«Ковальчук – один из первых русских с гнильцой. Я говорил ему, что он мягкотелый и никогда не выиграет Кубок». Шон Эйври освоился в Нью-Йорке
От редакции Sports.ru: вы находитесь в блоге Hockey Books, который полностью перевел огненную автобиографию Фила Эспозито, а теперь открывает для вас новую книгу – знаменитого провокатора Шона Эйври. И там тоже жара! Поддержите авторов плюсами, подписками и комментариями, чтобы интересные переводы чаще появлялись на Трибуне и в вашей ленте.
Старина Шон перебрался в Нью-Йорк и по-настоящему расцвел. Бросил Элишу Катберт, закусился с Мартином Бродером, вывел из себя Илью Ковальчука и... начал серьезно интересоваться модой.
Если хочется помочь проекту материально, то внизу есть номер нашей карты.
Глава 15. Синий мне к лицу
В новой команде вокруг происходит столько всего, что потом – когда все устаканивается – толком ничего не помнишь. Но тот случай я помню прекрасно. Когда я впервые примерил сетку «Рейнджерс», как я и предполагал, у меня обострились все чувства. Как будто появился второй слой кожи. Синий сочетается с моими глазами, а красный – мой любимый цвет. Да еще и мой 16 номер достался. Я играл под ним, пока не перешел в НХЛ. Я счел это верным признаком, что попал в правильную команду.
Было приятно увидеть в раздевалке Шенахана, отправившего мне после того, как сделка состоялась, эсэмэску «Готовься!». Он был по-прежнему учтив, будто ничего особенного не произошло, но мне показалось, что он мне подмигнул. Увидев Яромира Ягра, я просто обомлел. Он подошел, пожал руку и сказал: «Рад познакомиться». Поначалу он выразил руководству клуба недоумение, потому что думал, что я тафгай. А после первого матча сказал, что хочет играть со мной в одной тройке. Мы играли по ту сторону реки Хадсон против «Нью-Джерси». Я начал понимать, как сильно выезды на Восточном побережье отличаются от Запада. Из Нью-Йорка можно доехать на автобусе до Нью-Джерси, Лонг-Айленда и Филадельфии. До остальных городов совсем недалеко лететь. Даже до Флориды. Играя на Востоке реально можно продлить карьеру на несколько лет.
Итак, мой первый матч был против «дьяволов» через реку. Стоило мне выйти на раскатку, как у меня сразу же загорелись глаза. В хоккее есть странная штука: новички всегда набирают очки в первой игре. Это настолько распространенное явление, что на него уже и внимания никто не обращает. Нас тренировал Том Ренни, и он поставил меня в бригаду большинства. И все – первое очко за «Рейнджерс» я заполучил на 15 минуте первого периода, вскоре после того, как «дьяволы» открыли счет. Поехали!
Во втором периоде была уже совсем другая игра, и она предопределила всю мою карьеру в «Рейнджерс». Я перехватил шайбу в средней зоне, развернулся и поехал вперед, обыграв по ходу нескольких соперников. Заложил вираж вокруг Колина Уайта и ловко вылез на пятак. И там против меня только вратарь «Нью-Джерси» мистер Мартен Пьер Бродер. После обыгрыша Уайта у меня осталось совсем мало пространства, а Марти сыграл просто идеально (как и подобает вратарю, выигрывавшему Везину, Харт и Кубок Стэнли), сократив мне угол обстрела до минимума. Я бросил ему в грудь и искренне попытался затормозить, но в итоге мы оба повалились на лед. Поднялись на ноги, и он оттолкнул меня двумя руками. Помню, я подумал: «Ах ты сука! Я же честно пытался затормозить!». После этого я двинул ему клюшкой в солнечное сплетение.
Можно сказать, после этого я стал для болельщиков «Дэвилс» главным врагом, и это положило начало одному из самых великих противостояний «Рейнджерс» и наших друзей с лугов Нью-Джерси. Это произошло 6 февраля 2007 года. У меня появилась новая миссия (помимо покорения Манхэттена) – разузнать все подробности личной жизни Марти Бродера. Для нашей следующей встречи.
Про Нью-Йорк я тогда знал лишь одно: это город, в котором я хочу жить. Вот только не знал – где. Горстка игроков, живших на Манхэттене, базировались на северо-западе, потому что оттуда легко выехать на Западную трассу, ведущую к тренировочному катку «Рейнджерс». Он располагался примерно в часе езды на север в городке Тэрритаун. Там же жил и владелец клуба Джеймс Долан, чья семья раньше владела Cablevision, окруженный флотом собственных самолетов и вертолетов.
В каждом клубе НХЛ есть человек, который занимается организацией выездов, бронированием отелей и обеспечением питания, а также помогает игрокам с поиском жилья. В «Рейнджерс» и «Никс» этим человеком был Джейсон Фогель. Он и помог мне снять квартиру с мебелью до конца сезона.
Несмотря на все дружеские предостережения Джейсона, я выбрал самое худшее место для жизни в Нью-Йорке: Таймс-сквер. Там все било по мозгам: от улиц, на которых вечно не протолкнуться из-за людей, спешащих на бродвейские шоу, и туристов с обгорелыми языками, потому что они ходят с открытым ртом и смотрят на все с изумлением, до неоновых огней и видеоэкранов, освещающих все вокруг так, что даже в полночь кажется, что на дворе разгар дня.
И все же я осознанно решился на этот шаг, потому что стремился полностью погрузиться в Нью-Йорк. И где тогда лучше жить, если не в самом сердце города? Поэтому я заселился в меблированную однокомнатную квартиру шестнадцатью этажами выше магазина M&M’s на Таймс-сквер. Ничего общего с Лос-Анджелесом там не было и в помине.
В Нью-Йорке у меня не было машины, поэтому чтобы добраться до тренировок приходилось полагаться на Джеда Ортмейера и Райана Холлвега. Они оба были цепкими и неуступчивыми игроками и при этом отличными ребятами. Холлвег родился в Калифорнии. Он любил как следует потусить, поиграть в приставку и на гитаре в свободное время, а на тренировках пахал будь здоров. Ортмейер был из Омахи и в свое время играл за студенческую команду Мичиганского университета под руководством Реда Беренсона. Он тоже был цепким форвардом с трудоспособностью, достойной чемпиона. На тренировки в Тэрритаун мы ездили на его черном GMC Denali, а поскольку все мы, как правило, были уставшими после вечеринки накануне, то никуда не спешили. Мы спокойно ехали 45 минут туда и столько же обратно, потому что после тренировок всем просто хотелось доехать до дома и лечь спать.
На четвертый день проживания на Таймс-сквер я отведал местной кухни – мой первый нью-йоркский сэндвич с пастрами в типовой закусочной. По дороге домой меня обокрали. Добро пожаловать в Нью-Йорк.
Восстановив финансы (а для этого потребовалось три часа проторчать в Департаменте моторизированного транспорта – настоящее посвящение в жители Нью-Йорка), я купил новый бумажник, который пристегивался цепочкой к ремню. Должен признаться, я по-прежнему был под впечатлением от города и даже радовался, что меня обворовали.
А вот что совсем не радовало – так это то, как шли дела с Элишей. Она была замечательной девушкой, да еще и канадкой, так что она разбиралась в хоккее. Она понимала и игру, и хоккеистов, и что для меня это большой шаг вперед. Она поддерживала меня изо всех сил. Но ее жизнь протекала в Лос-Анджелесе, а моя – здесь. Я с головой ушел в Нью-Йорк. Ничего не существовало, кроме него. Я посвятил все тому, чтобы преуспеть на новом месте. Как бы я ни любил Элишу, я понимал, что хочу жить в Нью-Йорке до конца своих дней. Нашим отношениям осталось длиться два месяца. Мы стали все реже друг другу звонить, потому что и я, и она перестали жертвовать сном, чтобы покрыть разницу во времени. Мы расстались по телефону. Элиша считала, что я забил на наши отношения – и презирала меня за это. Откровенно говоря, я действительно решил выбраться из отношений еще до того, как все стало бы совсем плохо. Я должен следовать за свой нью-йоркской мечтой, а Элиша должна жить своей жизнью в Лос-Анджелесе. Карма мне за это, конечно же, отплатит сполна – и очень скоро.
9 февраля 2007 года я за десять минут прогулялся от Таймс-сквер до арены – пришел на свой первый матч на Манхэттене. Мы играли против команды, с которой я должен был встретиться перед самым обменом – «Тампа-Бэй Лайтнинг». Я чувствовал себя королем мира, ну или как минимум участником финала Кубка Стэнли.
Старая раздевалка в Madison Square Garden была такой маленькой и тесной, что можно рукой до потолка достать. В комнате физиотерапевтов стояли три стола, а в глубине – холодная ванна. Ребята, которые стирали форму, таскали бутылки с водой и клюшки из раздевалки на скамейку, были настоящими ньюйоркцами. Они водили фуры, а также подрабатывали на разных съемочных площадках по городу и разговаривали с жестким акцентом, будто персонажи из фильмов Скорсезе. «Пошел #####» у них считалось выражением симпатии. Коридоры арены украшены фотографиями легендарных событий, которых хватало в ее истории: Led Zeppelin, Rolling Stones, Арета Фрэнклин, Стив Мартин, Фрэнк Синатра, Марк Мессье в 1994-м, Джо Луис, Джордж Харрисон, Билли Джоэл (65 раз), съезд партии демократов в 1976-м, The Jackson 5, Wrestlemania, три боя Али против Фрэйзера… Как только попадаешь в Madison Square Garden, по венам сразу пробегает особое чувство, и оно словно поднимает тебя в воздух. Теперь я здесь не просто играю раз в год или два. Теперь это дом. Ух, #####. Ну и матч сегодня будет!
В середине второго периода я получил передачу от Михаэля Нюландера. Я оттолкнулся коньком, нижняя рука скользнула по клюшке к верхней – и шайба мимо Юхана Хольмквиста влетела в ворота; это мой первый гол в составе «Нью-Йорк Рейнджерс». Мы повели 4:0, а трибуны стали скандировать: «ЭЙ-ВРИ!». Madison Square Garden скандирует мое имя, #####! Это успех.
Через неделю мы обыграли «Каролину» 5:2 (4:1 – прим. ред.). Я заработал две передачи в большинстве, отыграл более 16 минут, и мы победили третий раз подряд. Это было на выезде, но я знал, что дома скандируют мое имя. В Нью-Йорке.
17 февраля мы принимали дома «Филадельфию», заклятого врага «Рейнджерс». И это был первый раз, когда я подрался на центральной линии. Для меня это, конечно же, сродни бою Али против Фрэйзера, ведь он был из Филли (из Южной Каролины. В Филадельфию Фрэйзер перебрался в 15 лет – прим. ред.). На десятой минуте первого периода «Летчик» Тодд Федорак как с цепи сорвался: ударил Ягра локтем в голову, подсек Петра Пруху сзади и вообще кидался на всех подряд. Псих. Шэнни поехал разбираться с ним. Завязалась потасовка. Я полез в гущу, столкнулся лицом к лицу с Майком Ричардсом – и понеслась. Это был долгий бой, мне удалось провести пару хороших ударов, и по дороге в штрафной бокс я вскинул руки вверх. Болельщики ###### как взревели. И снова понеслось: «ЭЙ-ВРИ!».
18 февраля мы обыграли «Чикаго» 2:1. Четвертая победа в шести матчах! 20 февраля мы встречались с Марти и «Дэвилс». Мне выписали штраф за атаку вратаря. Да, мне все больше и больше нравилось его донимать.
3 марта матч с «Сент-Луисом». До конца третьего периода оставалось менее трех минут, мы уступали в один гол. Я понесся в атаку, рядом с синей линией подобрал шайбу и мощным щелчком отправил ее под перекладину. В серии бросков мы победили. 5 марта игра с «Айлендерс»; у них 76 очков, у нас – 71. Мы были в зоне плей-офф, но это ничего не гарантировало, так что требовались победы. За обедом перед матчем я спросил Шэнни, почему он не нервничает. Он рассмеялся и ответил: «Я нервничаю только перед июньскими играми» (возможно, он не нервничал потому, что с середины февраля был травмирован и не играл более месяца – прим. ред.). Я же впервые в карьере боялся проиграть. Я хотел продолжить победную серию (никакой серии у «Рейнджерс» на тот момент не было: победа, поражение, победа и три поражения в последних шести встречах – прим. ред.), чтобы попасть в плей-офф. Наверное, я впервые в своей энхаэловской карьере был готов идти до конца. Потому что эта команда – моя команда, а этот город – мой город. И я готов на все. Мы победили 2:1 в серии бросков. Это наша девятая победа после моего обмена (седьмая – прим. ред.), и Нью-Йорк, который ничего не упускает из внимания, стал проявлять ко мне интерес. В New York Post (они в дальнейшем будут часто обо мне писать) вышла статья с заголовком «A-VERY Good Player» (англ. Очень Хороший Игрок; игра слов, основанная на фамилии Эйври – прим. пер.). Под ним было написано: «Мастерский обмен Эйври – дело золотых рук Глена Сатера».
Мама и папа радовались, что я в Нью-Йорке. Мама любила этот город, к тому же он всего в часе лета от Торонто. Мой отец Эл считал Нью-Йорк слишком большим и шумным, но все равно приехал навестить меня вместе со своим другом Роли Эвелин – одним из моих главных фанатов. Они познакомились еще в детстве, когда играли в гольф на поле в Скарборо, которым владела семья Роли. Он приезжал с отцом ко мне на игры в Детройт, Оттаву, Баффало, Нэшвилл, Монреаль, Нью-Йорк и даже пару раз в Лос-Анджелес на выходные. Роли разбирался, как дела обстоят на льду и за его пределами.
Хоккеисты редко рассказывают о второй составляющей игры: о том, что происходит после матчей – особенно проигранных. На домашних, да и на выездных матчах у игроков есть гости – близкие родственники и друзья. Затем с большим отставанием идет следующая категория – «друзья друзей», у которых тоже есть доступ в огороженную территорию на выездных матчах, а также в так называемую «Зеленую комнату» или «Комнату жен», или «Лаундж игроков» на домашних матчах. Эта комната не всегда зеленого цвета, но там всегда есть чья-то девушка (а иногда даже любовница) и группа жен, которые сидят за столиками в вечерних платьях и нянчатся с детьми. Жены хоккеистов постоянно переживают насчет своего места во всей этой иерархии (и есть ли у них там вообще какое-то место). После поражений большинство игроков подавлены. Последнее, чем им хочется заниматься, это бухтеть с братом или коллегой матери, которая живет в Колорадо. Особенно если у тебя «-2», а команда проиграла 0:6. Притворятся невозможно, но приходится. Хоккеисты как могут натягивают улыбки и через боль болтают о том, каково это – играть в НХЛ. Я никогда не понимал, почему люди так плохо разбираются в этой ситуации. У них логика что ли напрочь отказывает, когда выпадает случай пообщаться с энхаэловцем, пусть он и провел худший матч в жизни? Они реально не понимают, что он бы лучше в ногу щелчком получил, чтобы полежать после игры в холодной ванне и выйти из раздевалки уже к подъехавшему автобусу?
На льду есть несколько мест, куда по-настоящему талантливым игрокам можно не ездить без надобности. Пятак – это самое неприятное место. Я там много времени провел. Если вы думаете, что это легко – попробуйте удержаться на ногах, когда вас бьет 100-килограммовый защитник, а ваши партнеры щелкают шайбой под 160 километров в час.
Большинство рок-групп после концертов садятся в автобус и едут всю ночь в другой город, где им играть на следующий день, в то время как профессиональные спортсмены путешествуют на частных самолетах, где их ждут любимые напитки (в зависимости от календаря и результата матча). Ну то есть выпивка там точно будет, просто трудно заливать горе, когда тебе играть на следующий день, а с утра придется как следует попотеть на тренировке из-за поражения, в котором есть и твоя вина. Но попробовать, конечно, можно. Еще нас кормят роскошным ужином вне зависимости от результата матча. Мы смотрим фильмы или играем в карты, или читаем, или слушаем музыку, или изучаем повтор матча, или закидываемся обезболивающими, или жевательным табаком, чтобы скоротать время – ведь путешествовать таким образом очень тяжко.
Роли никогда не путался под ногами. И всегда находил правильный момент, чтобы достать сумку с сетками, которые его друзья попросили подписать. В Нью-Йорке он даже умудрялся Хенрика Лундквиста расписывать – а это рисковое предприятие, потому что оно сильно зависит от того, как сыграл Хэнк. Но для Роли Хэнк всегда находил минутку. Роли мог подметить какой-то эпизод, не зафиксированный в протоколе, но характеризовавший тебя как хорошего игрока НХЛ. Он также помогал моему отцу успокоиться, когда он переживал, что у меня мало игрового времени или из-за того, что судья несправедливо отобрал у меня гол на подправлении из-за конька в площади ворот. Эл уставал после игр больше меня, потому что накручивал себя с самой раскатки и до финальной сирены. Роли всегда помогал ему добраться до дома целым и невредимым, а также сытым, потому что никто не любит поесть так, как Роли. Он точно знал, на какой арене подают лучшую картошку фри и брецели. Роли умер несколько лет назад, и я часто его вспоминаю. Да, это клише, ну и пусть – ведь это правда. Надо больше проводить времени с любимыми людьми.
13 марта мы проиграли «Оттаве» 1:2 (2:3 – прим. ред.). Я решил выпустить пар. Впереди у нас была домашняя серия, до зоны плей-офф – два очка, а до конца регулярки – 12 матчей. Я сел в такси и поехал в так называемый Клаблэнд. Это район на западе Манхэттена, где расположена куча музыкальных и стрип-клубов, по документам проходящие как кабаре. Мои одноклубники называют самую известную арену мира своим домом и по злачным местам Нью-Йорка не ходят. Они держат себя в рамках приличия, а мне хочется оторваться.
Bungalow 8 – это самый эксклюзивный клуб города. Я подошел ко входу, где за бархатным канатом стояли два здоровяка – я таких никогда в жизни не видел. Только позже я пойму, что в Нью-Йорке у входа в настоящие злачные места нет очередей. Я уверенно подошел к охранникам, будто был там уже миллион раз, и попросил гиганта справа позвать владельца заведения. Он рассмеялся и спросил: «Эми, что ли?». Да, сэр. Эми – так Эми. «Она занята», – заявил он. Я понял, что владелец не выйдет, и решил раскрыть все карты. Я понимал, что скромность – одна из важнейших составляющих успеха, но только не в том случае, когда ты только что забросил шайбу на Madison Square Garden («Оттаве» в тот день Эйври не забрасывал шайб, да и вообще очков не набрал – прим. ред.). «Господа, – начал я, – меня зовут Шон Эйври. Меня недавно обменяли из «Лос-Анджелеса» в «Рейнджерс». Я слышал, что Bungalow 8 – это легендарное место. Поэтому я решил убедиться в этом лично. Я бы с удовольствием что-нибудь у вас выпил». И меня пропустили. Внутри было похоже на Калифорнию. Везде стояли пальмы, стены расписаны бассейными сценами, было укромно и уютно.
Я увидел Хита Леджера. Он курил одну сигарету за другой в компании нескольких моделей… Рядом близняшки Олсен с друзьями – они тоже курят как паровозы… Колин Фаррелл воркует с очаровательной блондинкой, а рядом Сиенна Миллер болтает с красивейшими подругами, матерящимися сильнее, чем парни у нас в раздевалке. Мамонт у входа спросил, не могу ли я подсобить ему с билетами, чтобы он сводил дочь на «Рейнджерс». Я ответил своему новому другу по имени Диско, что проведу его на любой матч, и дал ему свой номер телефона для связи.
Я не думал, что будет так легко. Я стал постепенно понимать, что в социальной жизни Нью-Йорка гораздо меньше всякой херни, чем в Лос-Анджелесе. Диско представил меня Королеве Ночной Жизни Нью-Йорка (она так себя не называла) и владельцу клуба Эми Сакко. Я пожал руку этой энергичной блондинке с голосом мотора ледозаливочной машины.
Хоккеисты редко тусили в баре Эми, но все девчонки Джерси знают, кто такие «Рейнджерс», а Эми была как раз из Джерси. Из-за того, что я приходил в ее бар, она стала «рейнджереткой» и стала ходить на наши матчи. Она превратила нашу «Зеленую комнату» в бесконечный парад ведущих моделей/актеров/режиссеров/актрис. На матчи «синерубашечников» постоянно приходили такие люди как Пол Хаггис, Джерард Батлер, Скарлетт Йоханссон и Сиенна Миллер.
Эми стала мне близкой подругой и «золотым билетом». Со временем я сделался одним из немногих людей на планете, которого спокойно пускали Bungalow 8 в любой компании и любой одежде. Как-то раз вечером Брендан Шенахан пробрался в Bungalow после игры, а я почему-то был уже дома. Получив две эсэмэски от Шэнни, стыдившего меня за ранний отъезд, я спустился вниз, сел в машину (я тогда ездил на матово-черной Audi S8 – она быстрее Ferrari, но четырехдверная), втопил по Десятому проспекту, игнорируя все светофоры, припарковался вторым рядом, и зашел в клуб. Шэнни заржал, увидев, как я пробираюсь сквозь толпу в духе героев фильма «Славные Парни» в банном халате. Нью-Йорк никогда не спит, и я с первого дня всегда был на связи.
Однажды Эми познакомила меня с Мэри-Кэйт Олсен – одной из близняшек, с самого детства снимавшихся в сериале «Полный дом». Она очень умна, любит музыку, коктейли, сигареты и социализироваться. Мы зацепились языками и проболтали про моду с музыкой до четырех утра, после чего вывалились на 27 улицу, еле стоя на ногах. Забавно, что я потом сильно сдружился с ее телохранителем Биллом Дерни (мы до сих в отличных отношениях). Билл и его партнер Дэйл оберегали Мэри-Кэйт и Эшли еще с тех пор, когда они были детьми. На них все наезжают, но они добились успеха в Голливуде и выросли в преуспевающих бизнес-леди. Немногие звездные дети становятся нормальными и успешными людьми. А учитывая славу и богатство этих девушек, они не просто прошли через медные трубы, но и остались целыми и невредимыми.
Я также познакомился со Скарлетт Йоханссон – блондинкой, начинавшей восхождение к звездному небосклону, на котором располагались ведущие актеры. Эми Сакко представила меня ей, как и всем остальным – звездой «Нью-Йорк Рейнджерс». Мне всегда было немного неловко, но она делала это специально. Такова уж Эми. И спасибо тебе, Эми, что ты познакомила меня со Скарлетт. Потому что та достала косяк, предложила разделить его, и мы пошли в личный кабинет Эми, куда обычно никого не пускали – разве что Джорджа Клуни или Брэда Питта, если им требовалось уединиться. Секретность тоже была одним из талантов Эми. Она никогда не растрепывала прессе ни о посетителях своего клуба, ни о том, чем они там занимались. А гиганты у входа так хорошо знали свое дело, что – готов поспорить! – полиция, которой невероятно хотелось заглянуть внутрь, ни разу туда так и не зашла. Потому охрана могла спалить мента под прикрытием за 50 шагов.
Скарлетт и я курили косяк и болтали обо всем подряд. Да, я провел ночь с Кубком Стэнли, а она болела за «Янкис» (в 2004 году Йоханссон, по слухам, встречалась со звездой «Янкис» Дереком Джитером – прим. пер.), но любила и «Рейнджерс». Все это окутывала приятная музыка ди-джея Анкла Майка, пробивавшаяся через закрытую дверь логова Эми. Я видел, что Скарлетт чего-то хотелось. Не уверен, что конкретно меня, но мы поцеловались. Мы выплыли обратно в клуб и сели, наслаждаясь пульсацией музыки по телу. В нью-йоркских клубах музыка играет так громко, что трудно поддерживать разговор. Поэтому мы просто курили и расслаблялись. Она мне понравилась, и я поступил точно так же, как и когда-то с Рэйчел. По крайней мере, в том же духе. Я проявил неожиданную дерзость. Я встал из-за стола, протянул ей руку и сказал, что был рад познакомиться со столь интересной женщиной (это всегда сбивает женщин с толку, потому что они тут же задаются вопросом: нахожу ли я их достаточно привлекательными?). Я поцеловал ее в щеку и ушел. Даже номер телефона не спросил. Мы потом еще пару раз виделись – каждый раз с подачи Эми, которая звонила и говорила, что собирается встретиться со Скарлетт, и мне стоит к ним присоединиться. Я всегда с улыбкой вспоминаю Эми Сакко.
16 марта 2007 года мы играли с «Атлантой». Мы уступили в серии бросков (в овертайме – прим. ред.), а стало быть, все равно взяли очко. Я снова забил. На следующий день у нас матч с «Бостоном». Это День Святого Патрика – и значит все в Нью-Йорке на сутки становятся ирландцами. По Пятому проспекту проходит огромный парад, а бухло льется рекой – эдакая смесь Марди Гра (вторник перед Пепельной средой и началом католического Великого поста – прим. пер.) и кануна Нового года.
И в этот день ирландская удача точно оказалась на моей стороне – у меня получалось абсолютно все. Казалось, что я в каждой четвертой смене набираю очки. Я впервые набрал четыре очка в матче НХЛ. У меня словно крылья выросли. В тот день я понял, что всю карьеру слишком уж старался сыграть хорошо. То есть сжимал клюшку слишком сильно. Я всегда хотел сыграть хорошо для своей команды, и для наших болельщиков, и для красотки, которую я пригласил на игру, и мне не хватало расслабленности, свойственной настоящим снайперам. Выкатываясь на вратаря, я торопился с принятием решения, хотя у меня хватало времени прицелиться; и, конечно же, бросал ему прямо в грудь. Поди не поймай такое.
Но в тот раз я не напрягался и хорошо видел все происходящее, а по моим венам текло спокойствие. Свет будто горел ярче, а болельщики кричали громче. Может быть, Святой Патрик и приложил здесь руку, но я знаю, что работал ради этого всю жизнь. И в личном, и в игровом плане для меня это было большим событием. Я знаю, что Нью-Йорк оказал огромное влияние на это перевоплощение. Не могу сказать, что раньше я играл как-то неправильно – ведь в итоге все привело меня к этому моменту. Но я обрел новую уверенность в себе и в своем хоккее, потому что осознал, что не просто могу играть на высшем уровне, а еще и делать это очень хорошо.
21 марта к нам приехали ребята в оранжево-черной форме из Города братской любви, а я пребывал в гостеприимном настроении. Сколько себя помню – никогда не чувствовал такого покоя. Жизнь в Нью-Йорке подняла мой хоккей на уровень, которым я доволен. Если у тебя получится здесь (отсылка к расхожей фразе «Если у тебя получится в Нью-Йорке, у тебя получится везде» – прим. пер.)… Я забросил две шайбы, а «Флайерс» отправились домой с поражением 0:5. Тот матч они не забудут, потому что мой одноклубник Колтон Орр доказал всем на Madison Square Garden, что он однозначно самый мощный парень в НХЛ; вне всяких сомнений он – самый мощный из всех, с кем мне доводилось выходить на лед.
Как и в прошлой игре, Тодд Федорак маниакально носился по всей площадке и врезался во всех подряд, пытаясь выдавить наших ребят через стены арены на Седьмой проспект (он, кстати, на шесть этажей ниже самой площадки). Мы знали, что так и будет, а Колтон Орр хорошо знал свое дело. Поэтому он был готов и ждал подходящего момента, понимая, что если Шэнни вновь придется лезть в потасовку, то Колтону, скорее всего, придется искать новое место работы. Орра замучила бы бессонница, если б он не оказался на льду, когда у Федорака поехала крыша, и разбираться пришлось бы Шэнни.
В общем, Федорак врезался в четверых наших, после чего Колтон вышел на лед и положил этому конец. Они обменялись парой ударов, немного поборолись, а затем Колтон вмазал ему с правой прямо в челюсть. Я стоял в полутора метрах от Федорака, когда тот попал под самый сокрушительный удар Колтона в истории. Это был единственный случай, когда я искренне считал, что на моих глазах игрок умер. Клянусь, я думал он – труп. Федорак лежал на спине, а обе его руки, согнутые под 90 градусов, слегка подергивались. Арена онемела. Болельщики «Рейнджерс» любят задать жару игрокам соперника, но я также видел, как они стоя аплодировали таким звездам как Леброн Джеймс, когда он набрал 50 очков в матче против «Никс». Они ценят выдающееся мастерство. Не чуждо им и сострадание. Они оказались в шоке, когда Федорака окружили врачи и сотрудники скорой помощи, а на лед выкатили носилки.
Я посмотрел на Колтона. Он сидел в штрафном боксе, приложив огромный пакет со льдом к руке, которая только что отправила Федорака в это состояние. По его выражению лица я понял, что он тоже думает, что, возможно, убил Тодда. Секунду назад ты хотел убить соперника, а теперь сидишь в пародии на тюремную камеру и сожалеешь, что столько силы вложил в последний удар. Я никому не желаю быть тафгаем в НХЛ. Вся арена и обе скамейки выдохнули с облегчением, увидев, что Федорак в сознании, разговаривает и шевелится, когда его повезли со льда на носилках. Колтон потом еще несколько лет играл в НХЛ, но тот бой сказался на нем. После него он уже был не таким, как раньше.
На дворе стоял конец марта, и мы боролись за выход в плей-офф с девятью другими командами. Просто чтобы вы лучше понимали ситуацию: 25 марта – и мы идем на 14-м месте в НХЛ с 85 очками. В плей-офф попадут 16 команд, и у нас впереди три матча на выезде. В тот день мы играли против «Айлендерс», которые находились за пределами зоны плей-офф, но отставали от нас всего на два очка. Мы были настроены запредельно, и стремились во что бы то ни стало отстоять свою позицию.
На выезде мы делили номер с Колтоном Орром. Хоть он и самый жесткий игрок в НХЛ, за пределами площадки он настоящий плюшевый мишка – только с лапками, прошедшими через мясорубку. За пределами льда Колтон достаточно нелюдим. Он ходил в кино один и почти не тусовался. Но я не видел в этом проблем. Пока «Рейнджерс» нужен тафгай – у Колтона Орра будет работа в НХЛ. Мы хорошо друг к другу относились, но при этом конкурировали. Я занимался подстрекательством, а Колтон защищал наших ведущих игроков от нападок соперников. У Колтона имеются свои демоны, и иногда он слишком откровенен с окружающими. Я так говорю, потому что искренность может привести к тому, что люди в корыстных интересах используют ее против тебя. Например, Колтон как-то достаточно долго не пил, но в Монреале развязался. Посреди ночи его притащил в гостиницу хорошо известный в городе мудак, торгующий наркотиками. Он стал требовать у меня деньги, которые ему якобы задолжал Колтон. Орр был в отключке. Этот чувак решил побыковать, но не на того напал. Я схватил его за горло двумя руками, впечатал в стену, сказал проваливать куда подальше и не возвращаться. Он согласился. На следующий день Колтон собрал всю команду и тренерский штаб, и объяснил, почему вышел из завязки. Понимаю, что он счел это необходимым, но я точно не стал бы никому об этом рассказывать. И я видел, что некоторые неправильно это поняли. Они приняли это за слабость.
И вот в матче, в котором нам нужна только победа, Колтон открыл счет, забросив вторую шайбу в сезоне. На скамейке все сходили с ума, мы очень радовались за него. С Колтоном в составе нам всем живется проще, потому что он нас защищает. Никому не хочется покинуть арену так, как Тодд Федорак. Шайба Колтона осталась единственной для нас в основное время, и встреча ушла в овертайм. Гол Михаэля Нюландера принес нам победу.
Следующий матч проходил в Монреале, а «Канадиенс» – это еще одна команда, которая борется с нами за выход в плей-офф. Они отставали от нас на три очка. Я считаю Монреаль самым сложным выездом в НХЛ, и не только из-за незримого присутствия всех легенд, надевавших «bleu, blanc et rouge», но и из-за моих слов о французах, которые носят визоры и бьют соперников исподтишка. С тех пор я стал Врагом #1 в Монреале. Хотя справедливости ради надо сказать, что «Канадиенс» были одной из двух команд НХЛ, проявивших ко мне интерес. Они меня даже на сборы приглашали, но я выбрал «Детройт», потому что был знаком с Крисом Дрэйпером. Так что я всегда тепло относился к Монреалю.
Как я уже говорил, мне нравилось играть роль злодея, но это не значит, что все было легко. Я мотивировал себя отчасти тем, что хотел победить сам, и во многом тем, что люди кричали и вопили, чтобы я проиграл. Это подстегивало меня. Я вживался в роль и за счет этого играл. Каждый раз у входа в монреальский «Bell Center» нас ждали охотники за автографами – не дети, а профессионалы. Я им отвечал: «Va-t’en foutre». То есть – «Иди #####». Я надеялся, они расскажут своим друзьям, что, да, так и есть: хуже меня урода в коньках нет. Мне нравилось прикалываться над ними.
Мы проиграли тот матч «Монреалю» 4:6. До конца регулярки оставалось пять игр, и по большому счету нам требовалось побеждать в каждой, если мы хотели в апреле играть в плей-офф, а не в гольф.
В последний день марта мы играли против «Флайерс» в Филли. Мы открыли счет на четвертой минуте, но «Летчики» отыгрались уже через 20 секунд. Еще через две минуты я отдал пас на Мэтта Каллена, он перевел на Райана Кэллахана – и тот вывел нас вперед. И больше мы не уступали преимущество, победив в итоге 6:4; а я провел на льду 18 минут.
В День дурака нам предстоял главный матч сезона против «Торонто» на Madison Square Garden. У нас было 89 очков, а у «Мэйпл Лифс» – 87, и они находились за пределами зоны плей-офф. На тот момент; борьба в регулярке шла вплоть до последнего дня. «Листья» открыли счет, а затем я уравнял цифры на табло, забив без ассистентов – для меня это 17-й гол в сезоне. Четвертую шайбу наши забросили с моей передачи, а пятую я сам – и вновь без чьей-либо помощи. Мы победили 7:2.
Ах да, еще я подрался с Дарси Такером в конце первого периода и повалил его на лед. У меня хет-трик Горди Хоу, да еще и с лишней шайбой. Самым приятным было слышать, как трибуны Madison Square Garden взрывались после моих шайб и начинали скандировать: «ЭЙ-ВРИ!». Я завоевал умы и сердца болельщиков «Рейнджерс». Ментам, синим воротничкам, пожарным и дальнобойщикам нравилось, что я как будто клал болт на все и всех. Я представлял рабочий класс Нью-Йорка, а в лучшем городе мира упорный труд уважают больше блеска.
5 апреля к нам приехал «Монреаль». Это был предпоследний матч регулярного чемпионата, «Канадиенс» отставали от нас на два очка и сохраняли шансы на выход в плей-офф. В связи с последними успехами меня перевели в тройку к великому Яромиру Ягру. Он не был моим любимым игроком в детстве, потому что никто не мог затмить Бретта Халла. Лишь поиграв с Ягром, я понял, какая он машина. Вне всяких сомнений он сильнейший игрок НХЛ – он может кого угодно оттеснить корпусом, укрыть шайбу и сотворить что-то невероятное. Мы набрали по результативной передаче на третьей шайбе нашей команды и поехали поздравлять партнеров. Только тогда меня посетила мысль: насколько же маленьким я выгляжу по сравнению с такой махиной, как Ягр. Но я быстро выкинул это из головы и прикинулся, что никогда не видел себя в зеркале.
Он был слишком уж суеверным. Если несколько матчей подряд набирал очки, то не стриг ногти на руках и ногах. А некоторые результативные серии у него затягивались весьма надолго. Это ж, наверное, дико неудобно кататься в коньках – особенно если шайба прилетала в палец. Я видел, как ребята, стригшие ногти, все равно вытряхивали их потом из носков, если им попадали шайбой в ногу. Но Ягр – это Ягр. Суеверия в НХЛ – это, скорее, рутина. Делаешь постоянно одно и то же, и не хочешь ничего менять, потому что это может сказаться на игре. Но не стричь ногти – это уже чересчур. Ягр был ребенком в теле здорового мужика. Он либо играл и тренировался, либо смотрел мультики, ел хлопья и много спал. Серьезно: он спал по 14 часов в сутки.
Мы победили «Монреаль» 3:1, а наши конкуренты проиграли, что позволило нам прошмыгнуть в плей-офф. Я чувствовал себя лучше, чем когда бы то ни было, а все болячки длинного сезона тут же прошли. Я играл почти по 20 минут за матч, и в четвертьфинале конференции 2007 года мы встретимся с «Атлантой».
