Карапет Микаелян: «Мое сердце работает в три раза медленнее, чем надо. Это последняя стадия»

Октябрь-2011, Москва. Над площадью, раскинувшейся перед Домом Футбола, висят распухшие тучи, а по крышам разбросанных по округе авто тихо постукивает дождь. В темноволосом мужчине, дрожащем от холода у дверей итальянского ресторана, никто не узнает футболиста. Если не считать второлиговой «Ники», карьера Карапета Микаеляна прошла мимо столицы: полтора десятка лет он ходил в знаменитостях российской провинции, забивая голы за «Крылья Советов» и иркутсткую «Звезду», «Сокол» и «Лукойл» из Челябинска, «Кузбасс» и ставропольское «Динамо». Впрочем, болельщики этих команд, окажись они в этот момент в московской мороси, тоже не узнали бы Карапета.

Его щеки опухли, руки, сжимающие телефон, время от времени начинают трястись. В самом начале лета Микаелян узнал страшный диагноз ― дилатационная кардиомиопатия, заболевание, замедляющее работу сердца так сильно, что в какой-то момент оно может окончательно встать. Сбросив дутую куртку и плюхнувшись в низкое белое кресло, Карапет дает свое первое интервью за последние десять лет и периодически старается улыбаться. Но сейчас это дается особенно тяжело.

Болезнь

― Новость о вашей болезни просочилась в интернет в самом конце сентября и шокировала всех. Когда узнали диагноз вы?

― Все началось в конце мая. Еще не зная о болезни, я умудрялся играть в футбол за ветеранов. Семью кормить надо, а за профессиональную карьеру я ничего не заработал, поэтому раз или два в неделю участвовал в каких-то матчах ― то за одну команду, то за другую. Конечно, денег это приносило немного, но не дома же сидеть. И так вышло, что после одной из игр я вернулся домой, лег спать и начал задыхаться. Меня увезли в больницу, думали ― бронхит. Пять дней меня там лечили, и я вернулся домой. А потом случился еще один приступ, и я оказался в кардиологическом отделении седьмой городской клинической больницы. После того, как провели полное обследование, мне сообщили диагноз ― дилатационная кардиомиопатия. Мое сердце работает в три раза медленнее, чем у нормального человека. Это самая последняя стадия. Это очень плохо.

― Что же делать?

― Сейчас я пью таблетки для того, чтобы хоть как-то улучшить работу сердца, и мне смогли сделать операцию. Без нее уже никуда ― таблетки таблетками, но мое сердце они спасти не смогут. Вопрос в том, какая операция мне нужна. Самый плохой вариант ― это трансплантация. 60% того, что мне придется делать именно ее. Хотя врачи обещают, что постараются найти какой-то другой вариант.

― Таблетки ― ваше единственное лечение в данный момент?

― Почти весь август я пролежал в больнице. Первые три недели ― в 7-й клинической, затем ― в 15-й Филатовской, где я два дня валялся в реанимации, было совсем плохо. Сейчас я нахожусь под наблюдением 83-й клинической больницы, но лечусь дома. В больнице я пролежал почти три недели, и они сумели поставить меня на ноги, поэтому сейчас уже нет необходимости в капельницах, а таблетки я могу принимать и дома ― тем более что больница платная, а находится в пяти минутах езды. Если не дай бог что ― позвонишь в скорую, довезут.

― Как долго все это продлится ― пока неизвестно?

― Через неделю я опять лягу на несколько дней, и мне уже, возможно, скажут, какую операцию буду делать. Я уже видеть, честно говоря, не могу эти таблетки ― противные до ужаса, горькие. Но пока ничего неизвестно. Когда они заканчиваются, я спрашиваю врачей: «Покупать еще?» Говорят, покупать. Значит, пить еще долго. У меня уже и так все лицо от них опухло. А как кушать хочется ― ужасно хочется, вы не представляете… Мне же ничего нельзя: ни жаренного, ни соленного, ни острого, ничего. И, видимо, уже надолго. Жидкости ― только литр в сутки, потому что когда я первый раз поступил в больницу, ее во мне было очень много, пришлось откачивать. Я и сейчас мочегонные таблетки, на всякий случай, пью.

― Вы уже месяц собираете деньги на операцию. Как идут дела?

― Я собираю, но, честно говоря, хреново что-то они пока собираются… Я вчера с Ромой Березовским говорил, просил, чтобы он обратился к вам, ребятам-журналистам, чтобы повесили на сайтах какую-нибудь новость обо мне, обновили еще раз. Потому что, я вам честно скажу, и тревожно сейчас и очень, очень обидно. Я играл в стольких клубах, причем играл хорошо, практически во всех командах был лучшим бомбардиром, а сейчас ко мне такое отношение… Обидно. Ни копейки пока никто не дал. Ни Саратов, ни Самара, ни сборная, ни Иркутск, где я пять лет отпахал и меньше 15-16 голов за сезон никогда не забивал. Гробил здоровье: ангина, грипп ― неважно, все равно выходил играть. И хоть бы один человек позвонил сейчас и просто поинтересовался бы, как мои дела. А со сборной Армении вообще странная ситуация. Я слышал, что они там божились, что переведут деньги. Но через друга узнавал ― пусто. На валютном счету у нас по-прежнему анонимные 200 евро. Ну, если эти 200 евро сборная Армении отправила ― ну что, спасибо им большое.

― Сколько денег требуется на операцию?

― Средняя операция ― не трансплантация, а просто операция на сердце в моем случае ― около 15-20 тысяч евро будет стоить точно. Трансплантация ― это еще 10 тысяч сверху. А у меня сейчас четырех тысяч даже нет. Очень обидно, поэтому я Рому и попросил, чтобы хотя бы на сайтах написали, может, кто вспомнит. Понимаете, если бы у меня были какие-то деньги, я бы никогда в жизни не просил помощи. Но тут такая ситуация… Вот я сейчас с вами разговариваю и стараюсь держаться. А на самом деле, внутри ― просто паника. У меня проблемы. Большие проблемы. В больнице, в которой я нахожусь под наблюдением, работает профессор-кардиолог, мне его большие люди помогли найти, попросили, чтобы он занялся мной. Но этого все равно мало. Все равно нужно, чтобы какой-то запас денег был. И это безумно давит. Я вот думаю, что мне уже на следующей неделе могут подойти и дать направление в одну из трех московских клиник, где делают эти операции. Но если потребуется пересадка ― это вообще огромная проблема, нужно искать донора. А таких, как я, там тысячи. Мне обещали, что постараются пихнуть меня без очереди, но все равно все это безумно страшно. Ведь даже если найдется донор, сердце может не прижиться или еще что-то. Поэтому сейчас я очень надеюсь, что за счет таблеток получится довести мое сердце до такого состояния, чтобы пришлось делать не пересадку, а какую-то другую операцию. Небольшой прогресс сейчас есть, совсем мизерный. Дай бог.

― Есть люди, чьей помощи вы не ждали, а они объявились?

― Я очень обрадовался, когда мне позвонил мой товарищ Тигран Петросян, который сейчас находится в Армении. И вот Тигран, Саша Бородюк и Сережа Игнашевич мне помогли. Конечно, на операцию этих денег не хватит, но все равно спасибо им огромное. Мы же все вчетвером еще в Самаре играли, при мне Игнашевича из второй лиги взяли в «Крылья». Помню, как приехал к нам и на первой же двухсторонке так меня закусал (улыбается). Было видно уже тогда, что станет сильным футболистом. Потом он уехал сперва в «Локо», потом в ЦСКА, получилось, что мы почти 10 лет не виделись. И вот Тигран нашел их номера, позвонил, рассказал о моей ситуации. И мне помогли, спасибо им еще раз. Это, наверное, было неожиданно. А остальное… Знаете, я не надеялся, может быть, от кого-то лично получить помощь. Я ждал именно от клубов, в которых играл, но пока как-то глухо все совсем. Не думаю, что клуб даже второй лиги не смог бы отыскать тысяч десять рублей хотя бы для отвода глаз. Это не тяжело. Вот, что обидно, и из-за этого я нервничаю еще больше, чего вообще делать нельзя. Меня, конечно, дома успокаивают, но все равно, знаете, бывает, что от злости даже слезы появляются. Как так, блин, я свое здоровье гробил для вас, а вы даже не позвоните, не узнаете, как дела. Не говорю уже о помощи.

