«Если ты собираешься пристрелить Оловоканди, я обязан это увидеть». Загадка по имени Шакил О’Нил
Yahoo! Sports вспоминает несколько анекдотов из общения Шака, вводимого в эти выходные в Зал славы баскетбола, с представителями прессы.
Оригинал – Тим Браун, Yahoo! Sports
Когда ты освещал «Лейкерс», тебе приходилось околачиваться на парковках, в подземных гаражах, везде, где были автомобили игроков, потому что в какой-то момент им захочется домой. Так я однажды натолкнулся за «Стейплсом» на Шака, который стоял на съезде и ждал, когда парковщик прикатит его тачку. Рядом с Шаком был кто-то из его свиты, друг, которому приходилось исполнять важную миссию: ходить около Шака и смеяться над его шутками, в том числе глупыми.
«Лейкерс» в тот вечер одержали победу над «Клипперс», но Шак и необычно заряженный Майкл Оловоканди, центровой ЛАК, почти всю игру толкались и рявкали друг на друга. Шак был недоволен. Он ненавидел, когда игроки, как ему казалось, не его уровня набирались храбрости, чтобы играть с ним жестко и докучливо. Не помню, как или почему, но Оловоканди в какой-то момент пересек эту воображаемую черту, Шак взбесился, и победы было недостаточно, чтобы успокоить его.
Он стоял у стены тоннеля, ведущего на парковку, засунув руку в свою куртку на уровне груди. Его дружбан стоял в той же позе. Я спросил его:
— Что происходит?
— Вали отсюда.
— Ждете Оловоканди?
— Тебе не стоит этого видеть.
— Чувак, если ты собираешься пристрелить Майкла Оловоканди, я обязан это увидеть.
— Сгинь!
Я посмотрел на него, он посмотрел на меня, и мы оба засмеялись.
У него не было пушки. По крайней мере, я думаю, что не было. Они дурачились, возможно, даже надеялись попугать Оловоканди, ведь чувство юмора Шака часто падало до детсадовского уровня. И иногда с этим приходилось работать.
Мы называли это «Сюрприз Шака». В толпе журналистов после игры, после победы или после поражения, взбешенный на Кобе или нет (обычно взбешенный), Шак сидел у своего шкафчика с опущенной головой, кивком выбирал следующий вопрос и затем отвечал бормотанием, которое нельзя было расслышать с расстояния более десяти сантиметров. Так что ты должен был просунуть свой диктофон на это расстояние, задать свой вопрос и следить за движением его губ. Когда оно останавливалось, ты понимал, что пора задавать следующий вопрос. Если он уставал от одних и тех же вопросов, он мог взять репортера за воротник одной рукой, за штаны – другой, а потом просто поднять его над головой.
(Это был не я.)
«Хватит спрашивать меня об этом», – говорил Шак, в то время как репортер в трех метрах от земли пытался не выронить ручку, блокнот и диктофон, а все в раздевалке угорали со смеху (не считая того парня в непосредственной опасности). Одна из странностей освещения НБА состоит в том, что ты забываешь, насколько огромны эти ребята, ведь они все такие и постоянно выглядят обычными на фоне друг друга. И вдруг твой коллега, с которым ты пил пиво прошлым вечером, прижимает рукой свои рабочие материалы к груди, неистово размахивая в воздухе остальными частями тела, и ты думаешь не «ох, надеюсь, он в порядке», а «черт, какой же Шак огромный».
Обычно интервью оканчивались дружелюбнее. Ты возвращался на свое рабочее место, отматывал запись до того момента, когда Шак начинал бормотать, и только тогда мог узнать, что же Шак думал о том, как победить «Кингз», или каково играть с бросающим по 30 раз Кобе, или, например, об игре Майкла Оловоканди. И зачастую это было забавно.
«Пишите, что видите», – стандартная фраза Шака, в переводе «я 42 минуты носился по паркету, а бросил всего восемь раз, как, по-вашему, я сейчас себя чувствую, черт возьми?»
И лишь раз «Сюрприз Шака» окончился словами «эй, опусти меня!», громкими, четкими, немного визгливыми.
У Шака была особенная распальцовка для СМИ: две буквы «М», которые он показывал на уровне груди с криком «Медиа!», как будто мы тоже гангста. В других случаях он не видел в нас никакой пользы, разве что нужно было послать кому-то сообщение. И тогда уже мы врывались в центр нового происшествия, искали проблему, подливали масла в огонь, пытались найти в этом смысл и, наконец, приходили к заключению, что вот именно в этот момент великая эра «Лейкерс» Фила, Шака, Кобе – с тремя чемпионскими парадами за три года, с историями каждую минуту – закончилась. Обычно она не заканчивалась. В итоге рухнула и она.
Мое мнение о Шаке тех лет (2000-04) – он любил славу и богатство не меньше, чем баскетбол, причем последнее было необходимо для получения первых двух, а затем наступала весна и эти приоритеты менялись местами. Он не очень доверял журналистам, но чем глубже ты копался в нем, как человеке, тем больше находил. Он купил своему экипировщику машину. Он поднимал на руках разыгрывающего Майка Пенберти на бросковых тренировках, чтобы Майк мог забить сверху. Всегда думал о тех, кто меньше его.
Да, порою он ворчал, но он понимал, как хорошо ему дается общение с прессой. И мы понимали, даже если это означало проторчать пару часов на парковке. Никогда не знаешь заранее, что можно там увидеть.
Фото: REUTERS
Медиа... (с)
З.Ы. когда Шак играл я не любил его,ибо никогда не нравились центры в баскете.особенно такие доминрующие.мои любие игроки -это г.хилл. айверсон.но сейчас он закончил карьеру и я полюбил этого громилу.