43 мин.

«Если не буду принимать таблетки, я умру». Ирина Слуцкая – предельно откровенная

346

Большой разговор с Головиным.

Ирина Слуцкая – семикратная чемпионка Европы, двукратная чемпионка мира и второй призер Олимпиады в женском одиночном катании за всю историю СССР/России (первая – Кира Иванова в 1984-м). На Олимпиаде-2002 в Солт-Лейк-Сити она стала второй после американки, но так и не признала поражения – те скандальные результаты до сих обсуждаются, о них спорят. В 2006-м фигуристка взяла бронзу в Турине и закончила карьеру.

После этого Ирина работала в шоу «Ледниковый период», вела спортивные новости на Первом канале, а с сентября-2016 она депутат Московской областной Думы от «Единой России».

Александр Головин встретился со Слуцкой.

– Из чего сегодня состоит ваш день?

– Одно из направлений – депутатство. Мне интересна законодательная власть. У меня много тесного общения с жителями. Часто нахожусь на местах, где веду приемы, участвую в мероприятиях. Есть и личные встречи, когда люди могут ко мне обратиться с вопросами и просьбами, работа с молодежными парламентами, поездки в министерство, чтобы решать вопросы.

Например, завтра выезжаю из дома в 7 утра, будет заседание комитета Мособлдумы. После этого еще одно интервью. Затем мероприятия по Думе. В четверг – заседание фракции, заседание Думы, вечером – политсовет, после этого прием населения. А еще надо детьми заняться, обещала в магазин съездить.

Кроме этого было продюсирование своего ледового шоу – «Бесконечной истории». Это красивая история, на которую поступают заказы, чтобы она путешествовала по стране. Летом готовлю сборы для спортсменов. В прошлом году делала, в этом повторяю. Будут группы не только профессионалов, но и для любителей. Для тех, кто хочет просто научиться кататься на коньках.

Каждый год зовут выступать в Японию. Участвую и в мероприятиях в России – в Благовещенске открывали каток, во Владимире. Два года я отработала в главной роли в «Снежном короле» и два года в «Щелкунчике». Выступала и в другом топовом мероприятии – «Фиксики на льду», где я и моя дочь [Варвара] были в главных ролях. Сейчас это закончилось.  

Еще у меня есть некоммерческая организация, которая проводит фестивали здоровья и скандинавской ходьбы. Ходьба – один из видов активности, который я развиваю.

– Даже один из самых популярных запросов в поисковиках – «Ирина Слуцкая и ходьба». С чего все началось?

– Так сложилась судьба. Несколько лет назад в доме правительства Московской области мы проводили новогоднее представление для деток с диабетом. После этого родители подошли к нам. У них было много вопросов. Мы предложили детям покататься на коньках, но почему-то не встретили понимания со стороны родителей. Они не пускали детей, боясь, что мы им навредим. И одна мама подошла: «Знаете, физическая активность так влияет, у нас сахар нормализуется, но что еще есть?».

Стали думать, что можно предложить таким людям. И поняли, что скандинавская ходьба практически не имеет медицинских противопоказаний. Ей могут заниматься люди разных возрастов. Она может быть как реабилитацией после заболеваний, так и профилактикой заболеваний. Ей можно заниматься людям с различной массой тела. Мы ведь не можем предложить тучному человеку побегать или попрыгать. А это вид деятельности, где задействовано 90 мышц.

Организовали пилотный проект – три месяца в 10 муниципальных образованиях работали секции. Потом вместе с Сеченовским университетом разработали программу для инструкторов. Сейчас они проходят обучение. Есть и различные лекции на тему правильного питания, сердечно-сосудистых заболеваний, того, как сохранить свои суставы. Мы привлекаем и основателя этой ходьбы – Марко Кантанева. Это финский лыжник, который действительно перевел ходьбу в вид физической активности и реабилитации.

– Вы до сих пор живете в Подмосковье, хотя Дума – в Москве на Проспекте мира. Удобно?

– Пробки ужасные, поездка занимает много времени. Но в Москве у нас маленькая квартира, разместиться всем тесно. Поэтому живем за городом.

– А купить новую квартиру?

– Пока нет такой возможности в плане финансов.

***

– В 2016-м вы ушли с Первого канала. Почему?

– Новости спорта сняли с эфира. До этого нас было четверо ведущих, мы работали одну неделю в месяц. Я приезжала к семи утра, с коллегами готовили текст, озвучивали его. Сначала я начитывала, мы монтировали картинку по времени, по секундам, чтобы не получилось так: говоришь – кто-то забил гол, а там уже синхронное плавание. Когда тексты готовы, идешь на грим. Гримируешься, вешаешь звук. И ждешь выхода в эфир. После этого перерыв – и так три эфира в день. Мы вещали в прямом эфире сначала на Дальний Восток, потом Сибирь и Москву – Питер. С семи утра до семи вечера. Тексты менялись, что-то приходило свежее. Если новые результаты, мы перепечатывали текст.

– Тексты вы сами писали?

– С коллегой. Мне помогали.

Прямой эфир – это колоссальный опыт, адреналин, эйфория. А я еще натура эмоциональная и в эфире все время пыталась шевелиться. Этого категорически нельзя делать. Нужно было ровно и спокойно сидеть. Приходилось сложно, так и не привыкла до конца эфиров. Около пяти лет просидела, но все равно сложно.

Сейчас я вернулась на ТВ, а на момент новостей работала там около 10 лет, перед этим еще заканчивала школу телевидения. Вела «Ледниковый период», на другом канале ток-шоу, интервьюером была. Но все равно за новости не сразу села. Около трех месяцев готовилась – тракты писала. Это когда сидела в студии и читала новости. Их, конечно, записывали, но в эфир они не выходили.

– «Ледниковый период» вы не только вели, но и катались вместе с Гедиминасом Тарандой. Честно, это было смешно, но ужасно: Таранда совсем не умел кататься. 

– Скорее, опасно. Он, конечно, молодец, старался, но было сложно. Балет и фигурное катание вообще вещи несовместимые. Мы на ногах приседаем, а балет на ноги встает. Если у нас они завернуты, то балет поперек ставит, выворачивая. Но если ты на полной скорости поперек ставишь конек, то ты падаешь. Он хорошо делал поддержки, но взбираться на них было страшно. Под собой я не чувствовала человека, твердо стоящего на коньках. На тренировках случались падения, причем страшные.

