Игорь Бондаревский. Человек, которого боялся Ботвинник
Вы помните как представлялся одноногий пират Джон Сильвер из «Острова сокровищ» Стивенсона? «Кто-то боялся Флинта, кто-то Билли Бонса, ну а меня боялся сам капитан Флинт!» Так и его, Бондаревского, боялся сам Флинт советских шахмат – М.М.Ботвинник. Его воле и целеустремленности мог бы позавидовать любой шахматист, – и он употреблял эти качества в правильном направлении. Пусть не достигнув своего максимума как игрок, этот высокий статный ростовчанин добрал свое как судья, организатор, но прежде всего, как выдающийся тренер. Не будь его, «Фатера», не было бы, наверное, и чемпиона мира Спасского, такого каким его узнал шахматный мир. Ведь не случайно Борис говорил про своего наставника: «Только он мог заставить меня работать над шахматами…»
Заставить. Достигнуть. Победить – во что бы то ни стало! Эти максимы он распространял вокруг себя на протяжении всех без малого пятидесяти лет своей шахматной карьеры.
Биография Бондаревского, как и биографии многих других в его поколении, полна «белых пятен», которые ни он сам, ни его друзья или близкие не спешили заполнить. Прожив всю сознательную жизнь в СССР, он вынужден был мириться с его условностями, никогда и ни на что не жалуясь, стараясь быть оптимистом, и поддерживать этот заряд во всех, кто его окружал. Он принимал «правила игры», когда смиряясь с ними, и смиренно отступая под натиском жестких обстоятельств, а когда и сам исполняя роль неотвратимой судьбы.
Очень многое в жизни Игоря, который родился 12 мая 1913 года определили его родители, о которых неизвестно ровным счетом ничего. И само место, где он появился на свет: хутор Самсонов, станицы Новониколаевской, Войска Донского Российской империи. Да, он был казак со всеми присущими кадровым военным чертами характера. Отвагой, упорством и готовностью сложить буйну головушку за правду. Природа щедро наградила его: высокий, статный, с царской посадкой головы и горящими под густыми бровями черными глазами. Входя в помещение, он невольно обращал на себя внимание, заполняя всё пространство – в компании тщедушных шахматистов он часто смотрелся Гулливером среди лилипутов.
Что такое шахматы будущий гроссмейстер узнал в девять лет, о чем со свойственным ему юмором поведал сам, по ходу открыв «тайну» истории, случившейся ровно через 100 лет. «Ходы показали мне сверстники в школе, – и когда я более-менее освоился, сыграл свою первую шахматную партию… Мне достались белые, и я смело двинул вперед королевскую пешку. Когда же в ответ на 1.e4 соперник ответил 1…e5, меня вдруг охватило невероятное волнение, – и я напрочь забыл, как ходят остальные фигуры. Все в голове перепуталось, и мне лишь с трудом удалось вспомнить, что король имеет право делать один шаг в любом направлении. И я, не смущаясь, тут же сыграл 2.Ke2! И был удивлен, когда мои товарищи встретили этот ход дружным смехом…» Ах вот что, оказывается, произошло с Карлсеном, когда он сделал точно такой же ход в партии с Накамурой. И с его соперником – тоже.
Впрочем, всерьез шахматами Бондаревский увлекся только в 12 лет – на волне всеобщего интереса к игре, которая в 1925 году прокатилась по всему Союзу после 1-го Московского международного турнира… Правда, в отличие от Ботвинника, в сеансе с Капабланкой ему сыграть не довелось, – и его шахматный рост шел гораздо медленней. Он регулярно и не без успеха играл в небольших городских соревнованиях, в соответствии со своей натурой, смело, напористо шел вперед, но… конечно, был в тот момент еще совсем «зеленый».
В 1930 году, едва закончив школу, Бондаревский встал и на организаторские рельсы. Ему доверили руководство шахматного кружка Ростовского дома пионеров. Несколько лет он с удовольствием исполнял эту роль, заложив основу для будущих поколений шахматистов своего родного города… Тогда же много занимался теорией, значительно продвинувшись в области дебюта. Многие его заготовки той поры стали откровением, – и не случайно, что имя Бондаревского, тогда всего-то первокатегорника, вскоре оказалось рядом с именами Тартаковера и Макогонова в названии одного из самых популярных вариантов ферзевого гамбита. Анализ позиции всегда доставлял ему особое удовольствие: его выводы никогда не были поверхностны, глубиной не уступали лучшим образцам того же Ботвинника.
