался попасть на футбольные тренировки, но эту битву я уже проиграл.
Однажды меня к себе в кабинет вызвал Том Уолли, легендарный тренер «Уотфорда», и Берти Ми, сам ставший легендой за десять лет управления «Арсеналом» (в том числе во время Дубля, победе в чемпионате и кубке страны в 1971 году). Ми был помощником Грэма Тейлора и главой скаутской службы, что означало, что он в основном руководил молодежной командой «Уотфорда». Когда я познакомился с ним, ему было за шестьдесят, но он все еще был таким же знатоком, как всегда, настоящим футбольным парнем.
Это было время, когда я либо должен был подписать настоящие ученические формы в клубе, либо со мной было покончено. Я думал, что у меня есть шанс, но Том Уолли и Берти Ми вызвали меня, чтобы сказать, что они меня отпускают. Одна из озвученных ими причин заключалась в том, что я был недостаточно большим — в то время «Уотфорд» казался одержимым размером своих игроков, и по какой-то причине они думали, что я слишком мал — что довольно забавно, учитывая, как сложилась моя карьера хорошо сложенного Мистера Крутыша. Но в то время они были непреклонны.
Но это было еще не самое худшее. Нет, то, что сказал мне Ми, ранило меня до глубины души. Трудно услышать ужасные новости от кого бы то ни было, но особенно от легенды — и тем более потому, что он действительно не мог знать, насколько он был неправ и насколько он не понимал, через что мне пришлось пройти.
«Ты относишься к жизни как к шутке», — сказал Ми. Он также сказал, что, возможно, «Шпоры» или «Ковентри» заинтересовались бы мной, но его комментарий о моем отношении к жизни как к шутке по-настоящему причинил мне боль и закрыл меня навсегда. Он, наверное, не мог знать, что я переживаю дома, но реальность такова, что жизнь не была шуткой, это уж точно.
Я не ненавижу Берти Ми, но я думаю, что это хороший урок того, чтобы быть осторожным в том, что ты говоришь людям, особенно молодым. Ты никогда не можешь знать, через что кто проходит. Я много узнал об этом с тех пор, как умерла Тэнс. Если это выглядит так, как будто кто-то считает, что жизнь слишком похожа на шутку, скорее всего, в глубине души происходит что-то еще.
Примерно в то же время, хотя, слава богу, в другом месте происходило нечто забавное — отец Тани, Лу, был где-то в Уотфорде, бил палкой по члену осла.
Случилось так, что осел — полевой товарищ Персефоны — проникся к лошади симпатией и при любой возможности пытался любовно взобраться на нее, несмотря на разницу в размерах и, давайте будем честными, в видах. Очевидно, осел жаждал подарить миру еще одного мула — все отчеты свидетельствуют об этом, и здесь я цитирую маму Тэнс, Морин: «Его штука висела до самой земли; это было шокирующе». Похоже, у Персефоны подобного в планах не было. Шейн добавляет к воспоминаниям запоминающуюся фразу: «Моему отцу, — говорит Шейн, — приходилось регулярно бить палкой по кранику осла».
«Опять этот чертов осел», — говорил Лу. В конце концов Персефона приобрела законный опыт и прогнала его, но не раньше, чем осел откусил кусок от спины Персефоны. Что-то должно было произойти, и головой Таня в любом случае уже переключилась на другие вещи, как это обычно бывает в умах 16-летних, и Персефону продали.
Гаддесден-Кресент уже никогда не будет прежним. И я думаю, что осел тоже так и не оправился от этого.
Что касается меня? Со мною тоже было покончено; в течение следующих трех лет я всерьез не играл в футбол. На моей стороне никого не было; моему отцу пришлось продать дом, который он построил для нас в Вудленде, чтобы заплатить маме, и у него были новые отношения; мама жила в доме престарелых, где она работала, и у нее тоже был кто-то новый. Я видел ее время от времени, но я это ненавидел; это казалось неправильным, и папа тогда тоже сильно злился на нее, что на какое-то время настроило меня против нее. Похоже, для меня ни в чьей жизни не осталось места; у каждого из них было свое дерьмо, с которым нужно было разбираться. И мальчиковая команда «Уотфорда» отпустила меня — ну и что, так ведь?