– После шоу все участники ездили на гастроли с кучей городов. Считали сколько?

– Очень много. Нас ждали как фигуристов-чемпионов, которые защищали свою страну. Ждали нашего катания, красивых элементов. А звезды были к нам дополнением.

– Чувствовали в тот момент, что стали популярнее, чем во время карьеры?

– Наша популярность складывалась из года в год. Популярность – вещь, которая просто так не дается. Наверное, мы работали, чтобы нас любили, замечали. Мы были популярными и остаемся. До вас здесь (с Ириной мы встречались в кафе на Проспекте мира – Sports.ru) сидели люди и узнали меня. Наверное, для этого мы и работаем. Чтобы защищать страну, чтобы люди нами гордились. Так оно и происходит.

В момент, когда путешествовали по России, доходило до того, что продавали билеты на ступеньки. Мест всем не хватало, а желающих было много. Мы не могли выйти с катка. ОМОН держал людей живой цепью, чтобы мы могли спокойно пройти к автобусу, иначе нас по кусочкам бы кто-то забрал себе.

Забрасывали лед игрушками, на четвереньках выползали с трибуны, бежали по льду. Около дома караулили, телефон узнавали – писали, звонили.

– Веселые истории на гастролях случались?

– Это работа, а не веселуха. Работа очень сложная. Если кому-то кажется, что тур – сплошной чес, то хочу заметить, что тур – это жизнь в автобусах, самолетах и поездах. В любом состоянии, спал ты ночью или нет, ты должен выходить к публике и работать на 100%. Это очень сложно. Бывало, что в автобусе ехали всю ночь и приезжали прямо к выступлению. Тут же причесывались, гримировались, надевали коньки и костюмы. И шли к людям показывать мастерство и улыбаться. И не показывать той усталости, которая есть. Не показывать, что кто-то заболел – а такое тоже бывало.

– Самое глухое место, куда закидывала работа?

– Я не хочу называть Россию захолустьем, потому что люблю страну. Есть города-миллионники, где все хорошо. А есть города, где все по-другому. Но мы этих людей тоже любим, ценим и уважаем. Это не их выбор – жить не в центре, а поодаль. Мне без разницы, какой это город. Мне главное, чтобы зрители видели качественное катание и что каждый спортсмен не тяп-ляп относится к выступлению, а искренне.

– Я к тому, что в нулевых вы объездили с шоу много городов в Америке и удивлялись, что там катки есть почти в каждом населенном пункте. У нас теперь тоже так?

– На то время было так, как я говорила. Сегодня Россия ничем не уступает. Я не хочу сравнивать две страны. Это неправильно. Но я хочу сказать, что в Московской области строительство спортивных объектов развивается очень быстро. Катки все качественные и востребованные. Чтобы вы ничего не подумали: я патриот, и моя страна для меня все равно будет лучше. Если где-то мне предложат что-то сверхъестественное, я все равно вернусь к себе и буду делать, чтобы у нас было все в достатке, качественно и хорошо.

– Вы говорили, что работали там, потому что в Америке платили сумасшедшие деньги.

– У вас дезинформация. Я никогда не обсуждаю свои деньги и гонорары. Нигде и ни с кем.

– Из интервью Советскому спорту: «Если бы могла зарабатывать такие суммы в России, ни за что в Америку не полетела бы».

– Здесь не говорится, что зарабатывала какие-то энные суммы.

– Но судя по тому ответу, в Америке были как раз из-за них.

– Я не буду говорить на финансовые темы.

Да, было время – мы работали в США, это не секрет. С 2005 года плотно работаем в нашей стране. Благодаря тому, что мы поехали в регионы, у нас много фигуристов и хоккеистов, которые показывают результаты, теперь построено достаточно спортивных объектов. И тренировочных, и для выступлений – пяти-восьми-десяти-тысячники. И приехав в любой субъект федерации, мы найдем каток, где можно готовиться к любым соревнованиям.

– После Америки вы сказали, что это не ваша страна, что там другие люди. Не как в России. В чем это проявлялось?

– Еще раз скажу – потому что я россиянка, я здесь родилась, здесь живу, работаю. И менталитет другой страны мне очень сложно понять.

– Что конкретно?

– У нас народ настоящий, искренний, открытый. Там, наверное, больше другого.

– Как понять, что там другой – не открытый?

– Это чувствуется. Просто чувствуется.

***

– Зимой вокруг вас сложилась невероятная ситуация. После чемпионата Европы вы сказали, что Загитовой прощают ошибки, а на вас накинулись то ли ее фанаты, то ли провокаторы. Забрасывали сообщениями, писали жуткие слова. Как вы это пережили?

– Во-первых, сейчас это уже дело далекого прошлого. Алина прекрасно со всем справилась, с большим отрывом выиграла чемпионат мира, а чемпионов не судят и не обсуждают. Она молодец и абсолютно заслуженная победительница.

Во-вторых, с моим инстаграмом тоже все хорошо – там теперь пишут только добрые и интересные комментарии. Та ситуация больше не повторяется. То, что случилось зимой, – ничего не сделаешь, неадекватных людей никто из нашей жизни не исключает.

– То есть вы нормально все восприняли и заснули, когда на вас обрушился тот поток?

– Да. Сходила в душ, выключила свет, поцеловала детей и пошла спать. Скажите, а что меня должно было затронуть? Я человек со стажем в фигурном катании больше 30 лет и как никто другой имею право обсудить и рассказать то, что вижу. И имею право комментировать. Если бы я начала комментировать художественную гимнастику и прыжки в воду, тогда было бы странно. Но я рассуждаю на свою профессиональную тему, в которой все знаю досконально, пройдя путь с 1995 по 2006 годы. Это огромный срок.

Если бы тогда начала реагировать на всех людей, которые вдруг посчитали себя защитниками или оппонентами, и начинали влезать в чужую жизнь, не понимая даже слов, которые они пишут, то сошла бы с ума. В моем инстаграме не задерживаются люди, которые пишут негатив. Я не нуждаюсь в количестве подписчиков. Для меня инстаграм – средство общения с людьми, которые хотят следить за частью моей жизни. А те, которые начинают цепляться к моим подписчикам и писать негатив, пытаются стравить людей – я просто их блокирую. Зачем мне они нужны?

– Может быть, вы долго думали о комментариях и размышляли, правильно сказали или нет.

– А зачем? Зачем мне? Вот перед вами сейчас сидел бы человек в неадеквате, вы бы общались с ним? У каждого человека в жизни есть задача. Может быть, они так зарабатывают, тешат самолюбие. Если начать на них реагировать, меня в психушку потом отправят. Я мать, у меня двое детей, у меня сложившаяся жизнь, от которой я получаю удовольствие. И я веду страницу, чтобы получать удовольствие и делиться радостями, успехами. Если мне не интересен чей-то аккаунт, я лично на него и не подпишусь. Так и здесь. Хотите писать – пишите, только не на моей странице. Обычно вообще по первым двум словам понятно, что человек хочет выразить. Поэтому я даже не открываю сообщения таких людей в директе.

Я знаю, что я сделала для себя и страны. И мне не надо напоминать, что я выиграла – я сама прекрасно знаю. Я искренне рада за тех, кто идет вперед и продолжает начатое Еленой Водорезовой, Кирой Ивановой, Ириной Слуцкой, Машей Бутырской. Кто-то начал, они продолжают. И чем больше будет чемпионов, тем круче. Но я имею мнение. И имею право говорить и писать то, что хочу. А убеждать неадекватных людей в чем-то – у меня на это нет ни времени, ни сил, ни желания. Хотите писать, ребят, – пишите. Мне-то чего – я заблокировала и пошла дальше.

– Сколько сообщений вы тогда удалили? Десятки, тысячи?

– Много. Я не одна удаляла. Были люди, которые помогали убирать негатив. Но я не повернута на таких вещах, что не дай бог – минус один подписчик.

– Самое жуткое сообщение в ваш адрес?

– Как и бедному Максиму [Транькову] – умрите, все такое подобное. Ребят, бог решит, когда и кому с этого света уходить. Точно не вам. Как люди только не боятся такое писать. Пускай не боятся. Бумеранг есть. Если вы считаете, что так правильно – ради бога. Но, наверное, вы должны подумать, что у вас тоже есть продолжение рода.

– Тогда все началось из-за того, что шло сильное противостояние – Женя против Алины.

– Послушайте, это нормальное противостояние. Было Слуцкая – Бутырская, Сотникова – Липницкая, Медведева – Загитова, Плющенко – Ягудин. Просто в мое время не было инстаграмов, и мы это не ощущали. Но было точно так же. Не могут одновременно выигрывать обе.

А то говорили, что вот Максим поддерживает одну… А кто-то поддерживал Машу Бутырскую, когда я каталась. Я что, должна была подойти и сказать «Да чтоб ты сдох, потому что ты ее поддерживаешь?». Нет, потому что у каждого есть мнение. И именно мы, фигуристы, имеем право комментировать, а не вы, кто сидите на диване, и ни черта, кроме цвета платьев, не различаете. Именно мы имеем право говорить. И мы можем вам рассказать, что кого-то поддерживают, а кого-то убирают. И когда мне будет 60-80 лет, я буду иметь право комментировать. А не дядя с улицы.

– Обычно у людей, которые противостоят друг другу, как минимум нет отношений. Вы с соперницами общались?

– Всегда, но никогда не дружила. Я считаю, что дружбы между соперниками быть не может. Все борются на наивысшие титулы. Но скажу, что я до сих пор общаюсь с Леной Соколовой (серебряный призер ЧМ-2003, участвовала в Олимпиадах-1998 и 2002 – 7 и 14 места – Sports.ru), хотя она меня даже обыгрывала. Начали общаться с Машей Бутырской, хотя долго не общались. До сих пор общаюсь с Мишель Кван, из-за которой мне не давали выигрывать чемпионат мира. Люди должны оставаться адекватными. А то сейчас все это переходит в сферу неадекватности – больные люди, которых нужно показывать врачам. Психически здоровый человек никогда не будет писать такие вещи и сталкивать людей. И я это открыто говорю. Психически больные люди губят наших девчонок.

Первое золото России в женской фигурке: чемпионат мира, Мария Бутырская. Ей было 26 лет!

– Как противостояние проявлялось в ваше время?

– Был смешной случай. Девочка каталась со мной в группе. Когда я почти вылетала в Солт-Лейк, она мне позвонила и пожелала не очень хорошо откататься. И это человек, который не был соперником. Мы просто катались у одного тренера. С другими могли не общаться. Но имели и уважение. Никто никого не посылал, не уничтожал. Даже с Ленкой Соколовой помню: «Ни пуха» – «Ни пуха». Ну и пошли.

Мы не перезванивались, не переписывались, но на дни рождения до сих пор звоним друг другу. Мы не подруги, но вот с Машей Бутырской недавно встретились на одном мероприятии и поняли, что нас часто сталкивали посторонние люди. Она говорит: «Мне про тебя такое сказали». Я: «А мне про тебя».

Ирина Слуцкая и Мария Бутырская

– Девочка, которая желала не очень хорошо кататься, занимала потом призовые места на Европе и мире?

– Нет.

***

– Как-то вы сказали, что сейчас фигурное катание отличается юным возрастом. Ценз нужен?

– О нем говорят давно. Раньше с 14 лет можно было выступать, потом подняли до 15. Понимаете, очень хочется видеть уровень красивого катания а-ля Маша Бутырская или Каролина Костнер. А сейчас происходит то, что маленькие девчушки просто перепрыгивают всех. Судьям деваться некуда. 

Считаю, что в любом случае надо повышать. Мне кажется, лет с 16-17 уже нормально. На национальном уровне пусть выступают, а за границу едут уже по возрасту. Как раз к 16-17 мы видим состоявшуюся красивую девушку. Что бы ни говорили, когда спортсмен растет, техника и стиль катания меняются. Он обрастает мясом. 13-летние девчушки – молодцы, круто и классно делают. Но это другое. Вообще другое. Катание должно быть вкусным. Хотя вот Косторная отвечает всем запросам. Если Саша Трусова такая атлетичная, прямо спортсменка-спортсменка, то в Алене есть вот эта вот вкусняшка. Так что как запретить, если в ней это уже развилось.

– Ну да, Загитова тогда тоже не выиграла бы в Корее.

– Да. А нам чего нужно – нам медали нужны. Поэтому здесь сложный вопрос. Рассуждать о нем можно вечно.

Идея возрастного ценза в женском катании глупее, чем песни Бузовой. Перестаньте

– Сейчас много говорят еще и о жестких методах в группе Тутберидзе. Самый сложный момент, который у вас возникал с Жанной Громовой?

– Она меня просто не пускала на тренировки. Когда я посчитала, что уже взрослая – мне исполнилось 18 лет, пошла отметить день рождения в ночной клуб. Фрагмент оттуда показали по телевизору. И Жанна Федоровна, ложась спать, случайно его увидела. Когда утром я пришла на тренировку, она говорит: «Хорошо отметила?». Все девочки, которые со мной были, стояли рядом. Мы такие: «Ну да» – «Домой».

Ирина Слуцкая и Жанна Громова, 1997-й год

Для меня это была катастрофа. Мне хватало таких методов. Меня никогда не били и не унижали. Да, на меня ругались. Мама всю жизнь говорила: «Выходишь на тренировку работать – работай». Если я не работала – мама и Жанна Федоровна ругались. Я им за это благодарна. Но не было унижений, никто не обзывал, никогда не тряс, не дергал, не бил. Голос повышали, но это нормально. Я тоже могу на своего ребенка повысить. Но я росла и выросла личностью.

– Сейчас Туктамышева в 22 считается старой. Вы от первого чемпионата Европы до Олимпиады в Турине выступали 12 лет. Как выдержать такое?

– Тяжело. У меня еще сложнейшее заболевание (васкулит – воспаление сосудов – Sports.ru), после которого спасибо, что я выжила, потому что иногда эти заболевания заканчиваются летальным исходом. Те препараты, которые я принимала, – с ними тяжело держать себя. Это был героизм. Я не скрываю этого. И я собой в первую очередь горжусь. Горжусь, что смогла преодолеть невзгоды. Даже на приеме гормональных препаратов я себя очень жестко держала и была в одном весе.

До сих пор нахожусь на этих гормональных. Кто знает, тот поймет, что это такое – принимать преднизолон. Тем более женщине. И я благодарна тренеру, которая все понимала и никогда не опускала руки. Со мной переживала, со мной радовалась, когда мы, казалось бы, достигали невозможных результатов. На Олимпиаде в Солт-Лейке любая помарка, не говоря уже об ошибке, могла стоить не то что второго места, а вообще пьедестала.

Много что мы прошли, но я до конца буду гордиться своим тренером и родителями, которые принимали участие. Своей командой – а это и Виктор Иванович Аниканов, врач сборной, который со мной ходил по всем докторам. Тренер по ОФП Виктор Васильевич Козлов, который один на один на сборах вытаскивал из того состояния. Вы представляете вымерший горнолыжный курорт, когда там нет ничего? Магазин работает один час в пять дней. А ты работаешь с утра до ночи. Это сложно. Когда опускались руки, Виктор Васильевич говорил: «Давай, Слуцкая, давай. У нас впереди еще о-го-го». Я воспаряла духом и шла пахать.

– Почему курорт вымерший?

– Потому что я прилетала на сборы в межсезонье. Когда лыжи уже уехали, а палки не приехали. Красота, воздух, но ты не видишь ничего. Одни тренировки. И мне приятно, что я до сих пор со всеми общаюсь.

– А в период взросления ваш организм менялся?

– Конечно, он рос, это сказывалось на технике. Где-то сил не хватало, где-то вес прибавлялся. Все это я прошла и пережила. Но хватило сил идти дальше.

Самое ужасное из того времени – когда смотришь на еду и толстеешь. Мама очень следила за моим питанием, готовила здоровую пищу. Но организм должен был вырасти, обрасти чем-то. И набор веса происходил просто так.

Фигуристам так важно быть худыми? Борьба за прыжки доводит до анорексии

– Что в этот момент происходит с катанием?

– Как мы говорим, легкий раскардаш, когда тебе не хватает силы и мощи, чтобы исполнить элемент. Все сыплется под ногами. Думаю, каждый проходит такой период. Но ничего страшного в этом нет. Поверьте, я тоже через это прошла. Мне в лицо люди из федерации говорили: «Ну все, кататься-то она больше не будет», «Какой тебе чемпионат мира? Хватит уже». Но ничего. Находились силы. И ехала дальше.

– Но на ваших результатах взросление не сказалось.

– Сейчас про кого-то говорят: «Ну чего, какое поражение – у нее же медаль». У нас второе место считалось не то что поражением... Ты был отстоем. Но если посмотреть по карьере, то ниже второго места я не опускалась. Первое-второе, первое-второе-третье. Только чемпионат мира – девятое место. Но я из гроба встала, извините за подробность. Оттуда люди не встают. Там люди лежат.

Чемпионат мира – 2004

Сейчас мне многие пишут по поводу этой болячки: «Как вы это сделали? Объясните! Мы еле живые». То есть это была такая победа. Для меня в первую очередь. Объяснить людям, которые не понимают, невозможно. Я и не хочу объяснять. Это была победа, после которой по мне научные работы писали. Что, оказывается, с моим заболеванием (васкулитом – Sports.ru) можно жить. Можно физическую нагрузку давать.

Я каждый день сдавала кровь на протяжении полугода, потому что изменения в анализах грозили мне летальным исходом. Зачем мне кому-то это рассказывать? Люди, которые болели – знают. Которых лечат – знают. До сих пор поражаются, как я это сделала. А рассказывать дяде Васе в инстаграме, который мне еще чего-то пишет, – зачем?

– Из-за чего эта пришла болезнь, вы знаете?

– Нет. Этиология заболевания неизвестна даже врачам. Может быть, переохлаждение. Может, дикий стресс или физическая нагрузка. Никто не знает, организм так сработал. Первые симптомы были, звоночки. И анализы не совсем хорошие. Но мы же всегда все списываем: «Само пройдет». Не прошло.

– Правда, что врачи долго не могли определить болезнь?

