Нияз Набеев: «Обидно, когда говорят: «Спрячьте этих двоеборцев подальше и никому не показывайте»

В 1998-м, на Играх в Нагано, российский двоеборец Валерий Столяров выиграл олимпийскую бронзу. Спустя год, на чемпионате мира в Рамзау, его успех повторил Дмитрий Синицын, а наша сборная стала третьей в командном турнире. С тех пор – за счастье попадание даже в топ-40. Один из лучших российских двоеборцев России прямо сейчас Нияз Набеев знает ответ, почему все так грустно.

– Год назад вы получили серьезную травму, после которой долго восстанавливались. Расскажите, что тогда произошло?

– Был сентябрь 2011-го. Мы были на сборе в Рамзау, нас тогда тренировал немец Петер Ляйнер. На тренировке неудачно приземлился. И колено, которое и так до этого несколько раз травмировал, не выдержало. Связка порвалась. Через пару недель мы приехали в Германию. Меня диагностировали немецкие врачи и предложили варианты лечения. Мы решили прооперироваться на месте, а реабилитацию пройти дома – в Москве и Казани. Через три дня после операции я был уже дома и стал работать с небольшими физическими нагрузками – сначала только на руки, потом потихоньку подключал ногу. Пару месяцев ходил на костылях, занимался ОФП. И через месяца три, в середине февраля, уже начал кататься на лыжах, не нагружая ногу.

– К прыжковым тренировкам когда приступили?

– Меня довольно долго не пускали на трамплин – и мой личный тренер, и тренеры сборной, которые очень часто сталкивались с такого вида травмами. Говорили, это самая большая ошибка – начать рано тренироваться, до тех пор пока не восстановится травмированное колено. И в итоге я начал прыгать только в конце августа, то есть через 9,5 месяцев после травмы. Начинал с маленьких, 20-метровых, трамплинов, через пару недель перебрался на 90-метровые. И уже в сентябре на чемпионате России в Чайковском занял второе место.

– Если делать такую операцию в России, как долго продлится восстановление?

– Насколько я слышал, только через год приступают к физическим нагрузкам. Мне кажется, это очень долго и тяжело.

– Много получили сообщений с поддержкой?

– Да, но не все пришли сразу. Информация о травме стала общедоступной где-то через месяц. Я получал сообщения в течение всего сезона. Особенно приятно, что меня поддерживала вся команда.

– Биатлонист Иван Черезов после серьезной травмы так и не смог вернуться в основную сборную.

– Мне было немного легче, потому что у нас в сборной не такая серьезная конкуренция. Меня взяли в команду с условием, что в конце подготовительного периода я пройду конкурентный отбор на зимний сезон. К чемпионату России готовился по индивидуальной программе, но в составе сборной. Все тренировки у меня были немножко легче, я очень долго не прыгал с трамплина. Делал именно циклические тренировки, очень много катался на велосипеде, мало бегал кроссы, потому что это губительно для колена.

– Когда вас вернули в сборную с прицелом на будущее, не было впечатления, что вы заняли чье-то место?

– Даже если было такое ощущение летом, то осенью, после российских соревнований, оно прошло. Я понял, что форму набрал довольно быстро и почти ничего не потерял за прошедший год. В нашем виде спорта полноценно тренироваться, если ты не в сборной, довольно тяжело. Во-первых, этим летом был только один прыжковый центр в России – в Чайковском. Но и он не был полностью сдан в эксплуатацию, и открывался, можно сказать, только для сборной по прыжкам и двоеборью.

– Многолетнего лидера сборной России Сергея Масленникова в межсезонье перевели на индивидуальную подготовку. Это означало – конец карьеры?

– Да, он теперь отвечает за развитие двоеборья в Санкт-Петербурге и Ленинградской области. Там все довольно запущено. У него, кстати, это успешно получается. Пока Сергей был в сборной, мы довольно часто к нему обращались за помощью. Он многому нас научил, знакомил с иностранными спортсменами – он неплохо говорил по-английски – имел хорошие контакты и с судьями, и с прессой.

– У себя на странице в социальной сети - три года назад – ты написал: «Проиграть 6 минут на 10 км, оказывается, возможно».

– Это стало следствием неправильной методики подготовки перед Олимпийскими играми-2010 в Ванкувере. Мы проводили высокогорный сбор здесь же, в Италии, в Пассо-ди-Лавазе, на высоте 2 км. После сбора спустились ниже, чтобы участвовать в Кубке мира. Я абсолютно ничего не мог сделать, было безумно тяжело, еле добрался до финиша. Именно тогда вскрылись все мои проблемы с гемоглобином.