Отчасти под влиянием успехов Михаила, который был на два года старше Игоря, он решил попробовать себя на всесоюзной арене, – и первая же его попытка стала удачной! В 1935 году он попробовал себя в чемпионате РСФРС, сходу попав в верхнюю половину. И когда Бондаревский выиграл одну из групп Всесоюзного турнира первокатегорников, который к тому же носил характер отборочного к чемпионату СССР, это уже никого не удивило.
Дебют в высшем обществе в 1937 году прошел для него более чем успешно – 50% очков и дележ 10-12-го мест с Рабиновичем и Алаторцевым, чемпионом Союза 1935-го и вторым призером чемпионата 1933-го. Обращал на себя внимание стиль игры молодого мастера: ростовчанин во всех партиях боролся напористо и предприимчиво, прекрасно чувствовал себя в тактических осложнениях и атаке. Не случайно, что годы спустя он станет автором таких популярных книг, как «Комбинации в миттельшпиле» и «Атака на короля»… Однако Бондаревский умел не только атаковать – тонко чувствовал динамику позиции, блестяще разыгрывал эндшпиль и, несмотря на молодость, получил высокую оценку как специалист по части анализа отложенных. Результатам мешала лишь некоторая экспрессивность.
В 1939 году, в следующем финале чемпионата СССР, она испортила ему несколько партий и, возможно, стоила места на пьедестале после блестящего старта. Тем не менее, он стал 6-м, сделав ничьи с лидерами – Ботвинником, Котовым, Белавенцом и Макогоновым.
Но все это были только «цветочки». «Ягодки» ждали всех в следующем, 1940 году.
Это был особый турнир, на старт которого вышел весь цвет тогдашней советской школы! В тот год СССР «проглотил» три прибалтийские страны, и к тогдашним звездам Ботвиннику, Левешфишу, Макогонову, к выходящим на большую шахматную арену Котову, Смыслову и Болеславскому, добавились еще эстонец Керес, латыш Петров, литовец Микенас, а также за год до этого натурализовавшийся Лилиенталь. Целый супертурнир на 20 человек!
С какими надеждами ехал на него Бондаревский, уверенно прошедший через полуфинал? «Говорить о себе трудно, – скромничал Игорь. – Могу сказать, что я неплохо подготовился к предстоящей борьбе – после длительного перерыва принял участие в трех турнирах, все – с сильным составом. Считаю, это стало для меня отличной тренировкой…»
А на вопрос об амбициях ответила партия 1-го тура против Ботвинника. Игорь, игравший в ней белыми, не просто выиграл, буквально раздел соперника! Применил новую дебютную идею, активно провел миттельшпиль и добился подавляющего позиционного перевеса, а в окончании осуществил «маленькую комбинацию» в духе Капабланки. После такой победы он, не сдержав эмоций, бросил за кулисами: «Да Ботвинник совсем не умеет играть!»
Эти случайные слова, сорвавшиеся в секунду торжествующего затмения, тут же передали Ботвиннику. Можно представить себе реакцию на такую оценку лидера советских шахмат. Бондаревский после этого раз и навсегда стал не просто нерукопожатным для М.М., а был зачислен в список «личных врагов», с которыми тот будет биться на уничтожение. Можно только предполагать, как могла бы сложиться жизнь и шахматная карьера ростовчанина, не выиграй он ни той партии, ни скажи тех слов. Хотя ни история, ни сам Игорь Захарович не терпели сослагательного наклонения, Бондаревский никогда не жалел о сказанном.
Тем более – в тот момент! Вслед за Ботвинником он обыграл Рудаковского и Лисицына, а после серии ничьих – Дубинина и своего земляка Стольберга. Не обошлось, как водится, и без «головокружения от успехов», когда лидер турнира, почти без борьбы, отдал партию белыми Рагозину, к слову, секунданту Ботвинника. Но это поражение тут же «отрезвило» Бондаревского, он засучил рукава и продолжил «отстрел» конкурентов. За следующие 8 туров выиграл еще пять партий: у Вересова, Кереса, Котова, Микенаса и Герштенфельда. Оставалась ровно одна партия, в которой ему противостоял единственный конкурент.
