«Я очень надеялся, что не выйду на площадку, чтобы никого не расстроить». Из автобиографии великого волейболиста
Узнав немного о моей семье, вы хорошо сможете представить, что я чувствовал, когда первый раз одел майку сборной. Это случилось в 1989 году, когда тренер национальной команды Билл Нэвилл забрал меня из Вудлэндской высшей школы для поездки в Японию. Связующий Скот Форчун повредил ногу, а все игроки колледжей уже играли, так что это была отличная возможность проверить молодого игрока.
Отец позвонил мне прямо в школу, и спускаясь в административное крыло, я точно не ожидал ничего хорошего. Когда я вошёл, завуч сразу дал мне в руки телефонную трубку:
– Не хотел бы ты съездить в Японию? – сразу выпалил отец.
– Ты о чём вообще? – в недоумении спросил я.
– Звонил Билл Нэвилл, им нужен связующий, и уже сегодня я должен дать ответ. Руководство школы освобождает тебя от занятий на 10 дней, чтобы ты смог сыграть за национальную команду.
Я не мог сразу переварить это, и тут же дал утвердительный ответ. Позже, когда мы с отцом ехали домой, и он мне всё подробно рассказал про поездку, я засомневался. Лететь 20 часов до места, где я никогда не был, с командой, для которой я был не слишком хорош – так себе перспектива. Я сказал отцу, что меняю своё решение и никуда не поеду. «Билеты уже куплены, и ты уезжаешь завтра», – коротко ответил отец.
В оставшееся до поездки время я был очень неразговорчив с родителями. Когда я начинал думать о Японии, то приходил к выводу, что не имею оснований для поездки туда. У меня было полное ощущение, что я еду туристом. Отец говорил: «Очевидно, тренер Нэвилл увидел в тебе что-то, что может помочь команде», а я думал: «Ты просто врёшь, чтобы придать мне уверенности». Мы оба знали, что выйдя на площадку вместо меня, отец бы лучше помог команде.
Он продолжал: «Я думаю они хотят показать, что ждёт тебя в будущем. Не воспринимай это слишком серьёзно, поездка в Японию не сделает и не разрушит твоей карьеры. Возможно, ты даже не выйдешь играть, но зато получишь отличный опыт. Ты уже знаешь, что такое школьный баскетбол, но даже представления не имеешь о международном волейболе высочайшего уровня. Это отличный шанс увидеть мельком, что тебя может ждать». Я принял доводы отца, но продолжал нервничать. За день до отъезда мы делали упражнение для передачи и, кажется, я ошибался при каждой попытке.
Утром следующего дня я вылетел из Форт-Уэйна в Чикаго, а оттуда в Лос-Анджелес, где присоединился к национальной команде. В тренере Нэвилле я видел друга, потому-что не знал ни одного игрока. Он был тем самым человеком, который вызвал меня на Олимпийский фестиваль(*1) 1987 года, и я попробовал что-то новое в свои пятнадцать.
Полёт. Я даже близко не летал на такие огромные расстояния. Помню, когда мы сели в самолёт, передо мной оказался Аллен Аллен – гавайский мужик под два метра ростом. Весь полёт он просидел с откинутой до предела спинкой. Хорошо, что в то время я ещё не достиг своего максимального роста. На протяжении 12 часов полёта поспать мне так и не удалось. Помимо проблемы спереди, была ещё одна, с другой стороны. Я не мог откинуться назад, потому-что там сидел один из игроков и не позволял мне этого сделать. Я просидел в таком положении весь полёт, и не мог ничего возразить. С собой у меня был кассетный плеер и наушники. Я включил Bon Jovi и был не реально взволнован тем, что еду в Японию с национальной командой.