– На Олимпиаде-2010 вас как раз отстранили от соревнований из-за повышенного уровня гемоглобина.

– Да-да, эта история с гемоглобином – следствие неслаженной работы Федерации. Тогда организованности не было никакой, системы тоже. Именно это было всего лишь небольшое превышение уровня гемоглобина, которое карается отстранением максимум на пять дней. А ходили слухи, что у меня нашли допинг.

– За несколько месяцев до этого дисквалифицировали Антона Каменева на два года.

– Его поймали на наркотиках, к сожалению. Насколько я помню, это был амфетамин. Загулял человек, со всяким бывает. Любитель клубной жизни.

– Сейчас он чем занимается?

– Я давно с ним не пересекался, но знаю, что есть семья, ребенок. Но кем Антон работает и как устроился в жизни, не в курсе.

– Какие гонки с вашем участием можно выделить?

– Несколько гонок на Континентальном кубке, когда мне удавалось прибежать в топ-10. Запомнилась особенно гонка в Австрии, в Бишофсхофене, прямо перед Олимпийскими играми. Нас человек шесть или семь вышли на финишную прямую, и мы рубились до конца. В итоге я прибежал пятым – один из лучших результатов в карьере.

Фото: РИА Новости/Виталий Белоусов

– Сколько тренеров сменилось за то время, пока ты в сборной?

– Если считать юниорскую команду и миграцию Сергея Жукова из первой команды во вторую и обратно, то где-то девять-одиннадцать. Со многими я вижусь. Жуков и Михаил Горшков сейчас работают с юниорами. С иностранцами мы тоже довольно часто пересекаемся. Все относятся довольно благожелательно, понимают, что да, не сложилось, со всяким бывает, но это работа и если нашли кого-то лучше, спокойно уходят. Никаких конфронтаций.

– Насколько в двоеборье нужны хорошие контакты?

– Мы стараемся не портить отношений с представителями FIS, судьями, техническими делегатами. Ничего хорошего не выйдет из того, что ты поссоришься с человеком, который контролирует комбинезон и лыжи. Есть еще одна сторона, к примеру, известность спортсменов. Чем громче имя спортсмена, тем больше шансов, что ему поставят высокие оценки за технику.

– Российской команде принижают оценки?

– Иногда бывает, но все же нас оценивают достойно. Понятно, что спортсмену, который идет в десятке общего зачета Кубка мира, поставят больше баллов даже в таком прыжке, как у тебя. Но нам меньше, чем мы заслуживаем, пока не ставят.

– Кто из всех тренеров запомнился?

– Александр Грушин. Он пришел к нам из лыжных гонок, и для него было интересно поработать с нами. Для него это был вызов, он решил, что сможет помочь нам быстрее бежать, лучше выглядеть на соревнованиях. Мы очень много интересного почерпнули от него. У него был развит индивидуальный подход к спортсменам. Хотя если мы жаловались на что-то, он выслушивал: «Жалуйтесь-жалуйтесь, но все равно надо делать».

– Наверняка попадались и колоритные персонажи.

– Петер Ляйнер, который работал с нами в прошлом сезоне. Он родом из Баварии, которая славится своими разнообразными сортами пива. Даже когда он уезжал далеко от дома – в Финляндию, к примеру, или в Норвегию – он брал свое родное пиво целыми ящиками. Каждый вечер его можно было встретить в холле гостиницы с кружкой пива, рассказывающим какой-то анекдот. Как он говорил: «ein Bier – kein Problem», по-русски – «Одно пиво – нет проблем».

– С кем из тренеров было трудно наладить контакт?

– Большинству ребят было довольно сложно общаться с финским тренером Йокко Карьялайненом. Он двукратный призер Олимпийских игр, победитель этапов Кубка мира, чемпионатов мира по лыжному двоеборью в 80-е годы. Довольно грамотный тренер, тренировал и финскую сборную какое-то время. Но у него был своеобразный подход к тренировкам, и он был довольно своеобразным человеком, с ним непросто было контактировать.

– В чем это своеобразие заключалось?

– Скандинавы вообще сложный народ, не очень общительный и думают, что все понимают. Не расставляют все по полкам, а просто говорят в общем. Именно поэтому не все могли найти с ним общий язык. Опять же, языковой барьер был очень существенным, потому что он не очень хорошо говорил по-английски, почти не говорил по-немецки. А главный тренер у нас, Сергей Жуков, говорил только по-немецки, некоторые из ребят говорили по-английски.

– Вы на пальцах общались?

– Общались мы по-английски, просто иногда не понимали друг друга.