– Да. Это редкое заболевание, которого сегодня становится больше. Но на тот момент оно было совсем редкое. И методом исключения убирали такие заболевания, как онкология, сложные аутоиммунные. Перед тем, как его определили, я два с половиной месяца ходила по разным клиникам. И случайно попала к врачу Михал Сергеича Горбачева. Он сказал: «Ир, очень похоже. Идите туда-то». Я попала в клинику, где лечат эти заболевания. К ведущему специалисту не только России, но и Европы Олегу Геннадьевичу Кривошееву. К сожалению, его с нами уже нет. Но тогда он посмотрел на меня и сказал: «Мой клиент. Капельница. Гормоны-гормоны-гормоны».

Было очень страшно. Непонятно будущее. Как я буду выглядеть после гормональных препаратов. Я не знала, как отреагирует организм. Когда я пришла в больницу, половину ноги не чувствовала. У меня был нерв зажат. Кроме этого кровоподтеки по всему телу. Везде синяки, выступали непонятные шишки. Много всего было.

– Лечились только гормонами?

– Я не буду говорить, потому что у каждого заболевания свои методы лечения. У меня было много гормонов и другие препараты.

– До сих пор их принимаете?

– Каждый день до конца жизни. У меня аутоиммунное заболевание, когда иммунитет вырабатывает неправильные клетки, которые вырастают в заболевание. Чтобы контролировать его, мне нужно принимать таблетки. Если не принимать, я умру. Не в момент, но со временем. Если не лечиться, то это заболевание заканчивается летальным исходом.

– Когда вы изначально пришли к доктору, какие он давал прогнозы?

– Прогнозов никто не давал. Когда я спросила, когда выйду на лед, врач не то что удивился. Он переспросил, потому что не понял, о чем я вообще говорю. Ответила: «Я говорю про профессиональный спорт» – «Какой спорт? У меня таких еще не было». Тогда я начала тайно убегать на каток. Когда приходила, он говорил: «Что, с тренировки»? – «Нет-нет» – «Ладно, говори» – «Я не могу не тренироваться, потому что у меня чемпионат мира». Он встал на мою сторону и говорит: «Ну, ты понимаешь…» – «Да, я понимаю». Когда вылезла немного из не самого хорошего состояния, под жестким контролем мне дали первую нагрузку. Жанна Федоровна начала меня тренировать. И постоянно я была на контроле – как реагирует организм. Где-то прибавляли гормоны, где-то убавляли.

– Вы сами понимали, что ситуация на грани?

– Честно, нет. Я не понимала, что со мной происходит. Я поняла это, когда мне сказали, что от этого можно умереть. Тогда я реально сильно испугалась. Правда. Но я же тоже слышу организм. Когда мне становилось хуже… Я была с врачом, которому доверяю. И он по анализам говорил: «Ира, попридержи». Или: «Здесь нормально». Мы все вместе преодолевали это заболевание. Спасибо Господу и моему организму, что я среагировала так.

– Я прав, что даже в Турине у вас было неопределенное состояние?

– С 2003 года у меня это заболевание. Оно по сей день со мной, просто в стадии ремиссии. У меня еще одно последствие этого – астма. Я могла задыхаться. И я принимаю гормональные препараты, в том числе чтобы и астму контролировать. У меня от нагрузки всегда синяки начинаются. Если у меня на ногах синяки, то это от нагрузки. В Турине я тоже вся была в синяках. Но сложнее, что не всегда достаточное количество кислорода проходит даже на астматических препаратах.

И заметьте, я этим никогда не кичусь. Не рассказываю, какая я бедная и несчастная. Я рассказываю только то, что было и с чем я живу. Те люди, которые имеют что-то в мой адрес сказать, попробовали бы они хотя бы часть моей жизни прожить. Они бы, наверное, замолчали.

– Однажды вы сказали: когда люди пишут, что Слуцкая опять отъелась и у нее щеки, то они просто не знают про заболевание. Оно влияет и на вес?

– На протяжении плюс-минус 15 лет мой вес в целом стабильный. Максимум у меня было 53 килограмма, минимум – 50. Я живу в рамках этих трех килограмм. Исключение – когда беременной ходила, чуть больше 60 весила. Я знаю свои границы и то, в чем мне комфортно. Мне некомфортно в 48 кг. Я как-то занялась, похудела. У меня девочка классная есть – диетолог Мила Гриценко. Мы с ней по приколу сели на диету, и я похудела. Но сказала, что буду набирать. 50-51 мне комфортно. 53 уже тяжело становится, хочу убрать. Так что мной не рулит чужое мнение. Я никому ничего не должна. Все что нужно, я уже доказала. Мы должны быть честны в первую очередь перед собой. Я перед собой, родителями и детьми честна. Если где-то во мне что-то не так – это для вас. Собой же я полностью удовлетворена. Не соответствую каким-то параметрам или размерам – так найдите себе человека ваших параметров и обсуждайте его. Меня это вообще никак не дергает.

А щеки у меня с детства, боженька мне их дал. У меня у мамы тоже такие же прекрасные щечки. Это как у кого-то рост 1,80, у кого-то 1,60. Я так горжусь, все так любят мои щеки. Вес из-за гормонов не менялся, я жестко себя контролировала. Это давалось все сложно. Я смотрела на еду и просто рыдала. Мне адски и круглосуточно хотелось есть. Но пришлось включить силу и волю. Очень хотелось выступать. А единственный побочный эффект, который был: все, кто принимают гормоны, – у них лицо круглое. Если посмотреть чемпионат мира, то я была на нем очень стройная. Но у меня было кругленькое-кругленькое личико.

При этом слушать каких-то неумных людей, которые говорят, что кто-то где-то отъелся – я боюсь на них посмотреть. Объяснять каждому, что я живу на гормонах и мне в принципе держать вес крайне сложно – тоже не буду. Я уже не в том возрасте, чтобы кому-то что-то объяснять и доказывать. Я в спорте была и доказала – скакала, прыгала. А сейчас могу позволить себя другой образ жизни. Могу позволить выбирать. Могу позволить отказаться от чего-то. Я ни в чем не нуждаюсь. У меня все хорошо. У меня работы очень много. Пока мне просто интересно то, что делаю. Вот недавно отказалась от мероприятия на свой день рождения. Я не хочу в этот день даже за нормальную сумму куда-то ехать. Я лучше дома проведу этот день с семьей, поем шашлык и отмечу. Меня невозможно купить. Если продукт нехороший, я не пойду туда работать.

