Жан Беленюк: «В Африке я слишком светлый, в Украине – слишком темный»
Пять гривен армии, сепаратисты, Россия
– Недавно вы отправили традиционные пять гривен в поддержку украинской армии – резонанс получился чуть ли не больше, чем после вашей победы на чемпионате Европы. Это для вас что-то значило?
– Это момент такой был: сначала все ждали вторжения России на территорию Украины, потом Крым у нас отняли. Я просто упомянул об этом в одном из интервью. Не собирался заострять на этом внимание, просто из этих слов сделали событие. Честно говоря, не знаю, куда эти деньги пошли. В таком государстве, как наше, никогда не можешь быть уверен, что они пошли именно на армию.
– Обычно такие вещи делают куда более идеалистично настроенные люди.
– Я не был особо патриотически настроенным до событий на Майдане и в Крыму. Даже как-то не задумывался над этим. Но я раньше все время ездил в Крым тренироваться. Там находится наша база, там море, в котором мы любили плавать. С Крымом у меня связано очень много воспоминаний – и спортивных, и личных. Я всегда считал его украинским и считаю до сих пор. И вот когда это все у вас забирают, становится обидно.
Я ведь исхожу не из каких-то политических убеждений, не поддерживаю конкретных политиков – в большинстве случаев даже не считаю их порядочными людьми. Мне это все по барабану. Я исхожу просто из того, что Крым – наша территория. Если б я был россиянином, я бы, наверное, думал, как большинство из них, был бы за присоединение Крыма. Украинец смотрит на ситуацию со своей позиции, россиянин – со своей. У меня такая точка зрения и априори другой быть не может, потому что я – украинец. Мне вот обидно.
– А среди знакомых вам спортсменов есть те, кто иначе на это смотрит?
– Большинство населения Крыма было на стороне России. Они надеются на рост зарплат, надеются, что у них все будет в шоколаде. Прошло всего два месяца. Люди до сих пор находятся в эйфории, а что будет дальше – можно будет говорить по прошествии года-двух, а то и трех. Если они сами разочаруются – значит, мы были правы. Я имею в виду спортсменов. Но есть и те, кто живет в Крыму, и при этом не поддерживает Россию.
Украинец смотрит на ситуацию со своей позиции, россиянин – со своей. У меня такая точка зрения и другой быть не может, потому что я – украинец
– Только ваши крымские коллеги хотят в Россию или среди них есть и те, кто живет на «материке»?
– Есть и такие. Например, в Донецке.
– Назовете, кто конкретно?
– Ну зачем я буду имена называть. Я разве с ума сошел? Потом ко мне будут претензии. Да и я никого не хочу обвинять. Понимаете, у них нет доверия к власти. Я не могу сказать, что у меня есть доверие, но у меня есть надежда, что что-то изменится. Просто перемены быстро не происходят. Но надежда умирает последней. Даже если снова случится Майдан, все равно люди будут надеяться. Даже если много раз.
А в Крыму у людей другие взгляды. И на границе с Россией другие взгляды. У некоторых родственники в России живут. И у них взгляды кардинально отличаются от наших. Они ее в штыки воспринимают, как Януковича воспринимали на Западной Украине. В Украине же очень большая разница между Западом и Востоком. У каждого свое мнение.
– А события на Майдане вам как?
– Я родился в Киеве, люблю свой район, свой город, свою страну. Понятно, что в этой стране много минусов – так нужно давать народу возможность влиять на ситуацию. Если его что-то не устраивает, нужно показывать свою точку зрения, заставлять власти искать компромисс. То, что было при Януковиче – это вообще какой-то бандитизм непонятный.
И вот когда человек не может отстоять правду ни в судах, ни где-то еще, когда один получает срок за то, что он нарвал цветов в палисаднике, а второй пьяный сбивает человека, а его оправдывают – это, конечно, начало людей задевать. То, что случилось, рано или поздно должно было случиться. Что из этого получится – это уже другой вопрос. Не знаю, будут ли изменения, но есть факт: народ показал, что не будет мириться с беспределом.
– Сами на Майдан ходили?
– Один раз был там, купил цветы, посмотрел, что там творилось. В акциях протеста не участвовал – тем более, у меня сбор был в это время. Но мы всей комнатой следили за событиями постоянно. Все переживали из-за тех убитых, расстраивались.