― Вы завершили карьеру в 2008-м. Чем вы зарабатывали на жизнь эти три года?

― Когда начались эти проблемы, я взял перерыв, а так уже год за рулем сидел, развозил пищу. Футбол закончился, образования у меня нет. Я хотел остаться в игре, стать тренером, даже потренировал чуть-чуть «Нику» во второй лиге. Из десяти матчей, которые мы провели ― три победы, две ничьи, пять поражений. Для «Ники» это был хороший результат. Но потом клуб закрыли, а для того, чтобы поступить в ВШТ, нужны деньги. У меня нет 300 тысяч рублей, чтобы там учиться. Да и диплома нет ― хотя в Иркутске мне предлагали поступить в университет и учиться заочно, чтобы потом иметь возможность тренировать. Но молодой был… Очень жаль, что отказался. Очень. Так что с тренерской карьерой все так и заглохло. Хотя мне безумно хотелось. Всю жизнь был в футболе, закончил играть в 39. Хотя я бы и сейчас продолжал, если бы не сердце. В начале года мне предлагали вернуться во вторую лигу, но денег было совсем мало, поэтому отказался. У меня же никаких болячек до сердца не было. Единственное, что случалось ― это ангина. И аппендицит вырезали. Все.

― Как проходит ваш день сейчас? Отвлекаетесь на что-то?

― Более или менее отвлекаюсь, когда семья дома. А утром, когда жена уходит на работу, дочки ― на учебу, и я остаюсь один ― честно, это пиздец. Начинаешь грузиться, мысли только об одном. Иногда выхожу подышать чуть-чуть, развеиваюсь. В общем, мало приятного.

― На нашу встречу вы приехали на метро. Еще год назад у вас была машина ― что случилось?

― Я в позапрошлом году брал в кредит Пежо-207, а она у меня через год сгорела прямо на МКАДе. В буквальном смысле ― мотор сгорел, я останавливаюсь, открываю капот, а там огонь. У меня была и КАСКО, и ОСАГО, но когда я приехал в офис, мне сказали: «У нас нет такой статьи». А мне кредит надо продолжать платить. Хорошо, получилось продать эту машину кое-как. А все деньги тут же отдал банку.

Хлеборез

― Ваше последнее интервью датируется чуть ли на 2000 годом, но даже там вы почти ни о чем не рассказываете. Например, о том, что служили на Дальнем Востоке. Как это вышло?

― В 87-году я играл в армянском «Шираке», меня только-только начали подтягивать к основе, выпускать на замену. Выходил на 10 минут ― забивал, выходил на 5 минут ― забивал. Даже успел отыграть три матча с первых минут. А потом пришла повестка. В военкомате комиссар увидел моего отца, подошел и говорит: «Футболист? Давайте его в Баку, в спортивную роту». Отец не согласился. И буквально через месяц там началась война с Азербайджаном. А меня посадили в самолет и увезли в Хабаровский Край, город Амурск. Отслужил полтора года.

― Почему полтора?

― У меня должность была, о которой многие мечтали ― хлеборез. Мечтали, потому что в город можно часто ходить. И вот я однажды прогуливался и увидел, как какая-то команда тренируется на поле. Подошел, говорю: «Ребят, я тоже футболист. Посмотрите меня, может, подойду». Дали мне шорты, кеды: «Ну, показывай, что умеешь». Я как начал их возить на тренировке. Всю неделю ходил к ним, даже в каком-то матче сыграл ― 8:0 выиграли, я пять забил. И буквально через три дня приезжает представитель и говорит: «Собирай вещи, ты закончил армию». Каким-то образом они уже обо всем договорились, увезли меня в Комсомольск-на-Амуре, а уже через неделю подписали контракт на три года. Два из которых я не вставал со скамейки (улыбается).

― Почему же не расторгли?

― Молодой был, ждал, тем более, боялся, что в армию обратно заберут. Дали бы мне тогда контракт на 10 лет ― я бы и его подписал. А так ― посидел два года, пришел новый тренер, и я начал играть. Так и понеслась футбольная карьера.

― Те полтора года, что вы провели в армии ― жесть?

― Да нет. Мне повезло, потому что я не занимался ничем, кроме того, что резал хлеб и отдавал старикам свое масло. Автомат в руки брал только на присяге. Завтрак приготовил ― и можно спать полдня.

