Летаем по миру с Непомнящим: работал без воды в Камеруне, запретил бить игроков в Корее и отказался от миллиона долларов в США
Вадим Кораблев зовет на борт.
Карьера Валерия Непомнящего – смелое и нетипичное приключение. Он начал тренировать еще в 1960-х, но впервые задержался в России только в 2009-м – когда возглавил «Томь». До этого Непомнящий успешно исследовал мир: залез в четвертьфинал ЧМ с Камеруном, разбудил амбиции босса в Турции, выиграл Кубок Южной Кореи, взял бронзу чемпионата в Японии и серебро – в Китае. Непомнящий всегда выделялся среди наших тренеров интеллигентной выдержкой, живой грамотной речью и красивыми костюмами в каждом матче. Даже во время интервью по зуму он был в стильной рубашке в полоску, расстегнутой на две верхние пуговицы. Все такой же поджарый и с тинейджерской улыбкой.
Через неделю Непомнящему исполнится 77 лет, он на пенсии, но уточняет, что работа все равно есть – дедушкой и прадедушкой. Я попросил Непомнящего вернуться в начало и провести экскурсию по своей невероятной жизни, чтобы понять, почему некоторые люди не стареют.
Не играл в футбол до 16 лет, но мгновенно стал профи. Закончил карьеру после удара в почку – инвалидность в 24 года
– Вы родились в Алтайском крае, а росли в Туркмении. Как так вышло?
– Во время войны маму эвакуировали из Москвы, она работала на строительстве железной дороги, которая имела стратегическое значение. Дорога проходила возле Малинового озера, где добывали соль – важный минерал для изготовления взрывчатки. В тех местах я и родился.
Что касается Туркмении: мама в начале войны потеряла моего старшего брата. В июне 1941-го его отправили в пионерский лагерь между Москвой и Ленинградом, потом началась война. Пионерские лагеря эвакуировали и почему-то проскочили мимо Москвы. В конце концов брат оказался под Алма-Атой, там есть место Малая Станица. Мама нашла брата спустя пять лет – в 1946-м, когда я уже родился.
В Алма-Ате брат окончил железнодорожный техникум, по распределению его направили в Туркмению. И мы маленькой семьей туда поехали. Там прошли мои детство и юность.
– Вы жили в городке Кизыл-Арват. Что это за место?
– Город был одним из форпостов Российской империи в Средней Азии. Когда мы там жили, гражданского населения было в районе 15 тысяч человек, одно градообразующее предприятие – вагоноремонтный завод. Там и работал мой брат инженером-конструктором. Было несколько воинских частей, два военных аэродрома, где впервые испытывались реактивные истребители, потому что в условиях местной жары скорость звука преодолевается иначе.
В Кизыл-Арвате была внушительная военная интеллигенция. Например, педагогами работали жены офицеров с богатым опытом. Я учился в Кизыл-Арвате, потом в Ашхабаде – и уровень образования был очень высоким. У меня самые приятные воспоминания.
– Какие книги на вас в детстве повлияли?
– «Два капитана» Каверина были настольной книгой. «Бороться и искать, найти и не сдаваться» – это был мой девиз. Еще история Валерия Чкалова (на всякий случай: советский летчик-испытатель – Sports.ru), потому что мама назвала меня в честь него.
– Вы сказали, что увлекались музыкой. Знаю, что она помогла вам найти любовь.
– Это так. Начиная с 8-го класса я профессионально играл в духовом и эстрадном оркестре. В октябре меня пригласили к директору школы, и он сказал: нужно сыграть на важном мероприятии. Выяснилось, что это похороны какого-то серьезного человека. А в городке играл всего один духовой оркестр – как раз, где я был первой трубой.
Мне было 15 лет, заплатили 250 рублей. Потом еще раз сыграл – снова 250 рублей. Получилось, что я на похоронах зарабатывал 800 рублей в месяц, тогда как мама – главный бухгалтер ремонтно-строительного управления – 680 рублей. Более того, в 9-м классе мне разрешили играть на танцах во дворце культуры. И за это тоже отдельно платили.
Когда после армии я вернулся на 2-й курс университета, проходил конкурс художественной самодеятельности – победитель участвовал во всесоюзном. Я очень не хотел там играть, но меня уговорили, нужно было, чтобы факультет достойно выступил. Так вот, моя будущая супруга была преподавателем на этом факультете и директором студенческого театра, поэтому отвечала за подготовку к конкурсу. К тому же она была нашей солисткой, исполняла репертуар Майи Кристалинской (советская эстрадная певица, известна песнями про любовь – «Нежность», «Я тебя подожду», «А снег идет» – Sports.ru). Мы стали ближе общаться – и так случилось, что она стала моей женой.
– Футболом вы поздно начали заниматься?
– У нас был единственный тренер – по баскетболу. И я тренировался у него. Потом этот тренер куда-то уехал, остался тренер по легкой атлетике – занимался ей. В конце концов, когда я перешел в 10-й класс, начал заниматься футболом. До этого ни разу ногой по мячу не ударил. И вообще не любил футбол.
– Зато у вас мама любила.
– Она была страстной болельщицей, а я – ни в какую. Когда оказалось, что больше нечем заниматься, играл в футбол. Можете мне поверить: в 16 лет не мог по воздуху добить мяч до линии ворот.
– То есть за два года с нуля стали профи?
– Такое слово не подойдет. Да, я резко-резко прибавил, но это был еще не профессиональный уровень. У меня был дружок – одна из местных футбольных звезд, всего на год старше. Учил меня жонглировать, бить. В итоге я вошел в сборную школьников республики, потом поступил в университет и попал в его сборную. Не скажу, что у меня были какие-то особенные качества, но баскетбол дал прыжок и умение быстро принимать решения, а легкая атлетика – хорошую выносливость. Технику постепенно поставили.
Заниматься очень серьезно начал уже в университете. Правда, там играл всего год, а потом призвали в армию – служил в Самарканде. Первый год нес службу как молодой солдат, а второй год был капитаном и тренером команды. Кстати, команда была настолько серьезной, что мы во время весенних служебных сборов играли против мастеров – у них в Самарканде были спортивные сборы. Легко обыгрывали новосибирский и хабаровский СКА. На третий год службы я уже играл в профессиональной команде – в классе Б. Жил в гостинице, получал ставку. Тогда и купил первые в жизни бутсы adidas – у Геннадия Логофета из «Спартака». Он играл в них года три-четыре, а потом я еще года три.
– Вы завязали с футболом в 25 лет, везде пишут, что виновата травма. Это так?
– Не совсем. В одном из матчей я принимал мяч на грудь, и защитник ударил в область почки. Был какой-то спазм, но я не особо обратил внимание, доиграл. После каждого каждого матча у меня были приступы, только потом узнал, что это почечные колики. Играл так года полтора, страдал и терпел. Часто мне вызывали скорую, потому что почечные колики – это серьезное дело. Сам в больницу я не ходил, но потом мой старший товарищ убедил обратиться. Выяснилось, что искривлен мочеточник, есть непроходимость. А в средней Азии надо много пить, потому что жара. В итоге почка не выдерживала и набухала. Мне сделали пластическую операцию, удалили часть лоханки. В 24 года у меня уже была третья группа инвалидности.
– А как стали тренером?
– Мой старший друг в то время работал директором стадиона, у него была группа ребят 1954 года рождения, которая вполне успешно сыграла на «Кожаном мяче». И он мне передал эту группу. Потом в Ашхабаде открылась футбольная школа молодежи, и я с этой группой пришел туда. Ребятам было 14 лет, тогда (в 1968-м – Sports.ru) я начал официально тренировать. Довел группу до 18 лет и взял новую.
Занимался с детьми и юношами и никогда не хотел работать в профессиональной команде, но получилось так, что ребят из трех выпусков одновременно – 8 человек – пригласили в дубль «Колхозчи» из Первой лиги. А в 1979 году семерых из них приняли на ставки в команду мастеров, и меня чуть ли не в приказном порядке заставили ее возглавить. Председатель Спорткомитета тогда сказал: там твои ребята, только ты им сможешь помочь. А я хотел поступить в Высшую школу тренеров, но туда не брали тех, кто работал с детьми и юношами. Поэтому взял слово у председателя, что поработаю год, а потом он мне поможет поступить в ВШТ.
Так и случилось: поехал в Москву и два года учился. Потом вернулся и тренировал сборную Туркмении.
– В 1988-м вы на два года уехали в Камерун, а в 1990-м уже окончательно покинули Туркмению. Правда, что так и не вступили в партию?
– Абсолютно. Я воспитывался патриотом СССР, был пионером, комсомольцем, секретарем комитета комсомола. А когда стал работать тренером, произошла переоценка ценностей. Меня окружали люди, для которых присутствие в партии не совпадало с моим пониманием, что такое быть коммунистом. Для них быть в партии – это ступень в карьере. Я не совсем понимал, почему, чтобы войти в партию, нужно было проходить конкурсный отбор. Были странные критерии. Человек X получал право войти в партию, а человек Y – нет.
Мой друг со студенческой скамьи всегда имел идею фикс – стать коммунистом. И ему никак это не удавалось. А мне говорили: вы должны стать тренером, потому что это в порядке партийной дисциплины. Я отвечал, что вообще-то беспартийный. Продолжали: мы сделаем так, чтобы вы получили билет.
Этого я и не понимал. Те, кто хотят – не могут. А те, кто не хотят – заставим. Кстати, в армии была та же самая ситуация. Когда мне дали звание сержанта, тоже пытались сделать коммунистом. А я посмотрел: некоммунисты в армии были мне гораздо ближе, чем коммунисты. Они более свободны, открыты, хорошо ладили с солдатами. А коммунисты были солдафонами, для них армия – это ступенька в карьерном росте. Они туда шли вовсе не потому, что хотели стать образцовыми офицерами.
– Из-за отсутствия билета не было проблем?
– Нет, я и в команде начал работать в 34 года, потом и за границу смог оформить документы. Не быстро, конечно – лет 6-7 это заняло. Да и в 1978-м выезжал с советской делегацией на «Поезде дружбы» в Чехословакию, было 300 спортсменов. Там был только еще один беспартийный, но он фронтовик, освобождал Братиславу.
Я вам так скажу: никогда не ощущал, чтобы меня притесняли. Меня как-то судьба ведет, а я не сильно сопротивляюсь, но и не быстро поддаюсь. Моя покойная супруга часто говорила: Валера, надо быстро принять решение. А у меня был такой девиз: идея должна созреть.
В Камеруне его виллу сразу обокрали – вынесли даже пару яиц и шампуни. Чиновники говорили ему, кого брать в состав, а он не слушал и вывел сборную в четвертьфинал ЧМ
– 1988 год. Как тренер из Туркмении Валерий Непомнящий попадает в Камерун?
– В союзные времена тренеров командировали на два года в Северную Африку: приезжали разные группы, следили за работой, помогали и получали опыт. Где-то в начале марта в Спорткомитет в пятый или шестой раз приходит распоряжение: подготовить Непомнящему документы для выезда за рубеж. Обозначено, что еду тренировать молодежную сборную Суринама. Думаю: хорошо, давайте Суринам.
Наступает май или июнь, меня приглашают в Москву и говорят: в Суринам не получается, есть два варианта – или Марокко, или Камерун. Вам куда лучше? Я ответил, что мне все равно, поеду в любое место. Когда сказали, что отправят в Камерун, даже напрягся и не поверил. Камерун все-таки был приличной силой в футболе. В 1988-м он выиграл Кубок Африки, а в 1982-м я видел сборную на чемпионате мира в Испании, когда ездил вместе с другими тренерами готовить материалы для сборной СССР. И Камерун мне тогда понравился.
Камерун на Кубке Африки-1988
Я прилетел туда 2 ноября, а 8-го уже начинался турнир таможенного союза стран Центральной Африки. И надо было подготовить команду за очень короткий срок, я совсем не понимал, как это сделать. Кстати, чуть позже ко мне присоединился Лев Броварский – экс-капитан «Карпат», которые выиграли Кубок СССР. По сравнению со мной – звезда. С ним мы и работали.
– И как подготовить команду за 5-6 дней?
– Нам дали список кандидатов в сборную, в нем было 40 человек. Приходим на первую тренировку – перед нами 8 игроков. Коллеги, которые нам помогали, сказали, что вечером прилетит самолет, и футболистов будет больше. Действительно, вечером было уже лучше – человек 12. На следующий день – где-то 20. А потом еще прибавились.
Вы не представляете, что мы почувствовали, когда построили эту толпу. Я просто не знал, как их различать. Ладно бы у них были футболки и шорты с номерами, но половина играла с голым торсом, формы не было. Хорошо, что с нами работали камерунские коллеги, они разделили игроков на несколько групп, и мы провели мини-турнир. Важно понимать, что из состава, который выиграл Кубок Африки, на этом сборе не было ни одного футболиста, потому что все они играли в профессиональных командах – никого не отпустили.
Турнир мы выиграли, но уже тогда меня поразила одна ситуация. В финале мы должны были играть с Чадом или Габоном. Матч назначили на 16 часов, но он начался в 19. Ждали, когда министры стран закончат совещание. Три лишних часа мы что-то делали на поле и периодически уходили в раздевалку.
– А вы ведь туда летели, думая, что возглавите молодежную, а не основную сборную?
– Честно говоря, да. Нам сказали, что будем работать с национальной сборной. А что такое национальная сборная, мы не совсем понимали. Уже потом наше руководство назначило меня тренером главной сборной, а Леву – молодежной. Кандидатуру тренера главной сборной в Камеруне утверждает президент. Поэтому, когда там формируется новый кабинет министров, тренер значится среди чиновников. Из-за этого я и не получил премиальные за чемпионат мира – госслужащий не имеет на них права.
И с контрактом тоже было интересно. Я должен был получать 1500 долларов, а получал только 700, потому что по советским законам того времени работники сферы спорта относились к четвертой категории – им могли платить только определенную сумму. То есть советскому торгпредству доставались 1500 долларов, из которых 700 они выделяли мне.
– Насколько сильно вы почувствовали, что футбол в Камеруне – это политическое оружие?
– Футбол везде политическое оружие. Перед чемпионатом мира-1990 положение президента Камеруна было не угрожающим, но и не простым. А еще получилось так, что игроки перед матчем с Аргентиной забастовали: если не выплатят премиальные за отборочный турнир, не выйдем на поле. Их ультиматум дошел до президента, который прилетел в Италию на первую игру. Когда ему доложили, что ситуация сложная, он сделал первый ход: заявил, что сам оплатит ребятам премиальные.
Второй ход был после успешного выступления на турнире: он принял команду и наградил лучших игроков медалями и орденами. Поскольку тогда вся страна была со сборной, народ поддержал президента, его позиции сильно укрепились.
Он до сих пор правит страной (Поль Бийя находится в должности президента с 1982 года – Sports.ru).
Поль Бийя
– Вы перевезли в Камерун семью?
– Я сразу туда полетел с супругой, а две дочери оставались в Ашхабаде на попечении друзей. Супруга была со мной везде, где я работал. Считаю, что это важно – когда ты спокойно занимаешься работой, зная, что рядом жена. Что она поможет и возьмет на себя часть обязанностей, о которых тебе не придется думать. После чемпионата мира к нам прилетала старшая дочь.
– Как вы жили? Вам снимали дом?
– Первые 4 месяца мы жили в отеле – полный пансион. В это время нам готовили виллу, делали ремонт. Дом был шикарный: 140 квадратов, три спальни, два туалета. И вот в один прекрасный день мы перевозим вещички – и выясняется, что там не ни света, ни воды. Вернулись в отель.
На следующий день приехали, чтобы нам все подключили, и оказалось, что нас ограбили. Забрали все, что нажили непосильным трудом – даже пару яиц и шампуни. Выяснилось, что лично ко мне там ничего плохого не имели, но было правило: белый человек должен дать местному рабочее место. Попросил, чтобы мне выделили 30 долларов на оплату рабочего, который следил за домом.
Рабочего звали Ладэ. Официально в паспорте так было написано.
Дело в том, что в Камеруне в это время очень популярной машиной была наша «Лада» – там располагалось представительство. И машины хорошо шли, стоили в два раза дешевле, чем у нас в стране. В машинах даже был кондиционер! Я ездил на Nissan Patrol – без кондиционера. А в тех «Жигулях» стоял.
– Вот вас обокрали. Не было мысли: к черту этот Камерун, возвращаемся назад?
– Я ни одного дня не пожалел, что подписался в Камерун, хотя сложностей было с избытком. Конечно, не последнюю роль сыграл меркантильный момент, потому что часть зарплаты, которая шла в СССР, откладывалась на депозит. А еще здесь контракт. Мечтал купить «Волгу», но так на нее и не хватило. Купил седьмую модель «Жигулей».
И потом: что для американца – смерть, для нас – нормально. Перед Олимпиадой в Сеуле в Камерун пригласили американского олимпийского чемпиона работать с легкоатлетами. Контракт был на три месяца – 9 тысяч долларов. Для нас это были сумасшедшие деньги. Он приехал в сухой сезон – в это время в Камеруне всегда проблемы с водой. Например, когда мы играли на центральном стадионе, душ просто не включался, а после тренировок ребята купались в 300-литровой бочке, куда проходит водосточная труба – и бочка от дождя наполняется. Вся команда купалась в одной бочке: старшие – в начале, средние – после, молодые – последние.
Так вот, когда американец впервые пришел на тренировку, заметил, что дорожки пыльные. Сказал промыть их к вечерней тренировке и ушел. Пришел вечером – а дорожки в том же состоянии. Он возмутился: вы что, я же сказал, чтобы к вечеру все было готово, на таких дорожках нельзя тренироваться. Ему ответили, что воды нет, дорожки не помыть. На следующий день он улетел. Не провел ни одной тренировки, хотя ему предлагали за это хорошие деньги.
– Его можно понять. Условия ужасные.
– Мы постоянно находились в таких условиях. В Камеруне в то время было два поля с естественным газоном: одно в Яунде, другое в Дуале. Когда шел чемпионат, газон худо-бедно подстригали. А когда в чемпионате пауза… Мы иногда выходили тренироваться в траве по колено. Объясняли, что нет газонокосилки, идите заниматься на песчаное поле. И мы шли туда.
Как-то ехали из аэропорта, и я заметил по пути футбольную базу, показалось, что там хорошее поле. Я спросил у переводчика: а что там? Он рассказал, что недалеко живет, там действительно хорошее поле, но оно принадлежит банку таможенного союза. Хозяин банка – не камерунец, а габонец. Я говорю: так поехали договариваться. Переводчик отвечает: да вы что, так нельзя, надо говорить с министром спорта. Я обсудил с министром, он сказал, что им обращаться туда нельзя, но мне съездить можно.
Приехали, нашли управляющего. Заходим в приемную, встречает пышная камерунка: о, коуч, как мы рады, только вы не записаны, давайте завтра? Записались на завтра, нас встретил очень приятного типа мужчина. Рассказал, что нам очень понравилась их база, хотим тренироваться. Он говорит: а в чем проблема? Я попросил 2-3 дня – он разрешил. Потом я попросил 4 тренировки в неделю – и он тоже разрешил. Только сказал составить расписание, чтобы все было понятно.
Так в Камеруне и решаются вопросы. Когда мы только заехали в виллу, у нас не было телефона. Я спросил: можно провести? Помощники ответили, что в Камеруне это невозможно. Поинтересовался, кто решает эти вопросы – оказалось, что только министр связи. Я пришел к нему в кабинет, пустили без записи. Увидев меня, он очень обрадовался и спросил: в чем проблема? Я объяснил, что нет телефона, он снял трубку и кому-то позвонил. После этого два часа объяснял мне, кто должен играть в основе, а кто не должен. Когда я вырвался домой, там уже вовсю шли работы, натягивали провода.
– Вы тренировали Роже Милла и сравнивали его с Пеле и Марадоной. Чем он так хорош?
– Я и сейчас убежден, что он недооценен. Не знаю, почему он не играл в командах выше уровнем, чем «Монпелье». Я ведь его видел еще в 1982-м на чемпионате мира, прошло шесть лет – ни грамма лишнего веса, алкоголем не увлекался, превосходно читает игру. Говорят, что защитник должен предугадывать ходы, но Милла невероятно открывался и чувствовал ситуацию. Я видел, как играл Эдуард Стрельцов – помню его и в расцвете, и после тюрьмы. Ему не нужно было двигаться и ускоряться, он на два хода вперед предугадывал ситуацию. То же самое Роже – все читал. К тому же у него обе ноги рабочие, он мощный, устойчивый.