--
По окончании последнего матча регулярного чемпионата я был счастлив и чувствовал себя настолько уверенно, что захотел это отпраздновать. И решил расширить свой репертуар ночных клубов, остановив выбор на Beatrice Inn – одном из самых закрытых заведений Нью-Йорка, как и полагается. Ведь я не ищу легких путей.
Энджело и Тодд вместе снимали квартиру и работали на входе Beatrice. В их обязанности в том числе входило и отсеивание нежелательных лиц, желавших получить доступ в подвал клуба, располагавшегося в жилом доме в Вест-Виллидж напротив Cubbyhole – известного нью-йоркского лесбийского бара. За деньги туда не попасть. Если выглядишь так, будто собираешься приударять за каждой дамой – тоже не пустят. Пройти можно только если сойти за своего.
Вдохновленный своим успехом с Bungalow 8, я подошел ко входу и попросил позвать владельца. Не помню кто именно – Тодд или Энджело – привел Мэтта Абрамчика. В его взгляде я уловил смесь радости и удивления. Мэтт родился и вырос в Нью-Йорке, он всей душой болел за «Рейнджерс» и до сих пор носил куртку марки Starter священного 1994 года, когда его любимый игрок Марк Мессье положил конец проклятию и вернул городу Кубок Стэнли.
Нью-Йорк любит победителей. В городе жаждут побед всех своих спортивных команд во всех чемпионатах и в каждом матче, но даже в случае поражений эта любовь никуда не пропадает. Когда «Рейнджерс» выиграли кубок в 1994-м, это была победа не просто для города, но вообще для хоккея – потому что он снова вышел на авансцену; впрочем, в Нью-Йорке всегда любили этот вид спорта. «Рейнджерс» уважаемы и любимы наравне с другими местными командами, потому что они часть спортивного мира Нью-Йорка. Люди по-прежнему вспоминают Грешнера с Дюгэем и красавиц в их объятьях в 1970-х, и Мессье с Мадонной в 1990-х. А теперь они говорили и про меня.
Вход в «Beatrice» настолько ограничен (а точнее – тщательно контролируем), что туда пускают даже не всех игроков «Янкис», «Метс» и «Никс», не говоря уже о представителях гостевых команд. Вообще там многим профессиональным спортсменам было бы не очень комфортно, потому что потолки чуть выше двух метров.
Мэтт был на нескольких матчах после моего обмена и прекрасно меня знал. Он пригласил меня внутрь. Я как будто попал в закулисье шоу Victoria’s Secret: я больше нигде не видел столько моделей. В передней части комнаты был бар и шесть зон, где можно присесть. Маленькое – где-то 180 на 180 сантиметров – помещение, примыкавшее к бару, называлось «Розовой комнатой». В ней новоиспеченная пара знаменитостей могла незаметно уединиться на диване в углу (просто чтобы вы знали: для тайных встреч места, хуже чем Beatrice, не найти).
Клуб работал ежедневно, и вскоре после 11 вечера туда начинали стекаться модели, молодые знаменитости, модельеры и хипстеры. Со стороны это выглядит странно, но Beatrice притягивал знаменитостей, которым не нравились шумные клубы. Туда любили приходить Кирстен Данст, Джош Хартнетт и София Коппола. Спокойное место для «ньюйоркского Голливуда».
Поднявшись по пяти ступенькам, вы попадали в банкетный зал, располагавшийся прямо в квартире, с сиденьями по периметру. В людные дни противоположную часть зала не было видно из-за густого сигаретного дыма. Там играла музыка. Ди-джеем был брат Хлои Севиньи, Пол. Да и она сама часто туда захаживала.
Обычно отношения с владельцами клубов носят чисто рабочий характер: ты платишь им деньги, а они тебя обслуживают. Но с Мэттом из Beatrice и Эми из Bungalow 8 сложилось иначе. Я сближался с людьми этого маленького, но могучего острова, а он сближался со мной.
В своем дебютном сезоне я был в составе команды, выигравшей Кубок Стэнли, но из-за травмы не сыграл тогда ни одного матча в плей-офф. Понимаю, что это звучит банально, но к плей-офф действительно надо относиться со всей серьезностью, потому что неизвестно, представится ли еще возможность там сыграть. Мне казалось, что с того чемпионского сезона с «Детройтом» прошли века. И после пяти лет в лиге я впервые по-настоящему оказался в плей-офф. И в этом моя заслуга, ведь «Рейнджерс» после моего обмена из «Лос-Анджелеса» выиграли 17 матчей из 29 и поднялись с 21 места в кубковую зону.
Под давлением я всегда играл хорошо. Оно меня вдохновляет. Но по дороге в Атланту я чувствовал себя немного по-другому, потому что обычно давление связано с тем, что я что-то сказал. Или что-то сделал против команды, с которой нам предстоит играть в 42-м матче регулярного чемпионата. Карьера состоит именно из давления. И твою славу и количество нулей в контракте определяет именно то, как ты с ним справляешься. Каждый в самолете понимал, что руководство будет оценивать всех игроков по выступлению в плей-офф. Если плохо проявить себя в играх на вылет или «исчезнуть с радаров» в более плотных и жестких матчах, которые подразумевает плей-офф, жизнь на этом не закончится. Но после этого зацепиться в лиге можно только забивая кучу голов в регулярном чемпионате, потому что они все равно в цене. А есть такие игроки, которые всегда хороши в плей-офф – например Шэнни и Стиви Уай.
Я осмотрелся вокруг. Путь в Атланту ничем не отличался от других моих перелетов. За карточным столом ребята проигрывают друг другу деньги, кто-то смотрит фильмы на ноутбуке, кто-то пишет эсэмэс любовницам (в командных самолетах телефоны работают), а весь тренерский штаб крепко спит – набирается сил перед тяжелейшей работой, которая начнется, как только самолет приземлится в Атланте.
Перелет достаточно длинный, и ребята переоделись из костюмов в треники, устроились поудобней и закинули под губу комки жевательного табака. Я никогда не понимал, почему одним разрешают жевать табак перед играми и между периодами, чтобы снять напряжение, а мне при этом запрещают курить (я уходил в душ, чтобы не раздражать остальных дымом). У Ги Лефлера по пачке в день уходило. Скотти Боумэн рассказывал, что Ляфлер по одной-две сигареты в выкуривал за перерыв. Я не говорю, что я Ги Лефлер, но реально – меня иногда бесят двойные стандарты НХЛ. Но тогда мне это было безразлично. Ведь я летел за лучшей пепельницей в мире – Кубком Стэнли.
Я ###### как нервничал перед первым матчем. Я помог «Рейнджерс» ударно провести концовку сезона и попасть в плей-офф, но этого мало. Да, мы в кубковых матчах, но все остальное в прошлом. Теперь нам надо выиграть четыре встречи, а затем одержать еще 12 побед, чтобы поднять бидон над головой.
Лидер «Атланты» – Илья Ковальчук, и в этой серии мне предстояло играть против его тройки. Он еще даже не догадывался, как сильно меня возненавидит. Ковальчук был одним из самых одаренных снайперов лиги за последние 20 лет. Помимо этого он один из первых русских с гнильцой. Он не любил, когда его бьют, и невероятно хорошо владел клюшкой. Ростом в 190 сантиметров и весом за 100 килограммов – ему приходилось бороться за пространство, потому что хоккеисты становятся больше, а размеры площадки остаются прежними. Ковальчук – суперзвезда и горячий парень; он играет очень эмоционально. И это открывало передо мной возможности.
