21 октября 2016, 12:43 7 мин.

«Московский Спартак. История народной команды в стране рабочих» / Часть 52-я: общественное мнение 1949-го года

Автор

341

Последний футбольный сезон 40-х годов завершается драматичным кубковым полуфиналом и серией открытых писем о судействе в партию и газеты. Новая главка из книги Боба Эдельмана о социальной истории советского футбола.

Две недели спустя сезон завершился победой «Динамо», а ЦДКА вклинился на второе место, впереди «Спартака». Третье место было повторением прошлогоднего результата, но руководство команды и болельщики считали достижения Дангулова более весомыми, чем итог 1948-го года. Была проложена новая дорога. Дело было не только в хорошем результате на поле, но и в том, каким образом этот результат был достигнут. Спартаковские болельщики вновь могли считать, что в их команде есть нечто особенное и оригинальное. В своем ежегодном обзоре по окончании сезона Сергей Савин из «Советского спорта» хвалил Дангулова за то, что тот повысил техническое мастерство своих футболистов. Молодые игроки хорошо сочетались с опытными, вместе составив очень впечатляющую команду, которая по-прежнему страдала от отсутствия стабильного вратаря. Каждый год на страницах «Советского спорта» савинская статья была посвящена чемпиону завершившегося сезона. В этот раз оптимизм и возбуждение игрой «Спартака» было так велико, что симпатизирующий команде футбольный отдел посвятил статью бронзовому медалисту, а не победителю.

Впрочем, последняя глава того сезона еще не была написана. И это оказалась глава, вновь напомнившая «Спартаку», какие препятствия все еще находятся на его пути к успеху. 30-го октября два великих противника вновь сошлись, в этот раз в полуфинале Кубка. 60 тысяч зрителей пришли посмотреть на то, что оказалось очень жестким — даже грязным — поединком, который быстро вышел из-под контроля опытного судьи Михаила Дмитриева (1907-1965). В самом начале игры динамовец Савдунин ударил спартаковского защитника Анатолия Сеглина кулаком по лицу. Нарушение, оставшееся без наказания, открыло дорогу настоящей бойне. Когда такие матчи выходят из-под судейского контроля, преимущество всегда получает физическая более крепкая команда. Спартаковские игроки — более легкие, быстрые и техничные — не могли играть в свою игру. Несмотря на эти сложности, «Спартак» повел: Симонян открыл счет с подачи Сальникова на 20-й минуте. Шестью минутами спустя Конов потряс своих бывших одноклубников двумя голами за две минуты. Игроки падали на газон направо и налево, спартаковские трибуны требовали немедленно убрать судью Дмитриева с поля, когда Сальников сравнял счет после подачи углового, всего за 20 секунд до конца матча.

Сразу после окончания игры на поле, в дело вступили закулисные игры, и они не в спартаковскую пользу. Переигровка была назначена на следующий же день, уменьшая шансы команды с более короткой скамейкой — то есть, «Спартака». Савдунинская агрессия также не осталась без внимания, дисциплинарная комиссия дисквалифицировала его на следующую игру. Решение было подтверждено двумя замами Аркадия Аполлонова, главы спорткомитета, который, однако, тут же отменил их решение. Он не только разрешил Савдунину играть на следующий день, но и назначил судить раскритикованного за первую игру Дмитриева. Офицер НКВД, Апполлонов поднимался по карьерной лестнице в системе «Динамо», так что справедливым будет предположить, что его решения отражали и предпочтения Берии в этих вопросах. «Спартак» мог лишь протестовать. Воспоминания о 1939-м годе оживали, однако повторить знаменитую победу в переигровке не удалось. Симонян вновь забил на той же самой минуте, что и накануне, однако во втором тайме «Динамо» перебороло «Спартак». И вновь, счет сравнял Конов, а две минуты спустя, на 77-й, Михаил Семисчастный решил спартаковскую судьбу. В этот раз обошлось без героических сальниковских спасений. Дангулов и его ребята, впрочем, могли слегка позлорадствовать, когда в конечном итоге «Динамо» проиграло финал торпедовцам — 1:2.

В последующие недели, все газеты были завалены возмущенными письмами. Сообщения приходили в агитпроп, так же, как и членам ЦК, не исключая самого Сталина, лично. Ярость болельщиков была так велика, что агитпроповцы среднего звена посчитали необходимым доложить об этом лично Георгию Маленкову. Эти конкретные функционеры — А. Сушков и К. Калашников — выполнили свои обязанности достаточно профессионально и объективно. Они вполне обоснованно отметили, что практически все письма, пришедшие в газеты и партию, написали болельщики «Спартака» и носили «тенденциозный характер». Они сошлись на том, что полуфинал был «сложным спортивным противостоянием, которое «Динамо» выиграло в честной борьбе». Они настаивали на том, что нет поводов назначать вторую переигровку.