Я все еще жил с отцом, но проводил много времени с местным егерем Нилом Робинсоном и его «женой» Андреа. (На самом деле папа нанял их для работы на своей земле — он руководил местным угодьем — на старомодном условии, что они поженятся, что было довольно забавно, учитывая, что сам-то отец разводился. Нил и Андреа надели кольца на собеседование, но любому, у кого была хоть капля мозгов, было ясно, что они ни за что не поженятся, хотя в конце концов они-таки улизнули, чтобы пожениться, и никто ничего не узнал.) Но папа начал ревновать, что я провожу много времени с Нилом — я думаю, он чувствовал, что Нил заботится обо мне так, как он не мог, и был прав — Нил был мне как отец, когда мне это было нужно. Со своей стороны, я немного подыгрывал папе; Я был дерзким, так как знал, что это его задевает, и, честно говоря, в глубине души мне было так больно от всего, что не думаю, что мне было хоть какое-то дело до того, расстрою ли я его.
В конце концов, папа и Нил сильно повздорили по поводу этой ситуации. Я, как всегда, встал на сторону Нила, и на этом все могло бы закончиться... но папа еще не закончил. Он прямо там и тогда отвел руку для удара и бахнул меня правой рукой, стоя на пороге нашего дома, вышвырнув меня через раздвижную дверь обратно в дом.
Это был первый раз, когда он ударил меня с тех пор, как я украл те деньги, когда мне было семь, но сейчас все было иначе. Мне было 16. «Уотфорд» отпустил меня. Я бросил школу, не сдав ни одного экзамена, и выбор был либо жить на пособие по безработице, либо выполнять тяжелую работу. Мои родители разошлись, в этом мире я чувствовал себя одиноким, и мой отец только что ударил меня прямо по лицу. Поэтому я просто вошел в наш дом, моя щека все еще горела, положил свои вещи в черные мусорные мешки — мои записи, мои медали и кое-какую одежду — и ушел.
Нил и Андреа приютили меня на некоторое время, пока не устроили на работу на кухню в Брэдфилдском колледже близ Пэнгборна, в Чилтернах. Я был мойщиком посуды; наверное, это звучит как ад, но все было не так уж плохо. У меня была своя комната с односпальной кроватью, хотя она находилась над кухней, так что все там провоняло стряпней. Как мойщик кастрюль, я работал с семи до семи, каждый день. Брэдфилд — шикарная школа-интернат, но, по крайней мере, у меня было свободное время днем, после чего я должен был вернуться и подготовиться к ужину. Я быстро научился никогда не опаздывать на работу, потому что кастрюли обычно поднимались до потолка, если я хорошенечко за них не брался. Я полагаю, что ел нормально — тащил то, что оставалось от мальчиков. А что это были мальчики! Колледж известен тем, что ставил греческие пьесы — на греческом языке — и проводил летом курс о том, как улучшить свой благовест. Интересно, что бы они подумали, если бы узнали, что Винни Джонс, парень, который схватил Газзу за яйца, раньше работал там, чистил их кастрюли и сковородки.
Излишне говорить, что я продержался там всего год. Честно говоря, я удивлен, что продержался так долго. Греческий и колокольный звон? Как скажете.
С тех пор я не жил под одной крышей с отцом. Порой я все еще чувствую этот шлепок. Тэнс всегда была так добра, помогая мне простить его за то, что видела его сторону, за то, что придумала правильные оправдания для старика, и для моей мамы тоже.. Она делала это со всеми.
У Тэнс также была особая связь с моей матерью, чья юность была трагичной. Когда она была совсем маленькой, моя мама водила одну из своих младших сестер в школу, и они стояли на обочине дороги, ожидая перехода. Один из их маленьких друзей помахал им через улицу, и сестра моей мамы вырвалась из маминой руки и выбежала на улицу, где ее сбил насмерть грузовик. Мама моей мамы, моя бабушка, так и не простила мою маму; в действительности, вскоре после этого моя мама поместила мою бабушку в дом престарелых. Тэнс знала все это, и, как всегда, она полюбила жертву несправедливости. Знание того, через что прошла моя мама, помогло ей понять и меня тоже. Тэнс говорила: «Вин — прекрасный мальчик, очень непростой». Она знала все части, из которых я был создан, все разные стороны того, как я был воспитан, даже когда мне было больно, и я не мог видеть дальше боли, которую причинили мои родители.
Я не знаю, как она могла быть такой любящей, но я был так благодарен ей, что она помогла мне увидеть в людях хорошее. Это то, о чем я думаю, когда глубоко скорблю — не только о том, что я потерял, когда она умерла, но и обо всем, что я приобрел, просто зная ее. Я думаю, что ежедневная попытка сосредоточиться на этом поможет мне пройти через это. Она всегда эмоционально стелила постель для всех — делала ее удобной, лучше, подтыкая уголки, которые крепко удержат тебя.
Поэтому меня не удивляет, что в своей жизни она была гордой обладательницей не одного, а двух сердец.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал
