«Когда ты не можешь встать с кровати, не заплакав – это убивает». Борьба Эмиля Гарипова
От редакции Sports.ru: вы в блоге «Единицы» – новом хоккейном проекте, посвященном только голкиперам. Поддержите блог плюсами, подписками и комментариями, чтобы интересных рассказов о людях с самым нестандартным амплуа и интервью с ними стало больше в вашей ленте.
Эмиль Гарипов – третий герой проекта о хоккейных вратарях «Единицы». Мы немного обновили сайт, и, конечно же, опубликовали весь лонгрид про Гарипова там – whatasave.by/garipov, а самое интересное из большого интервью – как всегда в нашем блоге на Sports.ru.
Мы слетали в Челябинск, чтобы встретиться там с Эмилем и узнать вот что:
– Правда ли Билялетдинов давал установку в плей-офф – бросать Коваржу в голову;
– Какие упражнения Гарипов отказался выполнять в «Ак Барсе» и к чему это привело;
– Что на самом деле случилось в раздевалке между ним и Секачем после матча «Динамо» – «Авангард»;
– В чем главный секрет успеха Эмиля в Казани (спойлер: конечно же – тренер вратарей, но с какими методами?);
– Какова мотивация спортсмена, когда с деньгами все давно в порядке.
«Было всякое. Билялетдинов относился с терпением»
– Чего там Коварж тебе нарассказывал? Не говорил Билялетдинов, чтобы ему в лоб бросали, – смеясь, начал разговор Эмиль, не дожидаясь первого вопроса.
– Не говорил?
– Да не было такого. Я же был в «Ак Барсе» тогда. Не слышал, чтобы на собраниях Билялетдинов такое говорил. И для вратаря ничего такого нет в том, что ему в голову бросают.
– Прямо ничего такого?
– Мне за тренировку раза три минимум попадает в голову.
– Якуб же не сам это придумал – ему брат прислал сообщение, а брату кто-то сказал, видимо, из «Ак Барса».
– Кто у нас чех был в команде? Секача не было тогда.
– Может быть, глухой телефон получился?
– Вот ты знаешь Билялетдинова? Видно по нему, какой он человек? Я сомневаюсь, что он будет говорить такие вещи, что вратарю надо в голову бросать. И смысл? Ну, бросили в голову вратарю – ну и что? Ты же настолько сконцентрирован на игре, что тебе по барабану.
– Шлем слетит, момент продолжится, вратарь потеряет фокус?
– Смотри, у тебя есть шанс – бросаешь с ползоны. Что выберешь – забить или бросить Коваржу в голову?
– Забить.
– Ну. Игрок же не думает: «Не буду забивать, лучше в голову как дам ему». А вообще, если вратарь находится в правильной позиции, ему часто будет в голову прилетать. Мне тренер говорил: «Если в голову попала – радуйся, значит, ты в правильном месте находишься».
– Две недели назад ты уже в четвертый раз играл против «Ак Барса». И сделал первый шатаут за последние десять месяцев – в супер особенной для тебя игре. Как спалось перед матчем?
– Нормально, на самом деле. Первый год было тяжело мне. Это уже не тот «Ак Барс», из которого я уходил, многих людей нет. Альберт Яруллин, брат мой, со мной уже.
– К какой минуте игры у тебя из головы ушла мысль о том, что ты играешь против «Ак Барса»?
– Минуте к пятой-шестой. Я просто играл от броска к броску, как мне говорил Симо, наш тренер вратарей. Отбил – следующая, отбил – следующая. Я не думал, что на 57-й минуте будет. Как говорил Майк Тайсон: «Если ты подавишь огонь – он может спасти тебе жизнь, а если ты его распустишь, то он все сожжет». Нервы – это огонь. Надо обуздать их и свои эмоции. Если ты горишь, какой бы ты сильный ни был, уставать начинаешь быстро, забывать, чему тебя учили.
– Мне рассказали, что в «Тракторе» сейчас идеальный командный микроклимат...
– Правда, очень хорошие ребята собрались. Альберт Яруллин, Леха Потапов, Андрей Стась, все остальные ребята. Заслуга генерального менеджера и главного тренера – они подбирают игроков. Если ты будешь брать игрока, не зная, что у него плохой характер – рано или поздно он все равно проявит свой негатив. Многие тренеры звонят в предыдущие клубы, узнают, какой игрок в коллективе, как себя ведет в такой ситуации, как в другой ситуации. Когда меня брали в Омск, очень многим ребятам из Казани звонили, узнавали про меня. Сейчас в Челябинске не могу ни про одного человека сказать плохо.
– А если игрок – супертоп, но характер – говно, стоит его терпеть руководству?
– В таких ситуациях тренер должен быть грамотным психологом. Должен подавлять его негативные действия. Ни одна команда не выиграет, если у тебя плохой коллектив. Саня Свитов рассказывал, что в Уфе у них был суперколлектив, когда они выиграли. В Казани два Кубка еще до меня – суперколлектив. Когда мы выиграли – это прям семья была. Ты видел победную раздевалку? Ну это семья была! Все жены, родители, все спустились в раздевалку.
– Если бы на скамейке у «Ак Барса» сейчас был Билялетдинов, а не Квартальнов – это была бы другая игра для тебя?
– Ушел бы я, если б был Билялетдинов? Вот такой вопрос надо задавать сперва (смеется)... Думаю, конечно, это была бы другая игра.
– Про «ушел бы» обязательно кто-нибудь скажет – «конечно, не ушел бы, его агент – зять Билялетдинова».
– Ты думаешь, Билялетдинову можно навязать игрока, тем более вратаря, который не ловит, и чтобы он его держал в команде?
– Наверное, нельзя?
– Конечно, нет!
– Когда в последний раз тебе удавалось пообщаться с Зинэтулой Хайдаровичем?
– В Казани. Мы гуляли с семьей, а он шел с супругой. Я подошел, ну, как подошел – подбежал, поздоровался, мы с ним пообщались. Билялетдинов – очень важный человек в моей спортивной карьере. Многому меня научил в плане хоккея и в отношении к делу. У меня были всякие моменты в жизни, и он относился ко мне с терпением.
– Моменты хоккейные или другие?
– Нет, не хоккейные.
– Можешь привести пример?
– Это плохие примеры. Нет, не скажу. Но за это я ему очень сильно благодарен.
«У вас дыра вот такая вот в мышцах»
– Если мы с тобой будем говорить только о том, как важно бабушек через дорогу переводить и помогать бездомным животным – короче, обо всем хорошем – то по статистике процентов пять аудитории все равно будут хейтить твое мнение в комментариях.
– Я давно не читаю комментарии. Раньше читал.
– Какую самую большую чушь о себе видел?
– То, что я из-за отца играю в первой команде. Ты представляешь, кто должен быть отец, чтобы тебя из-за него взяли в «Ак Барс»?
– А кто должен быть отец, чтобы у тебя во всех регулярках за «Ак Барс» процент отраженных был выше 92?
– Всегда так к своим относятся. Я не скрываю – я всегда мечтал играть в Казани. Я очень люблю этот клуб. И людей люблю, которые приходят на арену. И арена родная. А потом такие ситуации происходят, как у меня произошла. Сам я бы никуда не перешел из «Ак Барса». Я бы не смог оставить Казань. Для меня все комфортно там было.
– Ты пробовал переосмыслить историю твоего расставания с «Ак Барсом»? Поставить себя на место менеджмента, подумать о том, что просто так сложились обстоятельства? У тебя – огромный контракт, и ты только восстанавливаешься от травмы, а Рейдеборн и Билялов играют хорошо, и зачем что-то менять?
– Во-первых, мне в принципе проще относиться к ситуации, потому что я понимаю – то, что тебе предначертано, не может не случиться. Три года назад кто-нибудь мог представить, что мы с Яруллиным будем играть в «Тракторе», да еще так, что я сначала уйду в Омск, потом в «Динамо» и только потом в Челябинск? Видишь, как все происходит. Момент, конечно, неприятный, но я ни на кого не обижаюсь. Дмитрий Вячеславович – хороший мужик, честно. С ним у меня проблем вообще не было. Вячеславыч – хороший мужик.
– «После прихода в «Ак Барс» главного тренера Дмитрия Квартальнова Эмиль пытался сам составить для себя план восстановления и уезжал самовольно на лечение в Германию. При этом на тренировках вратарь отказывался выполнять определенные упражнения, считая, что они могут ему навредить». Что из этого близко к истине?
– Считал, что упражнения могут навредить.
– Что за упражнения такие?
– Я просто сейчас все расскажу тебе. Финал с ЦСКА. Я играл с травмой. Мы прошли Челябинск в финале конференции, пошли в баню – обычное восстановление после нагрузок. На следующий день была тренировка, начали готовиться к финалу. Я пошел приседать. С утра встаю – и просто не могу надеть носки.
– Не можешь надеть носки – почему?
– Не могу нагнуться – спина болит. И сидя тоже не могу. Мне братишка мой надевал носки. Я думаю: «Сейчас же финал. Как играть? Что делать?». Массажисты сделали, что можно было – вроде отпустило, но я играл на травме – и на уколах. Мы выиграли Кубок.
Потом межсезонье, я готовлюсь-готовлюсь – и у меня пошла боль в спине. Приезжаю на сборы, мне укол делают – я тренируюсь и играю. Опять болеть начинает, опять укол делают – тренируюсь и играю. Мы едем к врачам, меня смотрят, делают снимки – а у меня грыжа была с 20 лет, вот, говорят, она и болит. Назначают лечение, мне ничего не помогает.
Мне говорят: «Едь в Германию», я говорю, что не поеду, мне надо тренироваться, играть, но в итоге все-таки поехал в Москву. Там говорят – это вообще не грыжа, у тебя вот это и вот это, делают укол – и мне не помогает опять. Тут я уже не выдержал и поехал в Мюнхен. Я не мог поехать через клуб, потом что хирурга, который работает с клубом, надо было ждать неделю или две. А у меня настолько болело, что я спать не мог. Стоять не мог, сидеть не мог, уже голеностоп начал отказывать – знаешь, когда мурашки такие идут, немеет нога? Вот такая фигня началась. Это был уже январь. Мне в клинике в Мюнхене сделали укол, провели реабилитацию семь дней, меня отпустило.
Возвращаюсь в Казань. До плей-офф где-то месяц или даже полтора, меня спросили: «Будешь играть?» – я говорю: «Буду». Начинаю тренироваться, но становится еще хуже. И очень сильно начинает неметь нога. Тут я встречаю человека, который мне говорит: «Эмиль, не рискуй, ты первым делом – человек, и после хоккея у тебя тоже есть жизнь». Я спрашиваю у доктора из Мюнхена, что будет, если я буду играть в таком состоянии. Он сказал, что будут большие проблемы с голеностопом.
Я сам понимал, что в таком состоянии я физически не готов, потому что на тот момент из целого месяца три недели не катался. Делать хуже себе и клубу я не хотел. Конечно, в первую очередь я не хотел делать хуже себе – потому что эта боль на протяжении семи месяцев, когда ты не можешь встать с кровати, не заплакав – это убивает психологически.
В конце концов мне поставили диагноз вообще другой. Нашли нерв, который был сдавлен. Сделали мне операцию. Назначили трехмесячную реабилитацию, я ее прошел, а перед летними сборами в Казани я подумал – дай-ка я пройду подготовку к сборам у них в клинике в Мюнхене. У них центр реабилитации – вышка! Тренируюсь, три-четыре дня проходит – чувствую, что-то не то. Дискомфорт. Но вроде не болит ничего. Думаю, пока здесь, проверю пах. Делаю обследование, мне говорят – у вас дыра вот такая вот в мышцах. А боли не было.
– И что делать с таким?
– Прооперировали, поставили сетку специальную, прямо в мышцу. Возвращаюсь к началу сборов в «Ак Барс», а в Мюнхене мне врачи сказали, что после таких проблем со спиной – вот это, это и это делать нельзя. Приседания не надо. Становую не надо. Команда уехала в Нижнекамск, а мне дали план подготовки, и я в ней становую тягу заменил другим упражнением. Я раньше-то не приседал особо и становую не делал. Сказал об этом, на что мне ответили, что я – лентяй. Что я обманываю. Что не работаю. Говорю, что переживаю за свое здоровье. А мне отвечают такой фразой, не скажу, кто: «А ты знаешь, что хоккеист здоровым не бывает?».
– Так в итоге в Мюнхен ты все-таки сам ездил без ведома Квартальнова?
– Ну, как я мог ездить самовольно при Квартальнове, как об этом написали, если все мои поездки в Германию были до того, как Дмитрий Вячеславович пришел в «Ак Барс»? Я ездил еще при Билялетдинове, в декабре, потом в феврале на операцию, и летом на реабилитацию – мне же дали до 1 августа время на восстановление.
– Еще писали о том, что вся вот эта история с Мюнхеном – за твой счет.
– Нет, операция была за счет клуба, спасибо им большое. Реабилитация, которую проходил в июле, я сам оплачивал – меня же не клуб туда отправил, а я сам поехал.
– Ну вот это «сам поехал» и превратилось в «самовольно»?
– Я же в отпуске поехал. То же самое, если бы я на Мальдивы улетел.
– Ходили слухи, что «Ак Барс» тебе предлагал занижение контракта, и тогда бы ты остался в Казани.
– Ходили слухи, что меня даже на драфт отказов хотели выставить! Занижение – нет, не предлагали. На каких основаниях мне могли понизить контракт? Вот смотри. Мы выиграли Кубок, я сыграл 22 игры в следующем сезоне, 14 выиграл, играл с травмой все это время. Потом прооперировался. Пропустил почти год. Если бы мне предложили – давай мы тебе даем два года, но ты занижайся – я бы, конечно, занизился! Если бы мне «Ак Барс» предлагал меньше денег, чем другая команда, я бы, конечно, остался – это мой родной клуб! Мне там хорошо всегда было. Я там чувствую себя хорошо. А эти выдумки – ну ты же понимаешь, для чего это говорят? Чтобы с себя убрать ответственность, мол, вот ему предлагали, а он сам не согласился. И в этом году говорили, что меня в Казань звали, а я принял решение пойти в «Трактор». Я рад, что я в «Тракторе». Я очень рад, что я в «Тракторе». Я буду биться за команду и за город. Но в Казань меня в этом году не звали – это неправда.
«Наорать на кого-нибудь – не мой стиль»
– Ты не из тех вратарей, кто может поговорить с командой?
– Нет. Сказать: «Пацаны, ну че вы не забиваете, ну давайте забивайте», наорать на кого-нибудь – это не мой стиль.
– После обмена из «Авангарда» в «Динамо» ты сказал в интервью: «Я догадываюсь, в чем причина. Не хочу озвучивать». Я слышал, что была такая история: якобы ты после игры с Уфой в раздевалке заступился за Шумакова – тот вылез на ворота, его снес Панин – и ты пиханул команде, мол, почему никто не подрался?
– Был такой момент, но я не буду всего рассказывать. Не хочу из раздевалки ничего выносить.
– Ну так до тебя кто-то уже вынес. Мне даже не один, а два человека эту историю рассказали.
– Я спросил нескольких ребят – почему никто не подъехал к Панину и хотя бы не толкнул его? У меня не было ненависти к Грише – мы вообще с ним общаемся – но это хоккейные моменты, в которых иногда нужно поступать вот так. Я точно не пихал всей команде – значит, кто-то еще услышал.
– В любой команде так должны поступать?
– Есть команды, в которых тренеры запрещают так делать. Подъедешь, удалишься.
– Был разговор с руководством на тему «занимайся, пожалуйста, своим делом»?
– Нет. В лоб тебе никто ничего не скажет. Это я привык, что мне в Казани при Билялетдинове все говорили в лицо, если я в чем-то кого-то не устраивал – и я понимал, что надо исправляться. Хотя у меня залетов особых не было.
– Твоя последняя игра за Омск против «Спартака» закончилась поражением в овертайме 1:2 при равной игре. Говорят, что этот матч был чуть ли не решающим в вопросе, оставлять тебя или нет – потому что Грубеца чуть ли не на следующий день подписали.
– Ничего не предвещало, честно. Я спокойно играл. Я вообще в интернете о переходе Грубеца прочитал. Мне никто претензии не высказывал, для меня это было неожиданно – но получается, что менеджмент «Авангарда» – молодцы, они угадали с этим обменом, раз Грубец выиграл Кубок Гагарина с командой.
– Но это было позже, а тогда выглядело странно, что в «Авангард» едет вратарь, у которого на тот момент в «Куньлуне» было 9 поражений из 10, а ты был в топ-5 по коэффициенту и три игры на ноль сыграл. Вот я и пытаюсь выяснить у тебя, действительно ли все так внезапно было и ничего не предвещало?
– Помнишь, писали, что мы с Секачем подрались после игры с «Динамо»? И что у меня конфликт с игроками?
– Насколько я знаю, это – полная чушь.
– Полнейшая чушь. У нас столько ситуаций было, когда мы играли вместе в «Ак Барсе» – и из-за него забивали, и из-за меня забивали – вообще не надо на это реагировать. Он тоже подумал, что я на него психанул, ударил клюшкой об борт.
– Погоди, началось с того, что «Динамо» забило гол в овертайме из-под него, и якобы ты на него клюшкой замахнулся?
– Да, забил его игрок. Но я не замахивался на Секача. Я об борт ударил клюшкой и ушел в раздевалку. Все. Раздеваюсь, он ко мне подходит: «Зачем ты на меня злишься?». Я говорю: «Сека, давай сейчас не будем разговаривать, давай потом. Я вообще не на тебя злюсь». Я вообще после той игры на другого игрока злился, не буду говорить, на кого, из-за момента, когда сравняли счет.
– Ну, окей, злился ты на другого игрока. В чем событие, что про это нужно так раздувать историю?
– В том, что мы якобы подрались. Что я якобы замахнулся клюшкой на него – а я не замахивался. Я под трибуной ударил ей еще раз об стену, и она там и осталась в коридоре.
– А в Хабаровске ты вот недавно, уже в «Тракторе», на кого злился, да еще и после победы?
– Я из-за себя психовал. Я считаю, что хороший вратарь не должен создавать такие ситуации для команды. Я после болезни еще, не мог понять, что происходит с организмом – болел же ковидом очень сильно. Вроде два периода играю-играю, потом раз – будто свет выключают. Не хватало меня на всю игру. А после этой игры в следующей за три минуты две забили – поэтому не надо психовать (смеется).
– Команде это не передается?
– Нет. Я зашел в раздевалку, извинился. Я больше переживал из-за того, что я на эмоциях не заметил, как игроки ко мне подъехали – и выглядело, как будто мне стремно им отбивать. Если это было бы реально так – то это некрасиво.
– Чем ты занимался в Балашихе целый месяц после той игры со «Спартаком», пока тебя не меняли, но и не ставили в состав?
– Тренировался. Я же заболел еще, не поехал с командой в одну поездку.
– Как эмоциональное состояние было? Впервые уехал в другой клуб, и все так обернулось?
– Да нормально, кстати. У меня запрет был на обмен, поэтому я мог и остаться – или бы меня расторгли.
– Не в обиду «Динамо» – ты туда поехал, потому что на тот момент это был единственный вариант?
– Нет, были варианты. Но «Динамо» – это был самый конкретный, самый быстрый, и самый ближний вариант. Тем более я не хотел снова куда-то ехать, и рад, что получилось остаться в Москве.
– Есть связь между тем, что Владимир Крикунов был главным тренером в «Ак Барсе» в твоем первом сезоне в команде, и тем, что он тебя хотел тогда к себе в «Динамо»?
– Не знаю, это у него надо спросить.
– Ты с ним не слишком близко общался?
– У нас были обычные отношения «тренер – игрок».
– Про неудачную игру за бело-голубых ты сказал: «Я долго разбирался, что к чему, и, пока привыкал, мое время ушло». Это очень общие фразы, ты мог бы расшифровать, в чем ты разбирался и к чему ты привыкал?
– Хорошему вратарю нужна хорошая команда, и хорошей команде нужен хороший вратарь. Чтобы это все было, тебе нужно наладить коммуникацию с игроками. Чего ждать в том или ином моменте, когда надеяться на игроков, когда – только на себя. Первое время я не мог понять тактику игры. Нельзя просто сказать вратарю: «Стой, лови». Чтобы поймать уверенность, вратарь должен понимать, кто кого будет держать, кто куда побежит или не побежит. В Казани – и в Омске тоже – система была на первом месте. В «Ак Барсе» я всегда знал, что вон тот игрок у соперника – ему не пройдет передача, там все – цемент, а вот этот игрок – мой – давай, бросай, обводи. Я не говорю, что в «Динамо» кто-то плохо играл – команда показывала хороший хоккей, забивала много. Мне было тяжело перестроиться, это моя вина – не игроков, не тренеров, а моя.
«Судья засунул шайбу в карман – смотришь ему в карман»
– Ари Мойсанен – это тренер, который сделал из подающего надежды молодого вратаря – обладателя Кубка Гагарина и лучшего вратаря «Ак Барса» в КХЛ?
– Конечно, это работа с ним, в первую очередь, и с Сергеем Михайловичем Абрамовым. Это еще и игра команды, и система игры. Знаешь, Ари дал мне понимание момента: я знал, вот так я сейчас сделаю – и мне не забьют. Я был уверен в своих действиях. Я чувствовал ворота так, что вообще никогда на них не смотрел. После его ухода я эту штуку – чувство ворот – потерял чуть-чуть. А там ведь каждый сантиметр важен, и у меня перестало получаться находиться в правильное время в правильном месте. «Right time – right place», как он говорит. Единственный минус Ари в том, что все, с кем он работает, становятся от него зависимы.
– Почему чувство ворот пропадает, если уходит тренер? Это же техника, а не психология.
– Ари мне всегда говорил: «На тренировке вратарь не должен думать, за него думает тренер». Когда он ушел, я не понимал – правильно я делаю или нет. У меня очень много сил и эмоций стало уходить на то, чтобы понимать это. Плюс тренер дает план на игру. Смотрит на меня. Понимает, что должен дать на вратарской тренировке сегодня, чтобы я играл завтра лучше.
– Первое, что делал с тобой Мойсанен – это выбивал из тебя лень?
– У меня была очень тяжелая борьба с самим собой в то время, когда он пришел в «Ак Барс». Я никого не слушал. Был такой своенравный. С ним я каждый день работал над этим. Над тем, чтобы победить свою лень. Да, наверное, он ее из меня выбивал – вместе с Сергеем Михайловичем.
– Какими методами?
– Мог со мной не разговаривать. Я ему тогда писал сообщения: «Все, все, давай, я буду работать».
– Я слышал, что он чуть ли не запрещал тебе телефоном пользоваться?
– А он и запрещал. Перед тренировкой, после тренировки – нельзя было брать в руки телефон. Учил концентрироваться, вместо того, чтобы я ходил, болтал. Еще я мог обижаться сам на себя, пропускал на тренировке – и переставал вообще ловить, прямо специально. Детские такие вещи.
– А ты сейчас «затравной» на тренировках?
– Да. Вообще ненавижу пропускать. Я понимаю, что не будет такой тренировки, где я ни одной не пропущу. Но меня прям раздражают те люди, которые мне забивают, я даже на Альберта злюсь, когда он мне забивает (смеется).
– У Мойсанена ведь тоже не самый простой характер, получается, вы буквально столкнулись лбами?
– Да, но видишь, он меня победил. Сделал из меня профессионала.
– Сколько времени занял процесс притирки друг к другу?
– Года четыре.
– Четыре?! Я думал, ты скажешь, полгода-годик.
– Не-е, минимум три. Помню, у нас был финн – Рюннас, и они с ним на финском постоянно разговаривали. Я даже ревновать начал, говорил: «Нифига себе, ладно я по-английски еще понимаю, но зачем вы на финском-то между собой базарите?». Ну так, прикалывался.
– Что в твоей игре Мойсанен довел если не до идеала, то очень близко к нему?
– Выбор позиции. Чувство ворот. Скорость. Баланс.
– Переучивал тебя кататься?
– Я просто стал быстрее кататься. И на щитках быстро передвигаться. И вставал быстро. После любого броска я всегда знал, какие следующие три-четыре движения нужно сделать. Я не тратил время на то, чтобы думать. Мне бросили – шайба отскочила. Но я уже перед броском знал, что если она отскочит туда – я сделаю это-это-это и буду там, если вон туда – то я – это-это и к штанге. Ари на тренировках создавал игровые моменты, у меня было все отработано до автоматизма.
– Одна из основ игры вратаря – постоянно контролировать шайбу глазами.
– Да. Ари мне всегда говорил: «Вот, only puck у тебя есть». Судья даже взял шайбу, засунул ее себе в карман – значит, ты туда смотришь. Всегда должен следить за шайбой, ни на секунду не отрывать глаза от нее.
– Расскажи, как меняется работа тренера и вратаря в плей-офф?
– Мойсанен создавал мне все условия. Атмосферу в раздевалке и на льду. Когда мы играли с «Магниткой», у них было одно большинство, когда Коварж открывался у тебя за спиной, ему отдавал Мозякин – и если ты выкатываешься под Мозякина, то ты уже не успеешь за Коваржем. Ари мне тогда сказал: «Стой на штанге, контролируй передачу, а Мозякин тебе оттуда не забьет».
– Чем ближе к финалу – тем проще тренировки?
– Уже не надо ничего тренировать. Минут 10-15 покатался – и хватит.
– Бирюков рассказывал мне в интервью о том, как Майкл Ленер говорил: «У вратаря не может быть друга-вратаря в команде – ворота одни». Как ты относишься к такому мнению? И что говорил на эту тему Мойсанен?
– Любому вратарю хочется быть первым, это сто процентов. У меня не было такого, чтобы я дружил с другими вратарями – но всегда были просто хорошие отношения. Вообще «дружба» – это очень большое слово для меня. Для меня друг – это очень близкий человек. Поэтому нет такого, что я не дружу с человеком, потому что он вратарь в моей команде – просто так получается в жизни.
Выигрывает команда – все радуются, проигрывает команда – все расстроены. Никакого злорадства. Мне кажется, вратари могут дружить, когда в команду приходит молодой, а там есть уже немолодой основной – как было между мной и Веханеном. Молодой учится у опытного, потом начинает его переигрывать – и опытный уходит. Но чтобы плюс-минус ровесники, и дружить – мне кажется, такого не будет. Либо если человек конкретно идет на роль второго, понимает, что он будет вторым по-любому.
– Когда Мойсанена увольняли из Казани, ты мог себе позволить поговорить с руководством на эту тему?
– Нет. Это не моя работа. Конечно, я переживал всем сердцем, но я же не прошу руководителей спускаться и шайбу ловить за меня?
«Азеведо бросил, попал – думал все, ослеп»
– Ты когда-нибудь жалел о публично сказанных словах?
– Нет.
– Тогда такая цитата из 2014 года: «Ставлю перед собой цель поехать на чемпионат мира. Я же не клоун какой-то, чтобы приехать в Новогорск, поразвлекать людей, потренироваться и уехать домой». Ходили слухи, что после этих слов в сборной сделали определенные выводы про тебя.
– Знаешь, из-за чего было это все? Меня, как всегда, неправильно поняли. Я же говорил про себя – о том, что хочу в сборную, что хочу на чемпионат мира, а не о том, что, мол, зачем меня вызывать, если не брать меня на турнир. И слово «поразвлекать» – это же было не в сторону тех людей, кто работал в сборной.
– Другая твоя цитата: «Мне интересно читать прессу о себе. Я раньше раздражался, сейчас бывает смешно». Можешь вспомнить, что самое смешное читал о себе?
– Когда я перешел в «Динамо», кто-то написал «бородатый пошел по рукам». Иногда смешно, даже когда люди обзываются.
– Как ты относишься к эпитету «непредсказуемый» в свой адрес?
– Непредсказуемый – это тот, кто в плей-офф может набухаться и не прийти на тренировку. Тот, кто может сказать: «Не ставите меня? Окей. Я и тренироваться тоже не буду». Тот, кто ставит свои интересы выше командных. Тот, кто может подставить команду. А про меня же Вайсфельд так говорил, когда я переходил в «Динамо»? Я, кстати, не знаю, почему он так решил. Хорошо, давай я тебе вопрос задам. Назови мне хоть одного вратаря, не считая Петри Веханена, кто перешел в конце дедлайна в команду и стал там первым вратарем в плей-офф?
– Грубец. Но он стал основным, когда у Бобкова игра не пошла.
– А из российских?
– Не знаю, надо подумать.
– Надо понимать, что вратарь – это чуть-чуть не основной игрок. Ты берешь вратаря – и есть много факторов его хорошей игры. Не только хорошая игра команды. Психологическое состояние – ведь переезд это стресс для спортсмена, да и для любого человека. Комфорт теряется, а вратарю нужен комфорт, чтобы играть.
– Ты же понимаешь, как на это тебе ответят? Спортсмен едет за огромные – для большинства граждан страны – деньги два года пожить в другом городе, чтобы делать работу, от которой не зависит вообще ничего вокруг, и которая, как говорит Илья Брызгалов, «it’s only a game». И еще будет жаловаться, что ему некомфортно?
– Хорошо. Но есть один момент. В определенный момент любого хоккеиста, который хорошо зарабатывает, начинает больше волновать его игра, чем деньги. Я очень долго не мог понять, почему я не могу сыграть так, как я играл раньше. Я не понимал, что надо делать для этого. Да, много кто будет готов уехать в любой город страны, чтобы быть вторым вратарем, или проигрывать все матчи – но за много миллионов в год. Но настоящий спортсмен никогда не будет к такому готов.
– Даже если ты куда-то поехал и все пошло вообще не так, и вообще все плохо, и вообще ты закончил – так ты же заработал уже себе на жизнь, о чем переживать? У тебя в жизни уже все хорошо и, как минимум, на жизнь с хлебом, маслом и икрой тебе будет хватать и дальше?
– Спортсмен не готов на это. У спортсмена есть жажда выигрыша. Отсюда и идет стремление побеждать. А не из-за денег.
– Окей, продолжим с твоими цитатами: «Один тренер мне сказал, что 99 процентов людей в хоккее ничего не понимают в игре вратарей». Тебя когда-нибудь задевало отношение хоккейных людей к тебе?
– Нет, была такая история, когда я много читал, что обо мне пишут, и сильно переживал из-за этого. И тогда тренер мне сказал, что даже те люди, которые работают с тобой в хоккее – и то они не понимают всех нюансов вратарской игры. А те, кто пишут – тем более.
– А как ты считаешь, если в команде есть «железный» первый номер, такому вратарю можно давать больше свободы? Самому решать, сколько тренироваться и как?
– Лед – нет, даже не обсуждается. Если устал – ну, позови третьего вратаря, пусть заменит тебя, но уходить самому со льда – нельзя. А в зале, я считаю, вратарь может тренироваться сам – тут уже есть своя специфика.
– Вспомнишь самую сложную игру, которую пришлось начинать на скамейке и потом менять партнера?
– Нет, на замену всегда легко выходить. Только если счет не 0:0.
– А первый матч за «Ак Барс» против Магнитогорска, когда ты в конце вышел? Тебе ведь 16 лет всего было.
– А, да... Ну, я сыграл секунд 40 в конце. Норонен подъехал к скамейке, а нельзя же просто так, и судья сказал: «Либо меняйся, либо две минуты». Пришлось мне выходить.
– Были броски?
– Ну, может один. Помню, наши на проброс кидают – а тогда еще можно было меняться после проброса – эти ловят, то ли есть проброс, то ли нет. Мне со скамейки один кричит: «Беги!», другой: «Стой!», я не знаю, что делать (смеется). Такие моменты были.
– Чем занимаешься обычно, когда на скамейке приходится сидеть?
– Да ничем. Поприкалываться могу с врачом или еще с кем-нибудь (смеется). Так, за игрой наблюдаю. Если игра неинтересная – сидишь, скучно.
– Ты можешь себе позволить сам поехать меняться, если не идет игра?
– Нет. Никогда в жизни так не делал.
– А в рутине игрового дня есть какие-то особенные вещи у тебя?
– Нет, ничего особенного. Проснулся, покатался, съел на обед макароны с курицей.
– Если твои клюшки кто-нибудь переставит без спроса?
– Вообще без разницы. Не обращаю внимание на такие вещи.
– Я сделал такое наблюдение, что чуть ли не каждый вратарь за свою карьеру обязательно делает три вещи. Первое – выходит на лед в чехлах...
– У меня вообще их нет, так что это не ко мне – я на тупых лезвиях играю, мне вообще без разницы (смеется).
– ... второе – пропускает из-за красной линии ...
– Пропускал в Хабаровске.
– ... и третье – лажает на выходе за ворота.
– Я налажал вот недавно – в игре с Омском. Первый раз в карьере. Остановил шайбу за воротами, Альберту отдал пас – а его там и не было (смеется).
– Еще такая история бывает – хорошо, что редкая – но вот мимо тебя не прошло. Азеведо тебе шайбой маску пробил. Помнишь этот момент в деталях?
– Конечно. Он бросил, попал, я глаз открываю – он не видит. Кровью все налилось. Думал, все, ослеп. Дней пять пропустил потом, пока синяк не ушел. У меня маска эта дома так и стоит с шайбой внутри – она не вытаскивается.
– Слышал от одного вратаря – «бросков много, голова-то одна». Может, лучше увернуться лишний раз?
– После того, как Ази мне попал в голову, у меня очень большая проблема была – я начал бояться шайбу. Я понимал, что если я этот страх не переборю – я точно закончу с хоккеем. Я психовал, я не знал, что делать, понимал, что так не пойдет. Любой бросок – и я боюсь, что мне опять прилетит. Но я заставлял себя садиться на колени под каждый бросок, и со временем это ушло.
Какой поступок Альберта Яруллина однажды заставил Гарипова заплакать, насколько сложно спортсмену-мусульманину подстраиваться под реалии большого хоккея и какого совета от Даниса Зарипова не хватило в финале Кубка Гагарина – читайте в полном интервью на сайте проекта «Единицы» – whatasave.by
А если вы пропустили два первых выпуска «Единиц» – самое время наверстать упущенное. Михаил Бирюков и Якуб Коварж откровенно поговорили с нами про деньги, успехи, разочарования, «внутрянку» хоккея и, конечно же, про вратарей.
Фото: whatasave.by; hctraktor.org
Во-вторых, слово «буржуй» — французское. Не поддавайтесь мании. Но текст прочитайте, вдруг вам понравится.
— Я налажал вот недавно — в игре с Омском. Первый раз в карьере. Остановил шайбу за воротами, Альберту отдал пас — а его там и не было (смеется).
---
Ну да, ну да, первый раз в карьере (раз пять только за постчемпионский сезон было, пхх)