– В России вообще есть тренеры мирового уровня?

– Есть, они уже давно не практикуют тренерскую работу. Например, в 90-х годах в команде работал Владимир Сорокин. Если бы он дальше какой-то степени был бы задействован в процессе, то сейчас была бы гораздо лучшая ситуация. Именно опытных тренеров и опытных спортсменов нам не хватает в команде.

– В тот момент, когда узнали, что у сборной России опять меняется главный тренер, вы обрадовались приходу Леонида Чащина?

– У нас были смешанные чувства. Некоторые в команде были настроены категорически против, потому что знали: Чащин – человек, у которого уже довольно давно не было тренерской практики. Он в течение 10-15 лет работал директором зимних видов спорта в Белоруссии. И как он поведет себя, как тренер, никто не знал. Другая половина команды решила, что будь что будет, хуже вряд ли не станет. Но уже на первом сборе он нам обрисовал планы, расставил приоритеты, и мы решили, что нужно попробовать. Настроились на работу, хотя получается немного не так, как хотелось бы, ввиду отсутствия результатов.

– Каких?

– Рассчитывали, что вся сборная получит очки в Кубке мира. Но уровень команды пока не позволяет это делать. У нас в очках только я. В прошлом году был Иван Панин.

– Что нового появилось в тренировочном процессе?

– В последнее время мы много работаем с психологом, который, помимо того, что лечит наши разные душевные травмы, еще и собирает базу данных, в каком состоянии мы находимся в разные периоды подготовки – подготовительный период, соревновательный, непосредственно на соревнованиях, сразу после соревнований. И помогает внести поправки в подготовке и к прыжкам, и к лыжным гонкам.

В частности, во время прыжков на тренировке мы иногда использовали имитацию шума, который происходит на стадионе. Мы прыгали и слушали записи соревнований с Кубков мира, с Олимпийских игр, с чемпионатов мира. Также прослушивали их в спокойном состоянии и следили за нервным напряжением организма. Постепенно удавалось перебороть в себе чувство волнения при полных трибунах и при всех окружающих звуках. Но это приходит не сразу, для этого нужно все-таки три-четыре, а кому-то и больше сеансов.

– Когда лично вас сбивал шум болельщиков?

– На моих первых соревнованиях в Кубке мира. Тогда в Оберхофе собралось примерно 15 000 человек. Параллельно проходил биатлон, и болельщики мигрировали с тех соревнований к нам, а потом обратно на биатлон. Там конструкция трамплина такова, что ты не видишь стадиона, пока не поднимешься на старт. Когда я вылез на лавку, посмотрел вниз и просто обомлел. Там весь стадион был битком, еще и музыка громко играла.

– Самое обидное, что ты слышал от болельщиков?

– Очень многие говорят, что не стоит нас возить на чемпионаты мира и вообще вывозить из страны, спрятать подальше и никому не показывать. Но таким людям хочется сказать, что если мы не будем никуда выезжать, то вид спорта погибнет вообще.

– Есть ли понимание того, что было ошибочно сделано за эти годы?

– Мы перепробовали довольно много методик. Вовремя не уловили изменения правил. Теперь лыжная гонка играет довольно большое значение, чем прыжки. Мы же в свое время делали упор именно на прыжках. Не успели вовремя перестроиться и сейчас пожинаем плоды. Стараемся перестроиться сейчас, но сделать это очень тяжело.

– Бывает, что бежите и думаете: «Эти сейчас опять обойдут»?

– Да, такие мысли посещают, но в такие моменты я стараюсь работать как можно больше с лидерами, попытаться поймать их темп, потому что только тогда есть шанс усидеть с ними в одной группе и приблизиться, занять более выгодную позицию.

– Тренеры жалуются, что вы пытаетесь угнаться и «наедаетесь».

– Без этого в двоеборье никак. Если не умеешь и не пытаешься бежать в группе, то одного тебя точно догонят. Группа всегда бежит быстрее, чем один.

– Есть спортсмены, которые поражают?

– Американцы. У них не проводят столько соревнований, как в Европе. Они, не имея особой популярности у себя на родине, живут почти всю зиму в Европе и полностью посвящают себя двоеборью. У них довольно развито спортивное долголетие, очень многим спортсменам уже за 30.

– Вы рассказывали, что американцы охотно делятся информацией и опытом.

– Они довольно общительные ребята. С ними очень легко найти тему для разговоров, но сложно в плане языка. У них своеобразный английский, они очень много слов выговаривают не так. Очень много общались, к примеру, в Сочи, когда они приезжали на этап летнего Гран-при. Предлагали, может, нам что-нибудь нужно привезти из Америки.