Люди гибнут, верят в изменения. Если никаких изменений не будет, получается, что столько жизней загублено просто так. Мне кажется, никакое правительство не может быть дороже даже одной человеческой жизни. А если в совокупности, то, наверное, человек 200 убили. И это только то, что нам говорят. А сколько людей пропало без вести? Если это все попусту – будет очень обидно.
– В финале чемпионата Европы вы боролись с российским спортсменом. Ощущали какую-то принципиальность? Или не важно было, русский он, финн или еще кто?
– Второе. У спортсменов нет ненависти на национальной почве. Мы нормально относимся к людям из России. У них может быть другое мнение насчет того же Крыма, ну и что?
Тот российский борец – Алексей Мишин – это, между прочим, олимпийский чемпион, чемпион мира и многократный чемпион Европы. Я его очень уважаю. Он был моим кумиром вообще. Да и как мы можем «по-особенному настраиваться на россиян», если наш главный тренер Артур Дзигасов – из России? Мы спортсмены, нам по барабану – русский, поляк или еще кто-то. Мы должны выходить, бороться и выигрывать. За пределами ковра мы все жмем друг другу руки, обнимаемся и благодарим за борьбу. Порядочные борцы не делают подлостей.
Расизм, Руанда, скинхеды
– Вы рассказывали, что ваш отец погиб на гражданской войне в Руанде. Это события 1994 года, те, о которых фильм «Отель Руанда»?
– В общем-то, да. Обычно я говорю, что это произошло во время гражданской войны, но если быть точным, отец погиб немного позже, после войны.
– Вы пытались разобраться в тех событиях?
– Причины войны я знаю. Интересовался, смотрел документальные фильмы, читал. Не могу сказать, что глубоко все это изучал, но многое знаю. Народность хуту начала восстание против национального меньшинства тутси, которое занимало руководящие должности в стране. Кому-то эта война была нужна. То, что произошло в Руанде, чем-то было похоже на наш Майдан, где народ был настроен против власти. Возможно, там эта война была проплачена. Сколько людей, столько мнений.
– А вы из хуту или из тутси?
– Я, скорее, из хуту. У нас даже внешность разная. Вот певец Stromae наполовину руандиец, и как раз он – тутси. Тутси, как правило, высокие, чуть светлее. А хуту – более коренастые, ниже ростом и более темные.
Только с приходом расиста к нам в зал стал понимать, что такое расизм. До этого вообще не сталкивался
– Как живется темнокожему человеку в Украине?
– Сказать, что мне это мешало жить, – нет, такого не было. Но случалось, что было тяжело морально. В свое время я тренировался с парнем, который был убежденным расистом. Свастика по всему телу, все дела. Он был старше меня лет на семь-восемь, ему было за двадцать, а мне – лет пятнадцать. Сейчас я бы это воспринимал иначе – все-таки постарше стал и поопытнее. А тогда было, конечно, тяжеловато.
Но на самом деле я только с приходом этого парня к нам в зал стал понимать, что такое расизм вообще. До этого я с таким просто не сталкивался.
– И в школе не травили?
– Я в школе пользовался авторитетом, поэтому нет, по сути не было такого. Бывало, на улице могли что-то сказать. Или в троллейбусе случалось, когда в институте учился. У нас же встречаются диковатые люди, которые воспринимают меня по-другому. Могут кричать на весь троллейбус, смеяться. Если слышал что-то в свой адрес, моментально реагировал. В 17 лет не всегда удается себя сдержать.
Но с тех пор много времени прошло, я вырос, кое-что понял. Так что конфликтов на этой почве уже давненько не было. Ну и езжу теперь на машине.
– Я помню год 2007-2008, тогда вообще была обостренная ситуация с расизмом в стране, на слуху были скинхеды. Вам спортивные навыки помогали?
– Чтобы драться – такого никогда у меня в жизни не было. Да я и со скинхедами не сталкивался. Это по-моему актуальнее для Москвы или Питера, где остро стоит вопрос с гастарбайтерами.
По-моему, расистам просто выделиться нечем, вот они и думают: я белый, значит, давайте бить всех черных, чего они сюда приехали? Ну так мне, получается, вообще деваться некуда. В Африке я слишком светлый, здесь я слишком темный. Но они этого не понимают. Ходят толпами, вылавливают по одному – я понимаю, если б они еще предлагали драться один на один. И то, для этого нужны соответствующие весовые категории. Я хожу в зал и оставляю свою энергию там. А некоторым людям ее некуда девать, и они занимаются ерундой.