– Почему?

– Потому что предлагают обсудить то, се. Это не мое. Делать и продюсировать свое – делаю. Интересно. Свой детский театр – есть. В Думе – очень интересно. Работаю. Школа своя – есть, развивается. Нуждаюсь? Все хорошо. Сейчас вот появился интересный проект – ток-шоу «Доктор свет» на НТВ. Он меня действительно заинтересовал. Так что не расстраиваюсь. Если бы мне было лет 25, я бы расстраивалась.

***

– В фигурке постоянно говорят про судейство. Кто-то всегда недоволен. Смотря со стороны, вы понимаете, что каждый раз судейство необъективное?

– Как говорит мой тренер по ОФП, пока в вашем спорте не будет секундомера и рулетки, ничего не изменится. У нас субъективный вид, срабатывает фактор «нравится – не нравится». Как кому-то я нравлюсь, кому-то – нет, так и в спорте. Один судья в восторге от проката, другой говорит: «А я считаю, что здесь не дотянула выезд или не хватило высоты в прыжке». Так было, есть и будет всегда.

А если за бортом происходят игры между странами, то вообще – чего хочу, то и ставлю.

– Так должно быть?

– Не должно. Но поменять мы не сможем ничего. Для этого и так уже поменяли систему судейства: раньше кто-то ставил 6,0, а кто-то – 5,6. И ее поменяли, чтобы четко понимать, за что набираешь баллы, откуда эти баллы вырастают. Но все равно оставляют зазор, чтобы была возможность поставить больше или меньше. Каждый судья может по нулям оставить элемент, а кто-то добавит плюс.

– Часто удивляетесь, когда видите баллы в трансляции?

– Я понимаю, за что они. Но иногда не понимаю, почему прибавили или сбавили оценку. Хорошо выполненный элемент – а спортсмен не получает прибавки. Выполнен элемент с ошибкой, недокрутом – вдруг прибавляют. Да, такое бывает.

– Вы были в похожей ситуации в Солт-Лейке, после этого даже называли судей уродами и говорили, что второе место украли. До сих пор так считаете?

– Да. И не скрываю этого.

– Вы были лучше, чем Сара Хьюз?

– Да.

– Тарасова и Авербух в прямом эфире говорили, что если бы вы не сорвали каскад – сделали 3-3…

– Я не срывала каскад. На тот момент он у меня и не стоял в программе. У меня стояло 3-2.

– Слова Авербуха: «Мы знаем, что должно быть 3-3».

– Наверное, другие люди знают больше, чем я сама. Бог им судья.

И не забудьте, что по технической составляющей я обыграла Сару Хьюз. Меня убрали по второй оценке.

– Считается, что ваша программа действительно была менее артистична.

– Если бы она была менее артистична, через две недели на чемпионате мира я не могла бы получить за нее 6,0. Но получила однако ж.

– С чем вы связываете то, что в Солт-Лейке поставили меньше?

– Потому что я не могла там выиграть. Потому что весь наш бизнес был в Америке на тот момент. А Америка – патриотичная страна. И ей нужна была громкая победа.

– Весь бизнес – вы про что?

– Фигурное катание все было в Америке. В России на тот момент ничего не было. Все показательные выступления и турне россиян проходили там.

– Так из-за этого к русским, наоборот, должны были лояльнее относиться.

– Та страна патриотичная. И не особо я нужна была. Им нужна была своя победа и героиня, на которую собирались бы стадионы.

– На тот момент вы говорили, что Хьюз взялась из ниоткуда, а вы долго работали и пахали.

– Сара была всегда после меня и Мишель Кван. При идентичных прокатах она никогда ни у меня, ни у Мишель не выигрывала. Никогда.

Сара Хьюз

– Татьяна Тарасова говорила, что перед Солт-Лейком Сара появилась не за год и не за два: «Она каталась в сезоне-2001 изумительно и достойна любого места».

– Ну, у Татьяны Анатольевны свои понятия. Она всегда ко мне странно относилась. Сара Хьюз действительно несколько сезонов каталась, но она никогда не выигрывала ни у меня, ни у Мишель Кван. Она всегда была за нами. На чемпионате мира, который предшествовал Олимпиаде, она была третьей за нами. Это не тот серый кардинал.

На Олимпиаде она стала разменной монетой, которой повезло и которой при ошибке… Хотя я считаю, что выиграть должна была Мишель Кван. Она более достойна. И все этого ждали. Но она ошиблась.

– Достойна больше, чем вы?

– Мы с Мишель с 1992-1993 года шли бок о бок. Начиная с юниоров. Где-то она выигрывала, где-то я.

В Америке была очень простая расстановка после первого дня. Я, откатав самую сложную программу, шла второй. Мишель – первая. Саша Коэн – третья. Сара Хьюз – четвертая.

В произвольной Саша Коэн упала. На первое место уже не могла претендовать. Мишель Кван тоже упала. То есть за первое место могла бороться я и Сара Хьюз. Сара откатала программу: по старой системе с четвертого места стать первой было фактически невозможно. Никак. Чудо должно было случиться. Но все было четко просчитано: если Сара не ошибется, то все силы бросались на то, чтобы меня убрать, а ее поднять. Технической оценкой меня не смогли убрать, потому что у Хьюз много недокрутов и на медленном повторе все это можно четко увидеть. А у меня убрали вторую оценку. Были даже судьи, которые ставили мой прокат на четвертое место.

Раньше каждый судья, выставляя бал, ставил еще и место. Некоторые ставили меня за всеми американками, которые садились на попу. Что бы люди ни говорили, но была конкретная игра против меня, России. И та игра была ими выиграна.

С меня сняли 0,4 балла как за падение. Помарка даже 0,2. С меня сняли, как будто я падала. А я не падала. Была сыграна очень удачная партия с американской федерацией. Видимо, в договоренности с нашей федерацией.

– С нашей?

– Конечно. После соревнований подали протест, но там его швырнули обратно. Сказали, что неправильно заполнен. На что федерация ответила: «Ну, ладно, чего делать». Бороться-то никто не стал.

– Кто конкретно так ответил?

– Федерация.