В первой смене я врезал ему клюшкой сзади по ногам – в то место, где нет защиты. Где больно. И делал так каждый раз, когда мы оказывались вместе на льду. Он – в шоке: против него так еще никто не играл. После каждого свистка я подъезжал к нему и сообщал, что он ###### мягкотелый русский, которому никогда не выиграть Кубок, потому что это слишком сложно. Я всячески морочил ему голову, в том числе добавляя, что он может позволить себе проиграть эту серию, ведь у него столько денег. Мы выиграли первый матч 4:3, а я нанес больше всех бросков в створ – семь.
В шестой смене второго матча я вбросил шайбу в зону «Атланты» от синей линии. Шайба чудесным образом отскочила от борта и залетела в ворота под 90-градусным углом. Их вратарь Юхан Хедберг стоял за воротами и ждал, что шайба окажется там, а после гола выглядел так, будто я ему сказал, что его спустили в шведскую пивную лигу (на самом деле Эйври вбрасывал шайбу даже не от синей, а от красной линии – прим. пер.).
Мы забросили важнейшую первую шайбу. Я помню, как такой же курьезный гол полностью деморализовал «Ванкувер», когда я играл за «Детройт». Мы тогда, забив из центрального круга вбрасывания, выиграли четыре раза подряд. Однако Ковальчук, которого я должен был сдерживать, сравнял в начале третьего периода. Этот счет продержался почти до конца основного времени. За четыре минуты до сирены шайба отскочила мне на крюк в центре правого круга вбрасывания в зоне «Атланты», и я увидел, что Мартин Страка покатил на дальнюю штангу. И собрался сделать ему резкую передачу. Поражает, с какой скоростью мы обрабатываем информацию на льду. Мы просчитываем некоторые вещи на ход вперед, основываясь на определенных тенденциях – в матчах НХЛ можно воочию ознакомиться с тестами НАСА по трехмерному восприятию космоса. В последнюю долю секунды я увидел слева от себя Шэнни, сделал ложный замах, отдал поперечную передачу точно ему в крюк, и он отправил шайбу в сетку. Мы отправились домой, ведя 2-0 в серии до четырех побед. Не буду врать: было приятно таким образом послать ##### всех тех, кто говорил, что я не умею играть.
Я и не думал, что Madison Square Garden может сойти с ума пуще прежнего, но именно так и произошло, когда Михаэль Нюландер открыл счет в третьем матчи серии уже на 33-й секунде. Мне казалось, крыша рухнет. Нюландер также забросил последнюю шайбу в конце третьего периода, сделав хет-трик, а мы победили 7:0. На этом серия, можно сказать, и закончилась. Им ведь выигрывать следовало, а мы их размазали. Вишенкой на торте стало то, что у Ильи Ковальчука в итоге сдали нервы после серии моих скрытых тычков, и он сбросил краги. Прежде чем я успел что-либо понять, мне прилетело с его могучей русской правой точно в нос. У меня тут же выступили слезы. Я улыбался по дороге на скамейку штрафников, вытирая кровь из сломанного носа. Ведь мне удалось расстроить игру одного из главных технарей в истории НХЛ, и оставить его не у дел. Парень, забросивший 42 шайбы в регулярном чемпионате, в нашей серии пока что забил лишь один гол. Я пообещал ему, что больше он не забьет.
Перед четвертым матчем Джон Амиранте, который исполнял гимн США на Madison Square Garden с тех пор, как я родился в 1980 году, допевал последние строчки: «Неужели, скажи, он теперь навсегда / Где свободных оплот и где храбрых страна?». И тут мне показалось, что я отделился от собственного тела, потому что ожила вся арена. Ну то есть не только люди, но и стены, и крыша – все раскачивалось в такт гимна. Понимаю: когда камера показывает хоккеистов на льду и скамейках во время гимна, складывается впечатление, что им всем очень сильно хочется в туалет – они переминаются с ноги на ногу или же находятся в состоянии дзеноподобного транса, или вообще молятся. Все так и есть, но без гимна – никуда. Я люблю слушать возвышенную концовку «Знамени, усыпанного звездами». Где свободных оплот и где храбрых страна. Разве может быть что-то лучше? После гимна заряжаешься эмоциями болельщиков, и они несут тебя на лед. Остается только надеяться, что он не рухнет под тобой, словно это графика в каком-нибудь фильме, и мы все не провалимся на Пеннсильванский вокзал, разбившись насмерть. Клянусь, арена будто ожила.
«Атланта» открыла счет, но мы отыгрались уже через минуту. Они снова вышли вперед в середине второго периода, но примерно за две минуты до сирены я отдал на Шэнни, он забил, и для «Трэшерс» все закончилось. В третьем периоде мы забросили еще две шайбы – и вынесли их всухую. Наша команда чувствовала себя максимально уверенно.
Безусловно, вся соль плей-офф НХЛ заключается в том, что нужно победить 16 раз. Так что никто не выигрывал главный спортивный трофей мира просто потому, что его соперник в воскресенье встал не с той ноги. В кубковых матчах случаются и взлеты, и падения. После выноса «Атланты» мы были на подъеме, но через пару недель резко приземлились.
Перед шестым матчем серии против «Баффало» мы уступали 2-3. Нам кровь из носу требовалась победа, как вдруг Шэнни получил известие, перевернувшее все с ног на голову. Мы сидели в зале гостиницы, которую клуб зарезервировал для игроков, чтобы те могли там пройти процедуры, посмотреть матчи, поиграть в карты, перекусить и ######### – в общем, чтоб было чем заняться в перерывах между играми плей-офф. Это называется «чтобы ничего не отвлекало». Так вот Шэнни пришло электронное письмо, на которое я серьезно отвлекся. Его приглашали на бал в Метрополитен-музей – это церемония Оскар в мире моды. Приглашение было от известного редактора журнала Vogue Анны Винтур. Ее дети учились в одной школе с детьми Шэнни. Когда он отвозил их в школу, мамаши с северо-востока города в обморок падали при виде двойника Кларка Кента. И несмотря на это, Шэнни показал мне письмо и спросил, не знаю ли я кто это. Думаю, в 2007 году я был одним из немногих хоккеистов – если вообще не единственным – знавшим Анну Винтур, потому что еще со времен «Лос-Анджелеса» читал Vogue. Я был в шоке. Почему это письмо пришло Шэнни, а не его одноклубнику, одержимому модой? Да, он хорошо выглядел в смокинге, но ведь и я тоже! Я стал умолять его, чтобы он уточнил у Vogue – нарушит ли он этикет мира моды, если приведет с собой партнера по команде Шона Эйври. Ему ответили, что обычно так не принято, но в его случае сделают исключение. Я был в восторге. Ну и, конечно же, бал был назначен на тот же день, что и седьмой матч серии против «Баффало».
Я нервничал перед шестой игрой. Вся команда была напряжена до предела. В раздевалке можно было услышать, как на пол падает волос из гривы Ягра. У меня болело все тело. А поскольку для меня это был первый плей-офф, да еще и после 84-матчевого сезона (из-за обмена я сыграл на два матча больше), я был вымотан и физически, и психологически. Я ни в коем случае не собирался проиграть шестой матч ради того, чтобы попасть на бал. Но мысль, что мне будет чем сгладить горечь поражения – имелась. Мне кажется, поражения ожидала вся команда; «Баффало» просто был сильнее. Наш оптимизм после четырех побед подряд на «Атлантой» разбился о действительность в лице «Баффало Сэйбрс». Они набрали 113 очков (опередив нас на 19), взяли Президентский трофей, и прошли в первом раунде «Айлендерс» 4-1.