С другой стороны, Сушков и Калашников констатировали недовольство тех, кто отправлял все эти петиции. Типичное письмо такого рода написал Сталину некто А.А. Хахамов, москвич и член партии. Хахамов был особенно возмущен поведением динамовских игроков во время переигровки, утверждая, что те приняли решение Аполлонова как сигнал к тому, что им можно безнаказанно играть грязно. Конов, например, врезался в голкипера «Спартака» Чернышева, так, что тот потерял сознания, за что судья не выписал Конову даже фол. Хахамов продолжал обращаться к Сталину:

«Вы наверняка слышали эту игру по радио. Долгое время можно было слышать «Судью на мыло! Судью на мыло!» и утверждения, что это Дмитриев выиграл игру, а не «Динамо»...<...> Как коммунист, политрук в советской армии и патриот физкультурного движения, я возмущен до глубины души».

Кто-то сразу отметит, что предположение, будто Сталин слушал игру по радио — абсолютно нелепое. Он был совершенно равнодушен к спорту, футболу в том числе. Не менее абсурдны предположения, что подобные крики с трибун были чем-то новым для советского футбола. Нападки на рефери были частью игры с первых дней революции, да и вообще, с первых дней игры в футбол. «Судью на мыло!» - советская версия британского ''kill the ump!'' («Прикончи судью!»), никого не удивляли. А вот писать вождю мирового социализма письмо с протестом на результат футбольного матча вряд ли было обычным шагом для советского гражданина. Идея, что Сталин мог выделить время из своего плотного расписания, чтобы специально проконтролировать, чтоб Дмитриев никогда больше не судил — так ему предлагали поступить болельщики Валентин Дубровицкий и Владимир Анисимов — вот эта идея уже говорит о серьезности, с которой эти практически блаженные фанаты восприняли все дело.

Сушков и Калашников также серьезно восприняли все претензии. Они передавали Маленкову, что письма и другие материалы свидетельствует — Аполлонов действительно оказывал предпочтение «Динамо»: «...Аполлонов часто игнорирует общественное мнение, не скрывая своих симпатий к «Динамо»». Сушков и Калашников пишут, что аполлоновское решение насчет атаке Савдунина на Сеглина «было пощечиной общественному мнению».

Не в последний раз Сушков и его коллеги прибегали к вопросу об «общественном мнении», но представлять его как аргумент для официальных лиц — это было уже необычно. Среди документов других спортивных функционеров и бюрократов я никогда не находил текста, который уделял бы столько внимания влиянию футбола на общество. Было бы справедливо заметить, что у лидеров советского государства не было привычки советоваться по поводу своих решений с собственным народом. Если они хотели знать, что происходит с обществом — они обращались в органы госбезопасности, а не к болельщикам, регулярно толкущимся вокруг стадиона «Динамо», обсуждая матчи и другие текущие дела. У НКВД, очевидно, были шпионы в таких компаниях, но вряд ли они решались сообщить начальству, что «Динамо» - самая ненавидимая в этой среде советская команда. С другой стороны, здесь мы имеем самого Маленкова — второго-третьего по важности человека в государстве в 1949-м году, который призывает коллег обратить внимание на мнение публики, «спортивного сообщества» - как его называют Калашников и Сушков.

Трудно найти более убедительное доказательство того, что футбол вторгался и был связан с реальным и воображаемым в повседневной жизни каждого москвича. Сам пограничный, свободный характер игры давал ей возможность оккупировать культурное пространство между советскими официальными институтами, и именно в этих местах, а не в формальных институциях, мы можем найти настоящую жизнь советских граждан того времени. И вновь здесь кажется уместной метафора Купера о спорте как о «слепом пятне» в государственном контроле. Футбол не был просто оружием, направленным государством на контроль масс населения. На самом деле, игра могла иметь для режима политические последствия. После 1949-го года рабочим стало труднее выражать свое недовольство условиями труда, но можно было написать Сталину, пожаловавшись на судью в кубковом матче. Если бы эти письма не имели никакого значения, их можно было бы и не писать — ни в партию, ни в прессу. Можно было бы опрокинуть еще сто грамм водки и пойти домой, более ли менее тихо. Мы можем только спекулировать о том, не накладывались на эти спортивные проблемы какие-то иные причины для недовольства спартаковских болельщиков. Непредсказуемость футбола, его эмоциональность и разрушительный потенциал заставляли официальных лиц, таких как Сушков и Калашников, обращать внимание на болельщиков на трибунах.