– Воспользовались?

– Да нет. У нас часто соревнования в Америке. Так что, если кому-то вдруг что-то очень ужно, можно и самому купить.

– Часто сталкиваетесь с бытовыми проблемами на сборах и во время соревнований?

– Сейчас вот на чемпионате мира у нас не совсем комфортные условия. Здесь безумно маленькие комнаты, а других номеров нет. Это какая-то особенность местной архитектуры. Мы живем вдвоем, нам просто банально не хватает пространства, чтобы расположить все вещи, которых очень много. Только одних прыжковых комбинезонов по шесть штук на человека. И они не должны быть сложенными, всегда висят. Плюс вещи, в которых мы постоянно тренируемся, тоже должны быть расправленными.

– В Валь-ди-Фьемме трамплин расположен в одной стороне, лыжный стадион – в другой.

– У нас отель находится посередине: в пятнадцати минутах езды, что до прыжкового стадиона, что до лыжного. Все довольно быстро, пробок нет, светофоров тоже. Я вообще не испытываю никаких проблем, в том же Сочи все было гораздо сложнее, потому что, во-первых, нужно было доехать до стадиона, во-вторых, пройти полностью контроль на КПП.

– Что за контроль?

– Как в аэропорту: металлоискатели, сумки на рентген и так далее. Все по аккредитации. Минут пять, наверное, на каждого. Пока человек снимет верхнюю одежду, пока все сложит в лоток, пока все пройдет вместе с рентгеном. Потом ты садишься на «ПАЗик». Он 10 минут везет тебя наверх до нашего стадиона. Там пересаживаешься на канатку, еще минуты четыре-пять едешь до трамплина. Минимум полчаса занимает дорога.

– Иностранцы не высказывали недовольство логистикой?

– Высказывали, конечно, но в то же время они понимали, что все еще не до конца готово, что к Олимпиаде все будет гораздо лучше. Им показывали фотографии, что было два года назад – девственные леса на месте трамплинов. Они больше поразились, сколько за это время успели всего понастроить.

Трамплины и лыжные трассы у двоеборцов находятся в одном месте, все расположено буквально в 15 минутах езды на машине. У лыжников и биатлонистов, к примеру, до трассы нужно добираться на подъемнике в течение 10 минут, она расположена очень высоко, практически там не ступала до этого нога человека. Цивилизованного подхода, подъезда к трассе нет. Я не знаю, как будут добираться болельщики.

– Часто теряете инвентарь в аэропорту?

– Постоянно! Все участники в одни сроки переезжают с места на место. У нас такое огромное количество багажа, что все работники аэропортов сходят с ума. У нас ведь и беговой инвентарь, и для прыжков. Минимум по семьдесят килограмм у каждого. Лыжи часто прилетают другими рейсами, сумки задерживаются на неопределенный срок. Недавно, когда мы возвращались из Сочи, все практически летели одним рейсом, а дальше уже распределялись кто куда – кто в Европу, кто на следующий этап в Казахстан. Именно в этот день в Москве выпало рекордное количество осадков, почти полумесячное.

В итоге из Сочи в Москву мы добирались шесть часов. Вместо «Шереметьево» сели в «Домодедово», потом в течение 4-х часов переезжали с одного аэропорта в другой. Только через сутки оказались дома. Нам еще повезло, потому что мы в России, нам легче ориентироваться. Во-первых, в случае чего могли моментально поменять билеты. Иностранцы же, которые вылетали в Европу и в Алма-Ату, приехали только через 48-50 часов на место, то есть ночь провели в аэропорту.

Все зарубежные спортсмены у нас консультировались, что делать. Мы переводили, что происходит, какие у нас дальнейшие планы, куда нас дальше отправит «Аэрофлот» и прочее. Когда нам сказали, что нас повезет автобус в другой аэропорт, норвежцы так посмотрели на свой багаж и попросили перевести, что им нужен отдельный автобус, потому что у них очень много багажа.

– Им дали?

– Да, но им пришлось прождать еще 4 часа, и они только ночью добрались до аэропорта. С нами в одном автобусе ехал техделегат и девушка, которая отвечает за масс-медиа и контакты со всеми СМИ от FIS. Они спрашивали у меня, что можно посмотреть по дороге в Москве. Я говорю: «Не знаю, что мы увидим, потому что мы, наверноед, поедем по МКАДу». Потом смотрю, что кольцевая автодорога стоит, и мы едем через центр. Провели им небольшую экскурсию по дороге из «Домодедово» в «Шереметьево»: «Здесь вот Кремль, здесь вот это...»