На нас у них ушло шесть матчей. Не считая первого, в котором они победили 5:2, все остальные закончились с разностью в одну шайбу, два из них – в овертаймах. Я принял это поражение на свой счет. Подозреваю, мы вылетели из-за того, что я не умел блокировать броски. Меня никто никогда этому не учил – и неудивительно, учитывая что большинство помощников главного тренера, с которыми я работал (а именно они должны учить блокировать броски), никогда сами не играли в хоккей на профессиональном уровне. Я не боялся принимать на себя шайбу, но поскольку у меня отсутствовала техника этого дела, все мои попытки выглядели скромно. Я не знал, как правильно закрывать линию броска – и это сказалось на результате.
После перехода в «Рейнджерс» я играл в лучший хоккей своей жизни. Победа над «Атлантой» стала тем самым профессиональным опытом, после которого кажется, что ты можешь горы свернуть. Даже после поражения от «Баффало» в шестом матче серии дома со счетом 4:5 наши болельщики аплодировали нам стоя: они верили, что мы сыграли на пределе своих возможностей. И тем не менее я считал, что мог выступить лучше. После удручающего вылета от «Баффало» я понял, что мне еще много чему есть поучиться. Впрочем, было очень приятно прочитать о себе в New York Times слова нашего тренера Тома Ренни: «Скажу вам честно: не знаю, есть ли в хоккее более жесткий и энергичный игрок, чем он».
Я знал, что на бал придет множество известных актрис и моделей. Я также понимал, что два игрока «Рейнджерс» станут для всех живым напоминанием о досадном поражении, но зато они будут хорошо одеты и с ними будет интересно пообщаться. Я достал из шкафа свой смокинг Prada, купленный во вторую неделю после переезда в Нью-Йорк – я собирался часто ходить на официальные мероприятия в городе, который никогда не спит. Впрочем, для меня это стал первый подобный выход. Наше черное такси подъехало к ступенькам Метрополитен-музея. За лестницей я не видел ничего, кроме вспышек фотоаппаратов. Нет, я уже тогда привык к вниманию прессы, но когда поднимался по лестнице, мне казалось, что я преодолеваю последние сто шагов на пути к той вершине, о которой мечтал. Оказавшись наверху, я понял, что эта стена фотографов – буквально в два этажа высотой. Я чуть не скатился кубарем обратно. Но я мечтал войти в этот мир значительно более элегантно. У меня затряслись ноги. Говорю же, рев 20 тысяч болельщиков на Madison Square Garden и тот факт, что моя карьера могла оборваться в любой момент, не так будоражили нервы, как Анна Винтур и мэр Нью-Йорка Майкл Блумберг, лично встречавшие всех гостей бала Золушки. Я протянул руку, пытаясь держать ее ровно, и поздоровался с главным редактором журнала Vogue (ее помощница шептала ей на ухо имена каждого подходившего – как в кино). Я оставил незабываемое первое впечатление о себе, сказав: «Рад познакомиться с вами, миссис Блумберг». А затем пожал руку мэру и добавил: «Считаю честью встречу с вами, мистер Винтур». Поверить не могу, что я так сказал. Я как будто видел себя со стороны в пьесе, где я перепутал все слова. Шэнни, как всегда, пришел на помощь. Он извинился перед Анной Винтур и мэром Нью-Йорка: «Прощу прощения за своего друга… он очень нервничал перед встречей с вами». Они рассмеялись.
Бал в Метрополитен-музее еще называют «Церемонией Оскар Восточного побережья». Там присутствовали такие звезды кино, как Кейт Бланшетт, Рене Зеллвегер и Камерон Диаз. Еще там были Рианна и Алиша Кис, а также Мелания и Иванка Трамп. Супермоделей было хоть отбавляй – Жизель Бюндхен, Кристи Терлингтон и Хилари Рода, на которой я потом женился. Но мы познакомились уже после, а тогда я был просто заворожен всем происходящим. Я смотрел кино, частью которого мне посчастливилось стать.
Я задумчиво покачивал головой. Моя жизнь преобразилась всего за несколько месяцев. Ньюйоркцы скандировали мое имя на Madison Square Garden и выкрикивали его из проезжающих мимо машин; а я очутился на самом помпезном мероприятии города – и не по билету, а по приглашению. Ну, не совсем по личному приглашению, но все же открывшему мне двери в волшебный мир. И мне – увидевшему другую сторону жизни, этот мир грез, творчества, красоты и успеха – хотелось большего. Следовало придумать, как задержаться в нем подольше.
Понравилось? Поддержи проект рублем! Наша карта – 4274 3200 3863 2371.
Часть 3. «Я всегда выбирал тех, кого точно мог побить». Шон Эйври вспоминает, как дрался за великий «Детройт»
Часть 8. Город звезд, понтов и кокаина. Шон Эйври окунулся в гламурную жизнь Лос-Анджелеса
Часть 9. «В то время я передвигался исключительно на белых лимузинах». Шон Эйври готовится к прорыву в НХЛ
Автобиография Фила Эспозито. «Вид на нудистский пляж? Отлично. Я там прямо в центре и встану». Последняя глава автобиографии Эспозито (и ссылки на все предыдущие)
Фото: Gettyimages.ru/Andy Marlin, Jim McIsaac, Mike Stobe, Bruce Bennett; globallookpress.com/Nancy Kaszerman
Социализироваться - плохой перевод для socialize. Тусоваться она любит.
Очевидно же. Явные признаки гнили.
Добротный материал!
Точно же было такое, где-то в районе правого круга вбрасывания.
И да, спасибо за тексты! шикарное чтиво про нхл-овский хоккей и околохоккей. Пожалуй, лучше не читал. :)
То же самое, когда школьники в играх затрагивают мамок, но это ведь не значит, что сказанное ими является правдой)
это конечно при условии что нос реально сломали, а то эйвери любит чутка приукрасить)
И кто же тут у нас с гнильцой? Не поклонник Ковальчука ни разу, но свобода слова все таки отличная вещь. Любой урод все сам про себя рассказывает на раз.
Он суперталант, но он не так чтобы тянулся к победам - мб с системой не повезло (как Овечкину) - среди сильнейших, а страсти/стержня к игре как у Радулова/Ягра у него уже не оставалось (что для человека наверное и к лучшему), поэтому в КХЛ он ожидаемо сильно потерял в качестве, снизил требования к себе и т.п.
А КХЛ не могла стать намного выше уровнем и престижем сиюминутно во время контракта Ильи, хоть что там с долларом бы происходило - слишком долго репутация завоёвывается и слишком жёстким должен быть руководитель лиги (а не рука руку моет и т.п.).
У первого -5, у второго -6
https://www.hockey-reference.com/playoffs/2007-buffalo-sabres-vs-new-york-rangers-eastern-conference-semi-finals.html
Меньше надо по баллам шляться, а лучше блокировать броски.
Данни Бриер, Крис Друри, Томаш Ванек уделали и их, и их партнёров Ягра, Страку и Нюландера.
судя по названию департамента, речь видимо о восстановлении водительских прав
________________________
Ну да борщанул, перебрал, заморосил)) бывает )