Я всегда мечтал: эх, если бы Роже попал ко мне, когда ему было от 25 до 30. Я ему благодарен за профессионализм, за то, что он честно работал с нами. Потому что после первой тренировки он сказал: коуч, ты хочешь меня убить, уезжаю. Я ответил: Роже, это был тест, вижу твое состояние, будешь входить постепенно. Но потом, когда я ему сказал, что он не будет выходить в основе, он был спокоен: коуч, это ваше решение, я все выполню. Хотя это был человек, который мог спорить с президентом страны. И характер у него совсем не подарок.
– Но не позволял себе больше остальных?
– Ха, еще как позволял. На чемпионате мира у него возник конфликт с моим помощником Жаном Манга-Онгене, который еще играл с ним в сборной – тоже был нападающим, чуть младшего возраста. После матча с Румынией я дал задание группе, с которой тренировался Милла, и пошел к другой. Вся группа Милла вышла на пробежку – от 25 до 40 минут с различными упражнениями. А он очень медленно одевался. Жан сказал ему: давай-ка быстрее. Милла завелся и послал его: ты за мной гетры стирал и сумку носил, а теперь начинаешь управлять? Ты кто такой? Я сам знаю, что мне делать.
Когда я заметил конфликт, подошел к Милла и сказал: Роже, все нормально, делай как считаешь нужным. Когда вся команда уже закончила тренировку, Милла начал бегать. Мы сели в автобус – а он все бегает и бегает. Я не выдержал, подошел к нему: Роже, сколько тебе осталось? Он ответил: коуч, так я нарочно, чтобы этот понял, кто он такой; последний круг – и все.
Такой был Милла. И есть, наверное.
– В отборе на чемпионат мира ключевой матч был с Габоном. Давили чиновники?
– Это очень-очень мягко сказано. Перед Габоном у нас было всего одно очко после двух матчей. Если проигрываем – теряем шансы на стыковые матчи. Когда заканчивалась тренировка, на трибуне было 8 госслужащих. После нее меня позвал на беседу президент федерации, его представитель зачитал какой-то подготовленный текст и передал мне список: там было 8 фамилий игроков. Я спросил у переводчика, в чем дело, и он объяснил, что это рекомендация президентского совета на матч в Габоне. Из этого списка только 3 человека входили в мой план, остальные даже не были на сборе, а играли за команду «Канон Яунде» в Кубке африканских чемпионов – 5:0 с командой из Чада.
Я сказал: простите, но не готов их поставить. В ответ комиссия встала и ушла, со мной остались президент федерации и министр молодежи и спорта. Говорят: знаете, опасно не прислушаться к рекомендации, могут остановить вашу деятельность. Ну, не хотят – как хотят. Представьте: у нас матч в воскресенье, а в среду, четверг и пятницу собиралась та же самая комиссия и одно и то же мне говорила. В итоге они отправили письмо в посольство с вопросом, почему я сопротивляюсь. Но там меня поддержали.
Мы должны были лететь в Габон в субботу, но нам не дали самолет. Прилетели за три часа до матча. А часть игроков вообще не была на сборе и прилетела в Габон из Франции. Перед свистком министр мне сказал: если проиграем, меня прямо из Габона отправят в Москву, а виллу, скорее всего, сожгут болельщики.
Мы выиграли 3:1. Потом обыграли Нигерию, Анголу и Тунис.
– И все наладилось?
– Нет, остро встал вопрос, нужен ли этой сборной Непомнящий. На ЧМ-1982 Камерун вывел югославский тренер Бранко Зутич, но перед финальной частью его сняли и отдали команду французу. То же самое предлагалось и в нашей ситуации. До меня со сборной работал Клод Ле Руа, который выиграл Кубок Африки в 1988-м. Потом он возглавил Сенегал и обыграл нас на Кубке Африки в 1990-м – перед чемпионатом мира. Так что идея напрашивалась.
Но вот почему я остался. Перед Кубком Африки – он был в марте – прошло совещание министров, на котором я сказал, что не представляю, каким образом можно вывести ребят на пик формы в марте, а потом еще сохранить пик в июне на чемпионате мира, если все разъезжаются по клубам. Так что на Кубок Африки мы не должны ставить задачу победить – надо наиграть примерную модель. И министр меня послушал. Думаю, повлияла и моя твердая позиция по матчу с Габоном – они поняли, что я могу быть прав.
Все это происходило на фоне давления прессы. Газеты писали, что я не общаюсь с журналистами, не знаю языка. А я на самом деле тогда не понимал, почему должен активно с ними разговаривать.
– Что происходило, когда на чемпионате мира обыграли Аргентину (потом Камерун вышел из группы, в ⅛ финала обыграл Колумбию – и вылетел в четвертьфинале – Sports.ru)?
– Я говорил, что наша задача – выступить не хуже, чем в 1982 году. Тогда команда набрала три очка – три раза сыграла вничью. Ребятам перед матчами я говорил так: мы уже на большом празднике, давайте радоваться и играть на максимуме, потому что у вас есть отличная возможность показать себя. Почему я так говорил: только у одного из 22 футболистов был контракт с клубом.