Поэтому самое высокое место, которое я могла занять, – второе. И то оно болталось на волоске. После первого дня соревнований я была в магазине. Там показывали куски наших соревнований. Показали Мишель, Сашу, Сару. Позвали всех американцев прийти на соревнования, посмотреть, как будет разыгран американский пьедестал почета. Тогда еще подумала: «Ничего себе. А как же я? А я где?».

Я выступала последней. 90% зрителей были против меня. Когда я встала, стояла гробовая тишина. Сначала похлопали, но быстро замолчали. Я в тишине выходила. И, думаю, из каждой щелки свистело: «Хоть бы наши выиграли».

Мне скрывать нечего. Знающие люди понимают, что не хватило всего ничего. Просто политическая составляющая – по ней все решили. Но за меня никто не боролся. За меня никто никогда не боролся, потому что девочки катались последними. Сначала пары, мальчики, танцы. И никто не рассчитывал, что я где-то могу вылезти. К счастью, моя сила воли оказалась крепче.

Жалею ли я? Честно? Уже нет. Я счастлива, что у меня есть две олимпийские медали. Жизнь моя от этого не поменялась: есть золото, нет его. Я себя прекрасно ощущаю, не чувствую лишенной, обделенной. Попала в такое время. Да, так случилось. Но это не конец света.

– Еще один пример, когда за вас не боролись?

– Чемпионат мира в Миннеаполисе в 1998-м, когда ко мне подошел мой агент и сказал: «Я не понимаю, ты же должна быть первая. Почему ты вторая?». Таких моментов было много.

– После этого у вас поменялось отношение к США?

– При чем тут страна? У меня много друзей-американцев, знакомых. Просто определенные личности, которые выполняли задачу. И я попала под эту раздачу. Страна другая, люди другие, менталитет другой.

– Но к американцам вы относитесь с негативом?

– Я вообще людей люблю. Почему должна к ним относиться с негативом?

– Ваша фраза: «Они фальшивые, ненастоящие».

– Вы были когда-то в Америке? Нет? Вот съездите – и поймете меня.

– Я просто хочу один пример.

– Вы не ищите в моих словах какого-то скандала. Вы его не найдете. Вы не на ту напали. Люди все разные. В Америке все тебе улыбаются. У нас такого нет. Если у нас тебя не любят – не улыбаются.

Но я никого не ненавижу. Это вообще грех, который не возьму на душу. Поэтому люблю или не люблю – я люблю ездить в Европу или Японию, но это не значит, что я люблю японцев. У меня просто есть уважение к людям и стране. То, что они воспитаны по-другому, – да. То, что они более искусственные по сравнению с нашей страной – про это многие говорят. При этом у меня там полно друзей и знакомых. Нельзя же по отдельным поступкам оценивать всех.

– Считается, что территориальный признак сыграл и в Сочи, когда должна была побеждать Ю-На Ким, а победила Сотникова.

– Все в жизни меняется, течет. Отомстили за меня.

– Отомстили?

– Конечно. И правильно сделали. Молодцы.

– То есть Сотникова не должна была побеждать?

– Почему? Она хорошо каталась. Молодец, выстояла, выиграла.

– А если бы Олимпиада проходила в Корее?

– То шансов, наверное, не было бы. Родные стены помогают.

– После Солт-Лейка в Москве вам вручили вторую золотую медаль. Она до сих у вас?

– Да, лежит с остальными.

– Комфортно было ее получать?

– Есть народная любовь, от которой никуда не денешься. В такие моменты я понимаю, что моя карьера не прошла незамеченной. И таких людей много по миру. Куда бы я ни приехала, меня часто узнают, пишут, меня любят. Это здорово.

Ко мне до сих пор приходят письма. Понимаете, письма от руки? Меня уже на почте знают. Говорят: «Ирин, опять письма». Из Америки, Японии, Австралии. Меняются герои, чемпионы, победители, а люди пишут. Это потрясающе.

– Ходит слух, что после Турина бронзу вы выбросили в мусор.

– Летала она. Не помню, попала я в ведро или нет.

– Но вы ее забрали?

– Мне отдали. Она лежит в коробке красиво. Три медали у меня так лежат.

***

– Как вы решили стать депутатом?

– Одно из другого выросло. За год до этого я была в Общественной палате в Московской области. И поняла, что надо идти дальше. Инициатив много. Рвение было и есть. Люди постоянно обращались. Поэтому приняла решение и попробовала.

– Вы сами его принимали?

– Как-то обоюдно все получилось. Конечно, без желания и энтузиазма ничего не получится. Поэтому мое решение должны были поддержать. И надо было все осилить. Это все колоссальная работа. У меня еще 2,5 года работы. Самое важное, что это работа на земле.

– Вспомните, как вели избирательную кампанию?

– Очень сложно. Это была длительная кампания. Она началась в феврале. Закончилась перед выборами. Каждый день встречи. Очень напряженные встречи. У меня был большой округ. Потом в мае еще предварительное голосование.

 

– Что дает вам депутатство?

– Во-первых, хочу сразу освежить всех, кто говорит, что они сидят на зарплатах по полмиллиона. Я не на зарплате в Думе. Это не мое основное место работы. То, что я там делаю, я делаю от душевного порыва. Я искренне хочу помогать людям. Я искренне хочу, чтобы жизнь в Московской области стала лучше. Я искренне помогаю, чем могу. И те вопросы, которые возникают, стараюсь решать.

Да, не все получается. Да, не все так гладко, как хотелось бы. Но я уверена, что есть люди, которые готовы сказать спасибо за то, что я делаю в округе.

– Что именно вы делаете? Приведите несколько примеров.

– Очень много вопросов. По строительству – мы проводим контроль строительства. Или, например, в одном поселении дом культуры был передан в частные руки. Но это социально важный объект, он не может быть передан. И вот с помощью меня и министерств мы этот объект возвращали. Дальше сделали проектно-сметную документацию. В конце года мы войдем в программу минкульта, чтобы восстановить этот ДК и он наконец заработал.

Много вопросов по земле. Из-за того, что карты были наложены одна на другую, получилось так, что стоит детский сад, который не могут ввести в эксплуатацию. Из-за того, что нет разрешения на собственность, потому что это земля министерства обороны. И сверху на ней стоит детский сад. По моей просьбе включился лично губернатор Андрей Юрьевич Воробьев. И этот вопрос потихоньку начал решаться.