― Вопрос, который через несколько лет станет для меня весьма актуальным: как же попасть на такую должность?

― Когда мы только приехали в часть, нескольких человек, включая меня, завели в каптерку. И говорят: «Напишите предложение: «Солнце светит ярко». А там со мной какие-то узбеки были, еще кто-то ― не русские, в общем. И я был единственным, кто написал без ошибок. Меня сначала каптером хотели сделать, но потом что-то там случилось, ко мне пришли и сказали: «Иди на хлеборезку». Так что мне просто повезло. Никто меня не трогал, никакой дедовщины для меня не было.

― Совсем-совсем?

― Если только в первый месяц. Помню, что каждый вечер дрались толпа на толпу у туалета на улице. Узбеки с казахами против чеченцев, армян. И я участвовал, естественно. Но это только первый месяц было. Потом уже все друг к другу присмотрелись, и не выступали лишний раз.

Корея

― В 1996 вы оказались в корейском клубе Валерия Непомнящего. Как это вышло?

― Весь год я отыграл в Саратове, стал лучшим игроком года в первой лиге, и мне позвонил из Москвы Владимир Абрамов: «Непомнящий хочет, чтобы ты на недельку приехал к нему на просмотр в Корею». У меня на тот момент было предложение от «Динамо», но там играл Олег Терехин, который забивал по 16 голов за сезон. И вот мы встретились с Толстых, который тогда управлял клубом, и он мне говорит: «Мы сейчас подпишем контракт, но ты пообещаешь, что будешь забивать больше, чем Терехин?» А как я могу такое пообещать? Попросил время подумать, а через несколько дней Абрамов как раз предложил поехать в Корею. Решил, что надо ехать. Потренировался там неделю, и подписал контракт на два года, о чем потом пожалел.

― Почему?

― После того, как контракт был подписан, мы поехали на сборы, я понял, что на самом деле Непомнящий не собирается наигрывать меня в состав. А мне никогда не хотелось просто сидеть и получать деньги, мне хотелось играть. Но сезон начался, а там еще лимит на иностранцев был, так что я сидел совсем глухо. Играл в футбол, только когда вызывали в сборную. А Непомнящий как-то раз вызывает меня и говорит: «Выбирай: либо ты будешь играть у нас, либо в сборной». Да даже если я действительно получал бы игровое время, я бы все равно выбрал сборную. Это святое. Вот и говорю ему: «Я выбираю сборную». «Ищи другой клуб». И я вернулся в Россию. Хотя по деньгам очень проиграл: в Корее у нас была хорошая зарплата, около 6 тысяч долларов. Полторы тысячи ― премиальные. Плюс, были подъемные 150 тысяч долларов за два года. На эти деньги я купил квартиру в Москве, помог родственникам. Хотя лучше бы не помогал ― и те, и другие с концами.

― Вы общались с Непомнящим после того, как уехали из Кореи?

― Нет, попрощались и все. Но я все равно считаю, что он неправильно поступил, заставив меня выбирать между клубом и сборной. Тем более, что была бумага, в которой было написано, что они обязаны отпускать меня на международные матчи. Но я не жалею о том, что все так получилось. В сборной я получал удовольствие от футбола, проехал с командой всю Европу, весь мир, забивал Франции и Германии. Это останется на всю жизнь. Но все равно ситуация была неприятной. Непомнящий мог бы просто сказать мне: «Карапет, мы в тебе больше не заинтересованы. Давай ты доиграешь этот сезон здесь, а потом мы найдем тебе новую команду». Я бы все понял. А так получилось странно и обидно.

― К чему вы так и не смогли привыкнуть за год жизни в Корее?

― Тренировки ― они были безумно тяжелыми. Перед сезоном мы каждый день бегали кросс пять километров, потом тренировались в парке. На горку подняться, спуститься, еще что-то. Все на время. Очень тяжело. Самой распространенной болезнью был геморрой. Когда я первый раз его получил, подошел к Непомнящему, говорю: « У меня геморрой, не могу тренироваться». «А меня это не волнует. Это не травма. Иди к докторам, пусть тебе залечат, а потом на тренировку. Тебе за это деньги платят».

― Не считая футбола, в Корее жилось хорошо?

― Условия отличные были. И машину дали, и квартиру, со мной рядом была семья. В быту никаких проблем вообще. Помню, как всей семьей ездили отдыхать в местный Диснейленд, который считается третьим в мире. А какие там были стадионы, базы! 97-й год, а вся инфраструктура, построенная для чемпионата мира-2002, уже была принята ФИФА. Поля ровнее, чем этот стол. Так что за пределами поля все было великолепно. Если бы играл еще… Я помню, как однажды, меня поставили в основу. К 20-й минуте мы ведем 2:0 ― я забиваю, а потом отдаю голевую. 22-я минута ― меня меняют. Не говоря вообще ни слова! Я подхожу к Непомнящему после матча, спрашиваю: «Валерий Кузьмич, почему вы меня заменили?» «Так надо». Что надо? Кому надо? Так я этого и не понял. Может, были какие-то тактические соображения или еще что-то ― ладно. Но почему нельзя было по-человечески объяснить? Если бы мы сейчас с Непомнящим встретились, я бы спокойно поздоровался и поговорил. В конце концов, каждый тренер работает по своему ― может быть, действительно надо было так поступать. Но обида все равно осталась. Не поехал бы я в Корею, и вся карьера могла бы сложиться по-другому.

Бардак

― Тем не менее большая часть вашей карьеры прошла в бардаке, который сейчас именуется ФНЛ.

― Бардак ― слишком мягкое слово для того, что творилось. После Кореи разница была, конечно, особенно заметной ― там не бывало такого, чтобы задерживали зарплаты, как у нас бывало, когда по полгода ничего не платили. Или чтобы давили на судей. Был такой арбитр, Синер, который летом футбол судил, а зимой ― хоккей с мячом. И я помню матч, в котором он уже на 15-й минуте ставит пенальти в наши ворота. Нападающий бьет, наш вратарь отбивает. Мы радостные, бежим его поздравлять. А судья подходит к нам и говорит: «Рано смеетесь. Я все равно еще поставлю». И поставил еще два, но наш вратарь все взял. Остается минуть пять до конца игры, вся команда соперников подбегает к нам, умоляет, предлагает сумасшедшие деньги, чтобы мы пропустили. Но мы не согласились, так вничью и сыграли. Таких случаев ― полно. Судей подкупали постоянно. Когда я играл на Дальнем Востоке ― там не деньгами, а икрой, рыбкой. У них-то там все это копейки стоило. Я за те три с половиной года, что там провел, столько этой икры наелся, что до сих пор не могу ее видеть.

― Не было желания уехать от этой грязи куда-нибудь подальше?

― Конечно, было. Я мечтал поиграть где-нибудь в Швейцарии, хоть в третьем дивизионе. Я бы с большим удовольствием улетел и сделал бы все возможное, чтобы там остаться. Но не было предложений. Разве что Израиль.

― Израиль?

― Да, я даже отыграл там три месяца. В 1999-м мы с «Крыльями Советов» приехали на сборы в Израиль, и на наши тренировки приходили смотреть люди из «Хайфы». Я им понравился, и после одного из матчей они подошли ко мне и Тарханову. Говорят: «Мы хотели бы взять этого футболиста к себе». Тарханов вроде не против, я тоже. «Ну, все. Тогда собирай вещи, завтра поедешь с нами». На следующий день за мной приезжают, а Тарханов вдруг говорит: «Я тебя не отпускаю». «Почему?» «Ты мне нужен». Мы закончили сборы, вернулись в Россию, и выяснилось, что не сильно-то я был и нужен. Но «Хайфа» ждать не могла, у них чемпионат начался, так что все затихло. Уже через несколько месяцев агенты вновь стали созваниваться, и мной заинтересовалась команда из первой израильской лиги. Там я и играл на протяжении трех месяцев.

― Почему только трех?

― Тревожно было там жить. С этими войнами, бесконечными взрывами. Страшно. Поэтому после трех месяцев я вернулся домой. Хотя у нас и во второй, и в первой лиге, конечно, творился полный беспредел.

― Например?