А с Аргентиной (первый матч в группе – Sports.ru) я просил ребят играть жестче, запугать их. Они рвались в финал, считали, что обязаны нас обыгрывать. Поэтому у нас было много желтых и две красные, Масип чуть не затоптал Марадону. И мы выиграли. Не скажу, что после матча был в восторге или опустошен. Я был очень спокоен, потому что знал, что в жизни чудес не бывает, а в футболе бывают. Чудо, что в составе оказался Роже Милла. Чудо, что мы забили гол, который больше никогда никто не забьет. Чудо, что Омам-Бийик так выпрыгнул. Чудо, что ошибся вратарь.
– Когда вы почувствовали, что стали супергероем Камеруна?
– Это было не в Италии, а когда вернулись. Мне журналист из ТАСС, единственный, который писал про меня тогда, сказал: если бы вы обыграли англичан в четвертьфинале (2:3 в дополнительное время), страна бы просто умерла. Когда нас встречали, было видно, что камерунцам уже не хватало сил и эмоций. Они целый месяц жили в счастье, сходили с ума. На улицах творилось безумие.
– А не хотели остаться? В честь вас даже назвали улицу и бар.
– После чемпионата мира дочь выходила замуж, была назначена свадьба. А нам сразу после возвращения поставили две игры, о которых я не знал. Свадьбу пришлось перенести, все участники ЧМ играть отказались – им не выплатили премиальные. Собрал новую команду, вышли на тренировку, а питьевой воды нет. Спрашиваю у министра: а как так? Он ответил, что в стране экономический кризис, денег на воду нет. Принесли пару литровых бутылок на 20 человек – и это после чемпионата мира.
Снова те же поля, те же проблемы. Мне дважды предлагали остаться, но я сказал: извините, больше нет сил.
– Тренер Виктор Бондаренко мне рассказывал, что в Анголе его вместе с командой возили к шаману – им резали колени и чего только не делали. У вас было подобное?
– Виктор Бондаренко, конечно, уникальный человек – африканец по состоянию души. Нет, у нас ничего подобного не было, хотя Камерун в этом обвиняли. Мне дарили амулеты, дали две маски: сказали, одна принесет большие деньги, а вторая – долголетие. У нас был доктор, которого все принимали за шамана – 150 кг веса, под 2,5 метра ростом, всегда ходил в национальной одежде. Но он был специалистом высочайшего уровня, окончил Сорбонну. Говорил, что лечит слабо, но диагнозы ставит идеально. У игроков никогда не было с ним проблем, весь чемпионат мира мы прошли без травм.
Были другие истории. Один раз мне сказали, что хотят вывезти игроков на природу – на пикник. Я сказал: конечно, давайте. Поехали на озеро, и они там какого-то питона поймали, расчленили и сделали из него суп. Предлагали мне поесть, но я не стал. Мы ездим на шашлыки, а они на питона. Или могли обезьяну съесть.
После ЧМ звали в Серию А, но улетел в Китай и Турцию. Позвал туда Курбана Бердыева и узнал, что такое ад на трибунах
– Правда, что после Камеруна вы могли оказаться в США?
– Абсолютно. Когда я вернулся, мне показали письмо из Федерации футбола Штатов. Предлагали контракт, за год – миллион долларов. При этом ряд условий: в течение 4 месяцев овладеть разговорным английским и вывести команду в четвертьфинал чемпионата мира. Я сказал, что не очень понимаю задачу, да и за 4 месяца точно не освою разговорный английский. Отказался. Тогда сборную США возглавил Бора Милутинович, мы с ним потом встретились в Москве. Он сказал: Валера, какой же ты дурак, подписался бы – а там как пойдет. Я говорю: ты это заканчивай.
Бора Милутинович
– Мне кажется, в 90-е столько людей мечтали уехать в США, а вам еще и миллион долларов давали – сумасшедшие деньги. Не понимаю, почему вы отказались.
– В свое время я отказался работать во Франции и Италии. Я же говорю – меня судьба ведет. Не думаю, что стоит сожалеть.
– А Италия и Франция когда были?
– Это тоже 90-й год, после чемпионата мира. Звали клубы Серии А и Лиги 1. Но я знал, что не справлюсь там с журналистами, для меня это был какой-то очень сложный момент. Переживал из-за того, что не могу изъясняться с ними так, чтобы они меня понимали.
– В итоге в 91-м вы ненадолго попали в Китай – взяли юношескую сборную.
– Да, в Китай меня пригласили друзья – я полетел туда не от Совинтерспорта, а от Федерации футбола профсоюзов. Попросили подготовить молодежную сборную до 23 лет к финальной части чемпионата мира. Поехал без контракта и без денег. Китайцы просили остаться и на финальную часть, но я уже не мог, потому что пришел контракт из Турции.
– Китай в 1991-м – это что?
– Я же работал там еще в 2000-е. Изменения разительные, страна сильно шагнула вперед. В 1991-м мои ребята после утренней тренировки шли на обед, и я поражался: миска риса и кусочек мяса. После вечерней тренировки смотрю на их ужин – то же самое. А жили они в военной казарме. Когда я там работал в 2000-е, мы жили в отелях, везде был шведский стол.
– Почему вы поехали в Турцию, если звали в Италию и Францию?