Ирина Слуцкая и Андрей Воробьев

Сейчас вот пытаемся решить вопрос по обманутым дольщикам с министерством строительства. Еще решаем вопросы материальной помощи, личные просьбы. Помогаем с платежками разобраться.

– Вы перечислили – ощущение, что за кем-то все исправляете. 

– Все в жизни бывает. Где-то кто-то ошибся. Может, кто-то пошел поперек закона. Или было время, когда можно было это делать. Сейчас раскапывать истории 10-20-летней давности мы не будем. Суть в том, что есть проблема и ее как-то надо решать. Мы это делаем.

– Самая необычная просьба, которую слышали как депутат?

– Просили, чтобы я купила квартиру, расселила людей. Но я не могу никому купить.

– Вы пошли в Думу от «Единой России». Почему эта партия?

– Правящая партия. Партия лидеров. И я поддерживаю нашего президента.

– Есть вещи, в которых вы его не поддерживаете?

– Наверное, мое личное я с чем-то может быть не согласно. Но это не те вопросы, которые я готова сейчас обсуждать.

– Почему?

– Потому что.

2006-й год

– По статистике 30% людей в регионах живут на грани бедности – хватает денег на еду, но не хватает на одежду. 34% не хватает денег даже на питание. По-вашему, чья это вина?

– Сложившейся системы, которую сейчас пытаются привести в норму. Это политика. И думаю, не только в России такое происходит. Это то, чем занимается наше правительство. Пытается сделать так, чтобы таких людей становилось как можно меньше и наша страна корректировала экономическую ситуацию. Чтобы у нас люди жили не то что в мегадостатке, но хотя бы достойно. Это действительно сложная работа, которую за один год не исправить.

Если мы коснемся вопроса повышения пенсионного возраста, я сама как-то не согласна. Но понимаю, что если денег не хватает, мы вынуждены это делать. Просто вынуждены. Мое личное я, может, с этим не согласно. Но я понимаю, что так надо.

– Разве за 19 лет, пока наш президент находится у власти, и 16 лет, пока правящая партия имеет большинство в парламенте, эти вопросы нельзя было решить?

– Вы знаете, легко сказать, когда ты сидишь с другой стороны и говоришь: «А, вот вы там ничего не делаете». Но поверьте, если бы никто ничего не делал, у нас страна бы давным-давно развалилась.

Я считаю, что все, что делает наш президент, он делает правильно. И не зря он считается одним из самых сильных лидеров в мире.

– Кажется, что у него не получается. Народ становится беднее по сравнению даже с нулевыми. Может, стоит уйти?

– Ну выбирает-то народ. Вы голосовали?

– Да.

– И мы голосовали. А есть те, кто не голосует. Это очень плохо. Но выбирает народ. Сейчас на каждом участке стоят КОИБы, везде есть наблюдатели и камеры. Все те, кто готовы решать – они решают и выбирают своего лидера. Наша страна выбрала лидера, причем с явным преимуществом, отрывом от других претендентов.

– Хорошо, пусть его выбрал народ, как и партию. Но наблюдая за ситуацией в стране, регионах – а вы объездили много городов с турами – вы не сомневались, что, может быть, не нужно в эту партию вступать? Может, что-то она все-таки делает неправильно?

– Нет. Я депутат Московской областной думы. Я вижу, что делает партия и губернатор Московской области Андрей Юрьевич Воробьев. Я вижу, что делают другие партии. И для меня выбор был очевиден. Если меня спросят, что вы там делаете, я готова говорить, за какими проектами стою я. И если мы будем осуждать, то, ребят, давайте идите и сами что-то делайте в конце концов.

Я вижу, что делается на территории Московской области. Я знаю бюджет, сколько денег и куда вкладывается. Я знаю, где и что развивается. Я отвечаю за свой регион, в котором я вижу изменения. Явные изменения за последние пять лет. И сделала это все «Единая Россия». Все проекты. У нас стоял вопрос по бесплатному проезду в Москве для пенсионеров Московской области. Как только средства появились, мы это сделали.

Я вижу, как развивается наша медицина. Да, я согласна: не в каждом поселении есть то, что мы хотим. Но мы забываем, что мы не можем купить в каждое маленькое поселение по огромному аппарату МРТ, потому что он не будет работать, он будет невостребованным. Мы тоже считаем деньги.

Какое количество у нас построено сердечно-сосудистых центров, отвечающих всем мировым стандартам! Какие у нас перинатальные центры построены. Жители Московской области теперь не должны уезжать на другой конец Москвы, чтобы родить здорового ребеночка. Не дай бог какие осложнения, но у нас есть хорошие врачи, которые спасают деток, которые рождаются недоношенными, маловесными.

Потрясающие онкологические центры, которые тоже открываются и работают. У нас нереальное количество физкультурно-оздоровительных комплексов. У нас почти в каждом районе Московской области есть каток. И все это делает правящая партия. Никакая другая.

– Но она делает это на деньги граждан – на те деньги, которая она собирает в качестве налогов.

– А откуда-то тогда деньги берутся?

– Из налогов, но при чем здесь партия? Мне кажется, вы переоцениваете роль правящей партии.

– Я переоцениваю? А вы хотите, чтобы я сидела и говорила, какая нехорошая партия? Что вы от меня хотите дождаться? Вы хотите на что-то спровоцировать? Да нет, не спровоцируете, не получится. Я очень аккуратна в своих высказываниях.

Телеграм Головина

Фото: РИА Новости/Екатерина Чеснокова; instagram.com/slutskayaofficial (2,3,5,8,10,14,22,23,25,26); РИА Новости/Владимир Песня; globallookpress.com/Sviatlana Lazarenka, Igor Russak/NurPhoto, Yutaka/Aflo Sport; Gettyimages.ru/Alexander Hassenstein/Bongarts, Vladimir Rys/Bongarts, Brian Bahr; globallookpress.com/Wang Haofei; Gettyimages.ru/Alexander Hassenstein/Bongarts, Mike Powell, Jamie Squire, Carlo Allegri; globallookpress.com/Wang Yuguo/Xinhua, Roman Denisov; РИА Новости/Михаил Климентьев

logoМаксим Траньков
logoИрина Слуцкая
logoЕвгения Медведева
logoАлина Загитова
logoЕлизавета Туктамышева
logoТатьяна Тарасова