«Я почувствовал адскую боль, разрывающую мой череп». Райан Мэйсон о своей травме
Если вы еще не успели прочесть первые две части рассказа, то они доступны по ссылкам: часть 1 и часть 2.
Та игра «Халла» против «Челси» началась для нас очень хорошо. Я играл персонально против Нголо Канте и мы здорово с ним поборолись: настоящая мужская игра с подкатами и жестким отбором. Но никто из нас не выходил победителем. Но спустя 13 минут случилось ужасное.
Боль была адской. Будто в голове разорвалась бомба
Был угловой возле наших ворот. Мяч был в воздухе, я подпрыгнул, чтобы сыграть головой и в тот же момент почувствовал адскую боль, разрывающую мой череп. Это была самая ужасная боль, что я когда-либо чувствовал в жизни.
Люди думают, что я не помню ее из-за болевого шока. Но это не так – я помню все. Помню, как ко мне бежал врач, ужасную боль в моей голове, отдающую во все тело. Ваше тело начинает паниковать и трястись, когда вы получаете серьезную травму – оно знает, что с вами произошло что-то плохое. Боль была адской: как будто в моей голове взорвалась бомба – в самом центре.
Наш клубный врач Марк Веллер принял несколько ключевых решений, которые сильно повлияли на мое выздоровление. Он сразу понял, что я расколол череп и это могло привести к повреждению мозга. Вся правая сторона моего лица провисла и была парализована. Водитель скорой помощи хотел отвезти меня в ближайшую больницу, но врач сказал, что нам нужно ехать в госпиталь «Сент-Мэри». Поэтому мы пронеслись мимо двух других больниц, чтобы попасть туда.
Именно эти решения Марка по сути и спасли мою жизнь. Если бы меня отвезли просто в ближайшие больницы – там бы сделали рентген и все равно отправили в «Сент-Мэри». Мы бы просто потратили драгоценное время. А так мне сделали все в том госпитале и через пару минут я был на операционном столе. Кто знает, как бы все закончилось, если бы мы не приехали в «Сент-Мэри». Там же мне сделали операцию спустя 61 минуту после травмы.
Что я помню потом? Как я проснулся. Все было размыто перед глазами. Помню, как мне было больно. Вокруг было так шумно, что меня перевели в отдельную тихую комнату. Любой шум, любое движение разрывало мою голову. Даже голоса медсестер, которые тихонько шептались в коридоре, отдавали мне в мозг. Я был слишком чувствителен к любым звукам.
Я спал около 20-22 часов в день. Врачи делали некоторые тесты, меряли мне давление, но основную часть времени я просто спал. Восстановление после такой серьезной травмы – это тяжелая работа для организма.
Я знал, что в моей голове стоят металлические пластины и скобы. Но на самом деле, мне об этом рассказали только примерно через полгода, когда врачи объяснили мне, что именно они делали со мной. Все было настолько серьезно, что они старались говорить как можно мягче и проще. Я не был уверен, что смогу принять все, что случилось со мной.
В общей сложности, в моей черепе вставлено 14 металлических пластин с 28 винтами. Кроме того, 45 скоб и шестидюймовый шрам. Когда снимали скобы – было очень больно.
Даже сейчас я чувствую это. Знаю, что у меня в голове. Если бы другие могли чувствовать это, то сказали бы: «У меня очень сильно болит голова». Но это то, с чем мне пришлось учиться жить. Лучше всего я могу объяснить свое состояние в таком сравнении: представьте, что вы 3 часа смотрите телевизор, а потом резко вскакиваете, чтобы открыть дверь. Представили? Теперь подумайте, что это состояние преследует вас каждую минуту каждого дня вашей жизни. Если я наклоняюсь, то чувствую прилив крови к этой части моей головы. Это не та травма, о которой можно быстро забыть.
Я не мог даже правильно открывать рот
Все нервы на той стороне моего лица были повреждены. Врачи прорезали мышцы моего виска, чтобы вскрыть мой череп. Поэтому некоторое время мои нервные окончания восстанавливались и я чувствовал покалывания. Одна из мышц соединяется с челюстью, поэтому я не мог открыть рот самостоятельно. Около 10 дней меня кормили с ложечки. Только спустя 10 недель я научился заново правильно открывать рот. Первый раз, когда я сумел сам взять стакан апельсинового сока, поднести его ко рту и выпить, был для меня огромным достижением и шагом вперед. Мы с женой даже сняли это на камеру.