― Да чего только не было. Я вот помню, как мы в Чечню должны были ехать. Я тогда в «Иркутске» играл, у нас было два выездных матча подряд ― во Владикавказе и в Грозном. Тогда в низших лигах на игры ездили парами ― мы были с «Читой». То есть, когда мы играли во Владикавказе, они ― в Грозном. А потом мы должны были меняться. И вот отыграли мы свой первый матч, собираемся выселяться из гостиницы и уезжать в Грозный, а в этот момент в отель вселяется «Чита». Естественно, начинаем спрашивать, что там, да как. Ребята рассказывают, как их посадили в автобус, как они ехали, прячась за бронетранспортером. Как на границе говорили, чтобы руки держали за головой, голову опустили так, чтобы не было видно в окно ― не дай бог снайперы заметят. В общем, кое-как они добрались до гостиницы. Всю ночь ― взрывы, крики, стрельба. А когда утром выходят на матч ― вокруг поля сплошные военные с автоматами. «Так и играли». Понятно, что у нас после такого рассказа никакого желания туда ехать нет. Подошли к тренеру, говорим: «Мы не хотим там играть». Что ему делать? Одно дело, если бы два человека заявились ― их и послать можно. А тут вся команда. Так что сели, написали заявления, тренер позвонил в Москву ― и никуда мы, слава богу, не поехали.

― Вы отыграли в низших российских дивизионах почти 20 лет. Изменилось ли там хоть что-нибудь?

― Нет. Абсолютно ничего. Но я хочу сказать, что даже в этом бардаке, в котором прошла практически вся моя жизнь, было много хорошего, и позитив всегда перешивал негатив. Я привык к этой жизни. Да, там все не так, как надо. Все отстало. Там до сих пор играют на болотах, живут в полуразрушенных гостиницах. Но я вспоминаю о своей карьере с улыбкой. Я играл в хороших командах, с отличными ребятами, я проехал всю страну вдоль и поперек. И несмотря на все проблемы, это было интересно.

Валерий Непомнящий, в 1996-1997 гг. главный тренер корейского «Бучеона»:

«Мы работали с Карапетом в Корее, но за год так и не смогли найти общий язык. Скажем так: у меня не получилось воспитать его под свой стиль работы. Очень жаль, потому что у него был большой потенциал, и я думаю, что Карапет мог бы добиться в футболе большего. У него проблемы со здоровьем? Честно скажу, первый раз слышу. Я не следил за ним уже лет 10, поэтому для меня это неожиданность. У него есть счет, куда можно перечислить деньги? Спасибо, что сообщили, я обязательно постараюсь ему помочь»

Виктор Развеев, президент «Крыльев Советов»:

«Я в курсе проблем Карапета и некоторое время назад уже дал задание собрать деньги и перечислить на его счет. К сожалению, потом я заболел и все чуть-чуть затормозилось. Но могу пообещать: в ближайшие дни мы обязательно доведем дело до конца и поможем нашему бывшему игроку»

P.S. Если вы хотите помочь Карапету Микаеляну оплатить операцию, перечислить средства можно по данным счетам:

Рублёвый счёт

Реквизиты для переводов в рублях

Дополнительный офис 9038/1486

Московского банка

ОАО «Сбербанк России»

Корреспондентский счёт:

№ 30101810400000000225

В ОПЕРУ МГТУ Банка России

Банк получатель:

ОАО «Сбербанк России»

БИК: 044525225

ИНН: 7707083893

КПП: 775003035

Ф.И.О. Болеева Светлана Михайловна

Лицевой счёт № 4081 7810 8380 6330 0047

Контактный телефон 8 (903) 112-54-65 (Светлана)

Валютный счёт

Банк-корреспондент Сбербанка России

Reseiver`s correspondent

SWIFT: MIDLGB22

Банк бенефициара

Account With Institution

SABRRUMM

SBERBANK

Tsaritsinskoye branch 7978

Moskow, Russia

Клиент – бенефициар

Beneficiary customer

Boleeva Ekaterina Stanislavovna

Tambovskaya str., 8-1-34

Moskow, Russia

Номер счёта бенефициара

Beneficiary account:

4081 7810 2380 6003 7434

Фото – Сергей Гилев

Sports.ru и благотворительность:

Футбольный ЦСКА в детском доме

Сноубордистка Алена Алехина в детских клиниках

Аукцион журнала PROспорт