– Я хотел в Европу и при этом думал, что было бы хорошо поработать в стране, где знакомый менталитет. Я же серьезную часть жизни провел в Средней Азии, ездил в Турцию. Она была мне как-то близка, светская страна – решил, что там будет просто начать работать. Еще привлекло, что клуб «Анкарагюджю», который меня пригласил, – команда мэра столицы. Я тогда, честно говоря, не очень понимал, что такое Стамбул, хотя знал, что все серьезные команды оттуда. Хотел создать им конкуренцию.
В общем, очень серьезно ошибся с подписанием этого контракта. Я ведь подписывал его в Китае, а когда в августе приехал в Анкару, власть в клубе поменялась. Тренером работал Самет Айбаба, его болельщицей номер один была первая леди Турции – со времен выступлений за «Фенербахче». Айбабу никак не снимали, хотя мой контракт с «Анкарагюджю» действовал. Мне год не выплачивали зарплату, и тогда президент «Генчлербирлиги» (Ильхан Джавджав – Sports.ru) – очень симпатичный дядька – предложил работать у него.
Ильхан Джавджав
Я был абсолютно счастлив в этом клубе, его президент создал себя сам. Он турок, но в 14 лет эмигрировал в Турцию из Румынии и начинал с того, что на рынке продавал что-то вроде наших сушек. Потом продавал пирожки, а затем открыл маленькую пекарню. Когда я работал, у него уже было крупнейшее мельничное предприятие в стране. Богатейший человек. К тому времени он руководил командой 14 лет, покупал игроков в низших лигах, они росли, а затем он их выгодно продавал.
Когда я у него работал, он сказал, что высокие места не нужны. Задача такая: если мы потратили 10 тысяч долларов на игрока – должны заработать 20. Потратили 20 – зарабатываем 40. Я ему говорю: так давайте сделаем команду, которая выйдет в еврокубки, и вы заработаете миллионы. Он совсем не верил.
– А как вы вернулись в «Анкарагюджю»?
– Когда мы дважды выиграли дерби, «Анкарагюджю» снова меня пригласил – с условием, что выплатит все деньги, которые должен. Еще в два раза увеличили зарплату. Когда я уходил из «Генчлера», президент мне сказал: Валерий, оставайтесь, у «Анкары» я выиграю суд, и они вам все заплатят. Но я не хотел, чтобы вокруг меня начался скандал. Пообещал найти тренера, который продолжит мое дело.
– Так в Турции оказался Курбан Бердыев.
– Сначала я предложил место Анатолию Бышовцу, но он сказал, что Турция – не для него. Потом Курбану. Я ему сразу сказал, что задача, которую ставит президент, – просто продавать игроков. Давай докажем, что команда может попасть в еврокубки. И у Курбана это получилось, но в Турции он выдержал только 8 месяцев. Потом от него стали требовать невозможного.
– Вы почувствовали, что футбол в Турции – еще одна религия? Что из-за футбола там могут убить?
– Да, почувствовал это сначала в «Генчлере». Меня очень впечатляло, как президент возился с клубом, как он холил и лелеял его. Создал шикарную базу, академию, колледж. Просто молодец.
А фанатское движение там – это нечто. Однажды мы сыграли вничью с «Галатасараем» в Стамбуле, и нас два часа держали в центре поля, потому что дойти до раздевалки было невозможно. Мы отобрали у них важные два очка, их обогнал «Фенер».
Еще мы как-то обыграли «Фенер», и нас не выпускали к автобусу – ждали пока народ разойдется, игроков были готовы убить. В итоге нас вывозили не на автобусе, а на разных машинах – даже на скорой. В городе Конье нас забросали камнями. Да много всего было.
– Опасались за жизнь?
– Да, потому что в Турции тогда несерьезно подходили к безопасности. Дежурила полиция, но она тоже болела за свой клуб. Да даже в Анкаре, когда мы играли с «Галатасараем», «Фенербахче» или «Бешикташем», 90% процентов зрителей болели за стамбульские команды.
В Корее был счастлив, но увидел, как помощник дал игроку пощечину. А в Японии поражался работе врачей: один отвечает за колено, второй – за голеностоп
– В 1994-м вы взяли «Пучхон Юкон». Тогда футбол в Южной Корее только строился, но вы говорили, что местные чиновники и клубы сразу все делали очень грамотно и профессионально. Объясните.
– Когда я начал работать в Корее, там было всего восемь профессиональных команд, студенческая лига и несколько любительских. Как можно было стать профессиональным клубом? Строго выплачивать зарплату без задержек. Иметь базу с качественным полем – с подогревом (можно синтетику, но она должна быть очень высокого уровня). Должна быть не только своя академия, но еще и связь с high school.
В Корее драфтовая система, дети становятся футболистами еще со школы: если ребенок хочет играть, он сразу живет в карантинных условиях. Дальше идет в университет. Например, в Сеуле пять университетов – и в каждом есть футбольная команда. Если попадаешь в команду, обучаешься по отдельной программе и занимаешься футболом – при этом ребята получают общий диплом и возможность работать на тех же должностях, что и другие студенты. В 21 год человек оканчивает университет и попадает на драфт, где команды змейкой выбирают футболистов. Так что у всех, кто приходит в профессиональный клуб, уже все колени прооперированы.