Моя ориентация в пространстве тоже сильно пострадала. Я не мог идти по прямой. В общем-то, я и ходить долго не мог. Каждый раз, когда я двигал головой, она начинала кружиться. Я пошел к специалисту по балансу и примерно через 12 недель она помогла мне восстановить равновесие и нормально двигаться.
Пока я лечился и восстанавливался, мне приходилось ездить по всех стране по врачам и специалистам, сдавать анализы, слушать диагнозы. Кто-то говорил, что в футбол мне больше играть нельзя. Кто-то имел противоположное мнение: «Скоро поправитесь и выйдете на поле».
Первые три месяца после травмы были самыми тяжелыми. Просто сплошные «челленджи»: могу ли я просто сидеть в постели или могу ли я снова ходить. Это было очень тяжело эмоционально не только для меня, но и для моей семьи. Моей жене пришлось жить в нашем доме без света и телевизора около восьми или девяти недель. Он просто сидела в тишине целый день рядом со мной. Когда ей нужна была пауза, то ее меняла моя мама.
Конечно, это все было трудно и для меня. Я всегда был очень активным. Но моей семье точно было хуже. Им пришлось видеть меня в таком ужасном состоянии, потому что процесс восстановления был очень медленным.
Забавно, но именно то, что я был футболистом, и помогло мне пройти весь путь. Я видел в моей травме вызов, какую-то цель, которую надо достичь, как и в моей футбольной карьере. К концу мая я уже задумывался о том, чтобы снова сыграть. Я поехал в «Халл» и физиотерапевт попросил меня попинать мяч об стену. Прям как в детстве. Это был первый раз, когда я ударил по мячу за пять месяцев.
Возвращение на поле было еще таким далеким, но удивительно, как быстро все начало возвращаться. В июне я провел две недели в Португалии и работал с физиотерапевтами из «Халла». Каждый день я бегал взад-вперед, хоть головокружение еще оставалось со мной. К концу отпуска я уже бежал спокойно, крутился, поворачивался и бил по мячу. Эта поездка действительно вернула мне надежду, что я смогу вернуться.
К середине января этого года я убедил себя, что мне осталось несколько недель, чтобы снова сыграть за основную команду. Я думал, что смогу вернуться и поиграть пару-тройку месяцев в Чемпионшипе, а потом замахнуться и на премьер-лигу. Мои мечты разрушились, когда я в феврале отправился на сканирование.
Если буду играть, то заработаю деменцию или эпилепсию
Именно там выявились проблемы с мозгом. Череп – это одно, его можно починить. А вот мозг… Мы поговорили с несколькими нейрохирургами и они просто рассказали мне, что со мной может произойти, если я снова буду играть в футбол. Они сказали, что если я вернусь и начну вновь играть головой в течение хотя бы полугода, то вполне возможно заработаю деменцию или эпилепсию в свои 28 или 29 лет. Врачи говорили, что мое восстановление – чудо, но футбол может все испортить.
Когда я уходил с той встречи, то уже понимал, что я закончу с футболом. Эта новость была ужасной для меня. Но в декабре у нас родился сын. Я посмотрел на него тогда и все, о чем я мог думать было: «как же мне повезло и как я счастлив сейчас». Мой сын – это то, на чем я могу сконцентрироваться в жизни.
Я все еще очень люблю футбол и достаточно здоров, чтобы просто попинать мяч по воротам. А вот играть на профессионально уровне играть небезопасно. Конечно, я мог бы наверняка многого добиться в своей карьер. Вряд ли я бы достиг пика к 28 годам, скорее всего к 32-м. Но когда я оглядываюсь назад, то понимаю, что будучи футболистом сделал абсолютно все, что хотел.
Когда ты проходишь через что-то подобное, то твои взгляды на жизнь меняются. И вы – глупец, если этого не произошло. Вы же почти умираете и вдруг вам дают второй шанс. Вы переоцениваете все, что происходит с вами.
Что касается меня, то я не смотрю далеко вперед. Сейчас я потихоньку начал работать с молодыми футболистами в «Тоттенхэме», пробую себя в качестве спортивного журналиста. Я наслаждаюсь тем, что у меня есть. Мне нравится, что теперь я могу пойти к кому-то на день рождения с семьей, хотя раньше мне пришлось бы его пропустить из-за футбола. С точки зрения физической формы, я все еще много чего могу, например, бегать или играть в теннис. Я – счастливчик, это правда.
Ну а насчет будущего – я просто надеюсь, что смог найти себя еще в чем-то и отдаваться этому на 100%, как было у меня с футболом.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить еще много интересного!