У Лилиенталя были «+7» против его «+9» и… белый цвет. И милейший Андрэ Арнольдович этот белый цвет «реализовал», выкатав эндшпиль с микроскопическим перевесом. Что ж, Бондаревский не стал делать трагедии из этого поражения – не получилось стать первым единолично, разделил успех с Лили. Будущее 27-летнему Игорю представлялось небом в алмазах. И за первой победой вполне наверняка должны были последовать новые.
Увы! Ботвинник, который занял в турнире только 6-е место, был настолько уязвлен, что не постеснялся – в таких случаях он никогда не стеснялся, – пойти к шахматному начальству и убедить их (с текстами отдельных партий турнира в руках) в том, что итоги первенства «несерьезные». То есть, представьте, собрались 20 лучших шахматистов страны, полтора месяца, не поднимая головы, бились за победу в чемпионате, – и все это просто так.
Нет, никто не собирался лишать Бондаревского и Лилиенталя звания чемпионов СССР, но для того, чтобы снять неопределенность в вопросе «кто есть кто», и расставить все точки над «i», Ботвинник предложил провести новое соревнование, которое назвать турнир на звание «абсолютного чемпиона СССР». Разумеется, – между первой шестеркой.
Понятно, что никто – и в первую очередь новорожденные чемпионы – не хотели и не могли. И этот монструозный четырехкруговой турнир стал настоящим хождением «по трупам», в котором Ботвинник, конечно, уверенно взял первое место. Бондаревский же, хоть снова и победил М.М. в их партии из 1-го круга, играл из рук вон плохо, замкнув таблицу.
Игорь, может быть, и хотел бы доказать несправедливость произошедшего в следующем чемпионате СССР, но во время полуфинала 13-го первенства началась война.
Бондаревский не попал на фронт. Вместо этого он угодил в оккупацию еще до конца лета 1941 года, что в СССР стало еще одним несмываемым пятном на его биографии. Главным жизненным и шахматным событием следующих лет стал для него матч в Бухаресте-1942, в котором ему, чемпиону СССР, противостоял не кто-то, а румын Октав Троянеску, кадровый офицер вермахта, игравший все партии в своем военном мундире. Мог ли Бондаревский отказаться от того матча? Думал ли он про то, как это может сказаться на его будущем в СССР, если тот победит в войне? Все те же самые вопросы можно было бы задать Алехину, Кересу или другим, которые не по своей воле тоже оказались по ту линию фронта.
Можно быть уверенным в одном – коллаборационистом ростовчанин точно не был, иначе при таком влиятельном враге как Ботвинник, ему точно было бы не сносить головы.
Бондаревский же играл и в первенстве Москвы 1944 года, который неформально заменял чемпионат страны, и в первом чемпионате СССР 1945 года, и даже в знаменитых радио-матчах, где СССР разгромил команды США и Англии. Его даже отпустили в Прагу вместе со сборной Москвы в 1946-м, а потом и в Лондон на матч с Великобританией в 1947 году. Он был на турнире советских шахматистов во вновь захваченном эстонском Пярну.
Вполне вероятно, в Бондаревском видели важную фигуру для командных турниров, ведь в сборных в которых он тогда регулярно входил, Игорь не только играл сам, но еще работал «на команду», помогая при анализе отложенных и при подготовке дебюта партий.
А вот когда речь зашла о личных успехах, тут-то и возникли «конфликты», как называл это Патриарх. Ведь в 1947 году Игорь едва не повторил свой успех 1940-го. Нет, на этот раз он не претендовал на победу – Керес был вне конкуренции, – однако брать «серебро» он был обязан. И снова все испортил заключительный тур, в котором Бондаревский проиграл уже лидеру, а аутсайдеру – Кламану. То поражение стало его единственным в турнире.
Эти результаты не могли не «забронировать» за Бондаревским место в первом в истории межзональном турнире в Сальтшобадене-1948, куда он и отправился вместе с шестеркой других советских игроков. Бронштейн уверенно занял первое место, Сабо, Болеславский, Котов и Лилиенталь встали следом за ним. Бондаревский стал шестым по коэффициенту в дележе 6-9-го мест с Найдорфом, Штальбергом и Флором. Учитывая сложную процедуру отбора и ряд отказов, который последовал перед турниром претендентов-1950, его место в Будапеште не обсуждалось. Но по итогу Игорь так и не поехал в столицу Венгрии.
Во всех официальных бумагах по сей день значится, что «Бондаревский заболел».