Япония. Мне всего 17, а остальным игрокам от 25 до 30 лет и даже больше. Я понятия не имел, зачем я там находился, если не брать в расчёт мою обязанность таскать все сумки. Они дали мне ящик для льда, и поначалу я подумал, что в этом нет ничего страшного. Позже выяснилось, что мне собственными руками нужно раздолбить большой ледяной куб, и нести его в ящике до арены целых семь кварталов. В конечном счёте Хавьер Гаспар решил помочь мне. В то время при довольно высоком росте я весил всего 82 килограмма, и c трудом носил даже свои сумки, которые были намного меньше этого здорового холодильника.
Мы прибыли на игру, а у меня ещё даже не было игровой формы. Я подумал: «Что ж, может я здесь, чтобы учавствовать в тренировках и носить лёд на протяжении всей поездки». Когда каждый из игроков уже был в форме, наш скрытный тренер Нэвилл подошёл ко мне и сказал: «Ну что, ты готов? Здесь твоя форма. Но прежде, чем достать её из сумки, я хочу, чтобы ты понимал – огромная ответственность играть в ней не только из-за того, что написано на груди, но и из-за, что написано на спине». Сначала я ничего не понял. Открыв сумку я увидел футболку с огромными буквами «USA» спереди, и номером «15», под которым играл Карч Кирай(*2) на спине. Последний раз игроки сборной видели этот номер год назад, ещё до того как Карч закончил карьеру. Итак, теперь на меня давило не только то, что я представлял свою страну, но и то, что я играл под пятнадцатым номером. Я очень надеялся, что не выйду на площадку, чтобы никого не расстроить.
Мы вышли на арену в Осаке и увидели 20 тысяч человек на трибунах. Я никогда не видел так много людей где-либо, тем более на волейбольном матче. И вот я стою здесь, в форме сборной США, пою гимн рядом с ребятами вроде Боба Стэвэртлика, Рода Уайлда, Стива Тиммонса, Адам Джонсона. C ребятами, которых раньше я видел только по телевизору. Если отбросить тот факт, что я стоял в футболке США, в стране, чьи жители 30-40 лет назад были бы не очень рады нас видеть, это был просто ошеломительный первый опыт.
Мне кажется, я спал по часу в каждую ночь поездки, потому-что был не реально взволнован. Чаще всего по ночам я глазел в окно своего номера, разглядывая разные знаки и вывески. Или спускался вниз, чтобы купить Кока-колы в автомате, не понимая как он работает. Это было восхитительно. Одно дело, когда школьники приезжают из Калифорнии в мексиканскую Тихуану или другой город поблизости. Но для молодого парня из Вудбёрна, городка в центральной части США, с населением 2300 человек, пребывание в Японии было настоящим культурным шоком.
Это дурманило, как наркотик. Я объясняю этим много вещей в волейболе, как например то, почему я ещё играю. Я вижу, почему рок-звёздам нравится быть рок-звёздами. Ты поёшь для нескольких тысяч людей. По ощущениям, это как адреналиновый укол. Для 17-летнего паренька из Вудбёрна представлять что-то, настолько большое и сильное, как Соединённые Штаты Америки – ошеломительно.
Это была четырёх-матчевая серия и последний матч этой серии мы проигрывали 0-2 по сетам. Япония очень хорошо смотрелась в то время, а у нашей команды был период становления, ведь много игроков покинули команду после Олимпиады-88 в Сеуле. Итак, мы проигрывали 0-2 по партиям, и 10:12 в третьем сете, когда тренер Нэвилл подошёл к квадрату запасных и произнёс:
– Пришло твоё время.
– Время для чего?
– Ты выходишь на площадку.
У меня тут же отнялись ноги. Я кое-как добрался до судейского столика, взял у тренера табличку для замены и, конечно, почти сразу уронил её. Я подошёл к боковой линии, туда же, уходя с площадки, подошёл основной связующий Роб Уайлд. «А кто будет пасовать?» – спросил он у тренера, хотя я стоял прямо перед ним. Вот так он поддержал меня перед моим первым опытом в национальной команде.