Детство, рассечение, смена гражданства
– Вы сами-то как в борьбе оказались?
– Мне девять лет было. Друг привел, мне понравилось, и я остался. Тогда, конечно, не знал, что буду этому посвящать все свое время. Так вышло, что к окончанию школы я стал показывать неплохие результаты и во мне увидели перспективу.
– То есть в борьбе у вас все получалось, и вы не стали искать альтернативный вид?
– А зачем? Это то, что мне нравится. Тем более, это приносит мне деньги. Честно говоря, по окончании школы я не знал, чем заняться. Вариантов кроме спорта я для себя не видел. Пошел в институт физкультуры – и правильно сделал. У меня полно знакомых, которые позаканчивали не свои специальности, вот им сейчас тяжело. А я точно понимал, что борьба – это мое, и у меня была возможность спокойно тренироваться и ездить на сборы.
– Почему выбрали именно греко-римскую?
– Да просто к тренеру такому пришел в самом начале. В девять лет я даже не знал, что существует еще и вольная борьба, и самбо, и женская. Я пришел, мне сказали: это греко-римская борьба, вот тебе спарринг-партнеры, занимайся.
– В финале чемпионата Европы вы боролись с рассеченной бровью. Чувствовали, что это может помешать победить?
– Я же травму получил во время схватки, а не до нее. Да и травм таких у меня было очень много – и на тренировках, и на соревнованиях. Вот если б я руку сломал, меня б на операцию отправили. А рассечение – это не такая уж проблема. Просто перевязали, и все. Борьба – такой вид спорта, мы часто сталкиваемся головами и «рассекаемся».
Сменить гражданство предлагала и Россия, и Азербайджан
– Вам в свое время предлагали сменить гражданство. Кто предлагал – и, главное, почему не согласились?
– И Россия предлагала, и Азербайджан. В Азербайджане борьба – главный вид спорта. Футбола, например, у них как такового нет. Зато борьба, как и в Иране, финансируется на совершенно другом уровне. Почему не уехал? Не было желания. Хотя понимал, конечно, что там будут совсем другие условия. Но вот не знаю – остался и все.
– Вам так комфортно в Украине, что вы решили не менять обстановку?
– Да. Я даже не задумывался, почему. Просто сказал «нет» – и все. Для меня материальное положение не на первом плане. Это тоже важно, конечно, но в первую очередь я хочу себя хорошо чувствовать морально. У меня здесь мама, которая меня поддерживает, и дом мой родной, и люди по менталитету подходящие. Я же не знаю, как там и что, не жил там никогда.
По-моему, смена гражданства – это совсем лишняя штука. Тем более, у меня хорошие условия для тренировок. Не то чтобы я в плане заработка хватал звезды с неба, но мне на жизнь хватает. А больше мне пока и не нужно.
– Но финансово предложения из России и Азербайджана были выгоднее?
– Конечно. Там развита борьба, они заинтересованы в хороших борцах. Но в Россию я бы не поехал однозначно. Не из-за политической ситуации – мне просто там не нравится, в Москве в первую очередь. К тому же там огромная конкуренция, у них спортсмены – как пушечное мясо. Их не берегут – есть же огромная скамейка запасных из приблизительно равных борцов. Если в Украине, допустим, две человека, которые постоянно между собой выясняют отношения, то в России таких человек десять. И всех в сборную не берут.
– А как вы относитесь к тем борцам, которые сменили гражданство на российское?
– Как относился, так и отношусь. Это их жизнь, это их выбор. Как я могу поменять отношение? Может, время покажет, что мы были неправы, а они правы. Никого осуждать я не собираюсь. У меня на этот счет своя точка зрения, у них – другая. Это нормально.
Психика, премиальные, Минспорта
– Борьба в Украине не так популярна, как хотелось бы. Это потому что в нее банально мало денег вкладывают? Или, может, родители просто не хотят детей отдавать на единоборства, потому что боятся, что им что-то сломают?
– Футбол вообще-то намного травмоопаснее, чем борьба. Я не знаю, почему так – может быть, действительно денег мало вливают. Да у нас, по большому счету, никакой вид спорта особо не пропагандируется. В Америке борьба намного более развита. У них из этого делают шоу и зарабатывают деньги.
– Что можно сделать, чтобы у нас борьба стала популярнее?