Тема «здоровья» так часто муссируется в отношении Игоря, стала камнем преткновения в его единственной попытке пробиться к матчу на первенство мира, а вскоре вынудит его и вовсе сойти в шахматной сцены, что невольно задаешься вопросом, чем же он был болен? Он не жаловался ни на сердце или давление. Единственное, что мешало ему и из-за чего в последние годы жизни Бондаревский перебрался в Пятигорск, на «воды», это проблемы с суставами, которые мучили его многие годы. Но вряд ли именно они помешали ему играть в Будапеште. Потому что поехать – помогать советским участникам во втором круге – он, к недоумению других участников турнира претендентов, как-то смог. И смех, и грех!
Кстати, если истории о том как Смыслов «выдавил» Кузьмина из межзонального в 1976-м, а советское начальство «потеряло паспорт» Гуревича в 1985-м, известны всем. Но то как Бондаревский не попал в претенденты, до сих пор покрыто туманом неизвестности.
Говорят, что Будапешт руководство «компенсировало» Игорю, послав его в Щавно-Здруй. Но где мемориал Пшепюрки, в котором он сыграл, кстати, посредственно, разделив 5-6-е место, а где турнир претендентов. Факт остается фактом, всего через год Бондаревский завершил карьеру практического игрока, неудачно сыграв в чемпионате СССР-1951.
Ему было в тот момент 38. Ботвинник, который, напомним, был на два года его старше, играл еще десять лет, и в 50 успешно защищал корону чемпиона мира!
О причинах, на самом деле побудивших Бондаревского «завязать» с практической игрой ходило множество слухов. Один из них – то, что он влюбился. В тогда еще совсем юную 14-летнюю Валю Козловскую, умницу и красавицу, с которой его попросили поработать. Их разделяла огромная 25-летняя разница, но Игорь испытал к этой девочке такую нежность и искреннюю любовь, что позабыл обо всем на свете, – решил посвятить себя тому, чтобы сделать ее чемпионкой мира. Когда ей исполнилось 18, в 1956-м, они поженились. Спустя годы он привел ее и к победе в чемпионате СССР, и к турниру претенденток, где она лишь на очко отстала от Аллы Кушнир, победив ее в личной встречи, и пролетела мимо матча с Гаприндашвили, и к матчам претенденток на пути к той же чемпионке мира Ноне.
Мог ли Бондаревский продолжать игровую карьеру? Вероятно, мог. О том, что он ничуть не потерял как аналитик, говорило то, что он начал играть по переписке – и весьма успешно. В течение нескольких лет он стал гроссмейстером ИКЧФ и лидером сборной СССР!
Кстати, на следующем чемпионате Союза, в 1952-м, когда Бондаревский оказался одним из арбитров, сумел «прищучить» М.М. Лишь только у Ботвинника случилось конфликтная ситуация в партии с Таймановым, – молодой авторитетный судья безоговорочно в полном соответствии с правилами игры, занял сторону Марка. «Патриарх» тогда из кожи вон лез, чтобы выкинуть своего антагониста из судейского корпуса, но усилия пошли прахом.
Бондаревский еще много лет оставался одним из самых авторитетных судей в стране, не раз выступая как «главный» на самых крупных из них. Еще бы, кто еще может позволить настаивать на своем, оппонируя самому Ботвиннику. Авторитет его был огромен.
Впрочем, судейство было скорее «хобби» для Игоря Захаровича. Игра по переписке – его «отдушиной». По-настоящему гроссмейстер отдавался лишь одному – тренерству!
Он был очень близок с Толушем, который в 1947 году помог ему перебраться в Ленинград, а потому был в творческом содружестве с Кересом, когда Александр работал с эстонским чемпионом. Готовил дебют, анализировал отложенные. Потом был длительный этап, когда Бондаревский «вел» Смыслова – он работал с ним на его обоих победных межзональных, а затем и на трех матчах с Ботвинником. Кажется, Василий Васильевич пригласил бы его в свой штаб даже просто так, только для того чтобы позлить своего соперника, но Игорь в нем играл существенную роль. Как обычно, отвечая за дебют и анализ отложенных.
А потом был Спасский. Они познакомились еще в 1954 году – в то время Борис работал с Толушем. Когда же тот почувствовал, что их творческий союз себя исчерпал, перешел «по наследству» в руки Бондаревского. Это случилось в 1961 году во время чемпионата СССР. Спасский в тот момент запорол второй подряд претендентский цикл, – и остро нуждался в человеке, который даст ему снова почувствовать вкус шахмат и заставит работать.