К счастью, мы подавали, и это должен был сделать я. Возможно, тогда я подал самую простую планирующую подачу, которую вам только доводилось видеть – около девяти метров над сеткой, прямо в центр площадки. Это была просто «сладкая булочка». Мы каким-то образом поставили блок, а потом заработали ещё одно очко на моей подаче. Затем мы проиграли розыгрыш и нам нужно было сняться с подачи соперника. Я посмотрел по сторонам и понял, что не буду пасовать быстро, потому-что скорее всего отдам передачу под сетку. Я также не был уверен, что смогу паснуть за голову, нужен был вариант попроще. В четвёртой зоне я увидел Боба Стэвэртлика, и это показалось мне отличной идеей. Первый пас Бобу я отдал метра на два шире антенны. Ударить было невозможно – 12:13. Парни из команды были очень серьёзны и, кажется, очень злились, что я нахожусь на площадке.
Я подумал, раз это не сработало, то сделаю передачу покороче. В центре тогда играл Дон Деннингер, которому я отдал быструю передачу примерно на 8 сантиметров над сеткой, и двухметровый японский блокирующий просто «съел» его блоком. Конечно, японцы прочитали меня, увидев, как я нервничаю. Счёт стал 12:14, и это было уже совсем не смешно. Итак, мой последний шанс. Сам я сбросить не мог, поскольку был на задней линии, и я решил паснуть Стэвэртлику ещё раз. Я отдал качественную передачу, но к нему прибежали трое японцев и Боб «зачехлился». Японские игроки вновь перехитрили меня, а мы проиграли матч. Это был мой первый международный опыт, и 0% на съёме – это не то, чтобы очень круто.
Прямо после игры парни ничего не говорили мне, думаю они просто были раздражены тренерским решением. Некоторые из них подходили ко мне в автобусе на пути в аэропорт. Они говорили, что «видели, как я тренировался целую неделю, уверяли, что у меня отличная перспектива и мне просто нужно продолжать работать». Что-то в этом роде. Они настолько не хотели проигрывать, что, кажется, хотели убить меня на площадке, но после матча очень хорошо поддержали.
После прошедшего матча я не был уверен в своём будущем в национальной команде.Тренер Нэвилл попытался меня в этом разубедить: «Ты был хорош. Была невероятная возможность, чтобы взять тебя в эту поездку. Мы очень хотели, чтобы ты получил этот опыт, чтобы имел представление о том, что такое путешествовать на большие расстояния, играть в состоянии джет-лага и спать на кроватях длиной 120 сантиметров». В любом случае, я был очень рад этой поездке.
Приехав домой, я несколько дней не ходил в школу просто потому, что постоянно спал. В школе на меня реагировали по разному. Та половина людей, которой я нравился, считали меня рок-звездой, потому-что читали обо мне в газетах, и я уверен, потому-что я одевал крутые японские вещи. Другая половина думала, что я придурок, потому-что так они думали и до поездки. Так что где-то 50 на 50. Я знал, что ближайшую неделю я посвящу не домашним заданиям, а рассказам о Японии, и мои друзья были очень этому рады.
Возможно, основная причина того, что я задержался в национальной команде на 15 лет – это тренер Нэвилл, который был для меня больше, чем просто наставником. Нет сомнений, он очень умный человек. Нэвилл знал меня так хорошо, и понимал меня, как будто он мой родной отец. Он также знал, что если однажды, что-то хорошее попало мне в кровь, я пройду через всё, чтобы вновь получить это.
Примечания:
*1. Олимпийский фестиваль – соревнования в олимпийских видах спорта среди спортсменов США, проводимых с 1978 по 1995 год, за исключением Олимпийских годов.
*2. Карч Кирай – легендарный американский волейболист. Трёхкратный олимпийский чемпион, единственный игрок в мире, побеждавший на Олимпийских играх и в классическом, и в пляжном волейболе.
Перевод выполнен пользователем bera16 в некоммерческих целях.
Только у вас, кажется, абзацы послетали - расставьте их, чтобы текст было удобнее читать)