– Не могу сказать, что можно сделать. Если б я работал в Министерстве спорта, я б, наверное, знал бы. А я там не работаю и даже не знаю, чем они там занимаются. В их задачи должна входить пропаганда спорта.
– Может, нам с кого-то пример уже готовый взять?
– В Европе совсем другой подход к подготовке борцов. У них, допустим, всего по три человека в сборной. Но на их подготовку вкладываются большие средства, они ездят на все соревнования. А у нас 30 человек в сборной. Вот и получается: какие-то европейские борцы физически, может, и слабее, но среди них отбираются лучшие, на подготовку которых и тратятся средства. И через пять лет их борец становится сильнее, чем наш, который изначально был талантливее.
У нас очень большая сборная – соответственно, очень большая конкуренция. У них такого нет, поэтому их человек раз за разом ездит на турниры, он становится опытнее и «обкатаннее». А у нас часто бывает так: есть сильный борец, но его не возят на турниры. Потом он приезжает на чемпионат мира и проигрывает человеку, который слабее, – просто потому что нет опыта. Наши борцы часто перегорают. Быть сильным на тренировках – это одно, а на соревнованиях – совсем другое. Там нужна еще и устойчивая психика.
Мне за победу на чемпионате Европы премий от федерации не дали до сих пор
– В феврале сменилось руководство министерства спорта – начались публичные скандалы с финансированием регби и художественной гимнастикой. Как обстоят дела с финансированием борьбы?
– В борьбе дела обстоят точно так же – денег нет. Но вы же понимаете, это не из-за того, что пришел новый министр и денег не хочет давать. У нас их в стране нет, и даже если бы правительство не поменялось, все равно не было бы. Так что нужно смотреть не по тому, что произошло за эти три месяца, а по тому, что будет, когда ситуация в стране выровняется. Сейчас так: всем плохо. Даже олимпийским чемпионкам Сочи премий не дали. Мне вот премий никаких не дали до сих пор от федерации за победу на чемпионате Европы.
– Сколько премиальных вам полагается?
– А я не знаю. И не узнавал. Но не дали ничего, а должны были дать. Когда я два года назад занял третье место на чемпионате Европы-2012, выплатили. Но проблемы начались еще год назад – еще при прошлой власти. То есть это не из-за Майдана. Сейчас прошли выборы президента – там уже и будет видно, возможно, и на спорт какие-то деньги будут выделяться.
Но пока ничего не выделяется. В прошлом году у нас было шесть сборов с января до июня. То есть за шесть месяцев – шесть сборов. А в этом году – только два.
– Вы так легко об этом говорите. Другие бы давно уже обиделись.
– Главное, чтобы сознание людей поменялось. Мы все хотим Европу в Украине, но не готовы быть европейцами. У европейцев совсем другой менталитет, там вот так взяток не берут.
Я периодически живу в Германии, в городе Лихтенфельш, выступаю за немецкий клуб. Когда общаешься с немцами, понимаешь, почему они так хорошо живут. Потому что они пашут. У них нельзя вразвалочку прийти на работу. Если восьмичасовой рабочий день, то все восемь часов вкалывают. Не так, как у нас – полчаса поработал, полчаса в интернете полазил, где-то еще поковырялся, потом покурил, не спеша пришел – и половины рабочего дня уже нет. Так что это еще вопрос: готовы ли мы становиться европейцами?
– Ну перспективу вы хоть какую-то видите?
– Остается надеяться на молодое поколение. На наше с вами поколение, на следующее. Может, у них сознание поменяется. Я осторожно отношусь к бабушкам, которым за шестьдесят. Когда люди идут голосовать на выборах за коммунистов или просто «за гречку» – по мне, это маразм. Будущее за молодежью. Главное, что нынешняя молодежь более прогрессивна, чем та молодежь, которая была 10-15 лет назад.
– Таких сознательных спортсменов, как вы, еще надо поискать.
– Я не самый хороший человек в мире. Да я и спортсмен пока не самый лучший. Нет, то есть я собираюсь стать одним из лучших! Но пока у меня еще столько впереди – дай только бог здоровья. В любом случае, все свои победы я буду посвящать стране. И верить, что мы когда-нибудь станем жить лучше.
Фото: REUTERS/Ivan Milutinovic
Интервью впервые опубликовано на Tribuna.com 31 мая 2014 года