«Как тренер он не был безупречен, – вспоминал будущий чемпион мира. – Но у него было качество, которым не обладали другие: он чувствовал запас прочности с моей стороны. И его можно было назвать живым компьютером за способность анализировать отложенные позиции. Как только в моем распоряжении появился такой «аналитический модуль», я тут же почувствовал уверенность в себе. Более того, не имея специального образования, был он тонким психологом: прекрасно чувствовал как мое состояние, так и противника!»
Бондаревский многое сделал для Спасского, стал ему фактически вторым отцом, и считал, что несет за него ответственность. Так, например, понимая, что не сможет контролировать его на расстоянии, буквально заставил переехать из Ленинграда в Москву, где через свои связи выбил для него квартиру. Популярно убедил его расстаться с «глупостями» и начать по-настоящему работать. Он толкал и поддерживал его на долгом пути к вершине.
О чем говорить – направляясь к первому матчу с Петросяном 1966 года Спасский вместе с Бондаревским преодолели марафонскую дистанцию в 104 партии, и смогли почувствовать, что такое матч на первенство мира… Более того, тренер смог убедить своего подопечного поверить в то, что при должном напоре он вполне в состоянии одолеть Тиграна!
В 1969 году их путь оказался и короче – Бориса ждали «лишь» три матча претендентов – и удачней. Спасский решил для себя «загадку Петросяна», став 10-м чемпионом мира. Ну а Бондаревский более чем откровенно рассказал о «кухне» нового шахматного короля, дав примечания ко всем 23-м партиям матча в великолепном турниром сборнике.
«Второй матч с Петросяном оказался для меня непростым в том плане, что… трудно было психологически принять идею сменить шахматного чемпиона и занять его место, – считал Спасской. – Конечно, во время матча у нас с Бондаревским возникали отчаянные споры и немало конфликтов, которые свойственны любому процессу подготовки. Но это не мешало нам продуктивно работать. Многие думают, что я совершил ошибку, расставшись с ним во время матча с Фишером. Однако я так не считаю. Это было уже другое время, и я должен был принимать собственные решения, без Игоря Захаровича. И, к слову, спустя несколько лет мы возобновили сотрудничество, сразу же после чемпионата СССР 1973 года…»
Кто знает, как сложился исторический матч в Рейкьявике 1972 года, если бы Бондаревский сумел убедить Спасского работать так же продуктивно как раньше. А посмотрев на то как Борис откровенно валял дурака на сборах, он поднял руки, понимая, к чему это идет.
Вернуться же для такого принципиального человека как Бондаревский, было невероятным поступком, почти невозможным. Но, несмотря на возраст и все болячки, его непреодолимо к тянуло к шахматной работе. Он в душе откровенно восторгался гением Бориса, – и точно грелся в пламени этого творческого костра, направляя его в правильную сторону.
По большому счету, с небольшим перерывом Бондаревский со Спасским работали вместе 17 лет. Сложно даже представить настолько продолжительный союз двух столь различных, самолюбивых, с трудом воспринимающих чужое мнение и оценки людей. При этом Игорь Захарович, понимая распределение ролей в тандеме, никогда не шел на компромисс – он не был и не мог быть «подносчиком снарядов», какими часто становились наставники для иных советских чемпионов мира. Бондаревский был живым, любознательным человеком, при этом очень упрямым и самолюбивым, считавшим, что никогда не ошибается!
Последний поединком, в котором Бондаревский помогал Спасскому, стал финальный матч претендентов 1978 года, в котором Борис сошелся с Корчным. В тот момент Бондаревскому было уже 65, но его роль и влияние на подопечного по-прежнему были огромными. Всего через два года, после того как его не стало, экс-чемпион испытывал настоящие «фантомные боли», как-то при анализе партии сообщив Виктору, что «Бондаревский не дал мне сделать этот ход!» – «Какой еще Бондаревский? – всполошился Корчной. – Он уже давно умер…»
Это произошло 14 июня 1979 года в Пятигорске, куда он перебрался на лечение.
Но его мысли, идеи, замечания и вправду навсегда входили в плоть и кровь его ученикам. И не столь важно, – были они при этом ведущими шахматистами мира, которые слушали его на сборе перед турниром и матчем, или простыми ребятами на «школе Бондаревского». У него был свой подход и свой язык для каждого. И у каждого в памяти остался свой Игорь Захарович. Веселый или злой, остроумный или упертый, но неизменно – колоритный.