Чтобы все это работало, клубы собираются и обсуждают, к чему стремится корейский футбол. Когда при мне там открылись две новые команды, каждая из существующих была обязана отдать ей по одному игроку. И не просто какого-то игрока, а сильного, из основного состава. Все это рассчитывалось: он должен был провести на поле за сезон не менее стольки-то минут. Потом составлялся список. Игроки не всегда соглашались, но часто переходили, потому что в новом клубе их ждал улучшенный контракт.
Кстати, однажды мы были вынуждены специально занять последнее место после первого круга, чтобы первыми взять нападающего на драфте. Но промахнулись – он уехал за границу.
– Прожив в Корее четыре года, вы поняли, что в головах у людей, которые сразу прорабатывают каждую мелочь?
– Корея – очень интересная страна, я ее очень уважаю, даже больше Японии. У корейцев непростая судьба, и они научились в проблемах находить хорошее. Корейцы – большие оптимисты. Они верят, что сделают хорошо. Что каждый штрих будет идеален. В то же время они большие созерцатели. Вот в Японии есть время, когда цветет Сакура: они выезжают на природу и наслаждаются красотой. А корейцы могут каждый день находить что-то красивое. Это горная страна, люди там поднимаются на вершину горы и могут два часа неподвижно сидеть, о чем-то думать, медитировать. Или в парке на скамейке можно встретить задумчивого мужчину с блуждающей улыбкой. Они умеют уходить в себя.
А игроки, вообще-то, сурово воспитаны. Начиная с детства их муштруют-муштруют-муштруют. В старшей школе они живут в интернате, в университете – в общежитии, в команде – на базе. Когда я работал, у меня был всего один женатый футболист.
– Потому что некогда строить личную жизнь?
– Они просто не умеют, не знают, что это такое. Но сейчас ситуация поменялась, уже нет постоянных карантинов. Я еще тогда попросил клуб купить несколько квартир для иностранцев и старших ребят – нельзя же им на базе все время жить. И корейцы задумались, что в этом есть разумное, они вообще очень быстро обрабатывают хорошие идеи и их реализуют.
– Правда, что корейский тренер мог ударить игрока – и это было в порядке вещей?
– Вы знаете, да. Я сам поразился. На второй или третьей тренировке даю упражнение, помощники стоят рядом. Кому-то из них говорю про футболиста: как-то он недорабатывает, не добегает. Закончилось тренировка, становимся в круг, и я благодарю всех за работу. Развернулся и ушел. После меня взял слово помощник. Вдруг слышу звук пощечины. Поворачиваюсь: помощник ударил того игрока. Спрашиваю: в чем дело? Помощник отвечает: да влепил ему, а то он недорабатывает. Я собрал всех тренеров и объяснил, что больше такого быть не должно. Они искренне удивлялись, но больше не повторяли.
– Тренеры в Корее чувствуют себя всесильными?
– В Корее тренера называют кондоги. И президент страны – тоже кондоги. То есть для игроков это руководитель высшей степени. Родители 29-летних футболистов говорили мне: для наших детей вы важнее, чем мы. Мы им даем воспитание, кормим, но сейчас вы главный.
– А вы не думали задержаться в Корее? Прогрессивная богатая страна, вас очень ценят.
– Я прожил там четыре года, мне было очень комфортно. И моей жене было очень комфортно, она сразу нашла корейскую подружку: они прекрасно общались, хотя не знали языки друга друга. Можно было остаться, но я хотел пожить и поработать в России. Я квартиру-то в России – в Коломне – купил, только когда в Турции поработал. Хотелось себя проявить, но в 90-е так и не вернулся.
– А в Японии в 2001-м вам понравилось?
– Там мы тоже жили в многоквартирном доме, со всеми здоровались и улыбались, но так ни с кем и не подружились. В Японии жену угнетал недостаток общения. А еще нас хорошо встряхнуло землетрясение, на которое, кроме нас, никто не обратил внимания. Больше года жена не выдержала.
В Турции я оставил после себя Курбана Бердыева, а в Японии попросил поработать Гаджи Гаджиева. Он выдержал 4 месяца.
– Японцы – дотошные?
– Дотошные, занудные. Они максимально деликатные и корректные, но не хватает творческого начала.
В Японии клубы – это придатки корпораций. Например, в моем «Санфречче Хиросима» главным спонсором была Mazda. И все помощники работали в этой компании. Если они уходят из клуба, все равно остаются в Mazda, получают от компании социальное обеспечение. Из-за этого мне показалось, что люди там не мыслят широко. Зато свое дело знают блестяще.
Когда мы приехали на первый домашний матч, я зашел в раздевалку и увидел незнакомых мужчин – никто меня почему-то с ними не знакомил. Потом они начали подходить к ребятам, один сделал игроку укол. Я спросил: кто это? Ответили, что это наши доктора. Я недоумеваю: а почему я работаю третий месяц, мы уже сыграли два выездных матча, и я до сих пор не знаю их? И мне рассказали, что они приходят только на домашние игры, в городе у них своя клиника. Один досконально знает колено, другой – голеностоп. Но тот, кто знает колено, никогда не полезет в голеностоп. И наоборот.
В Китае подсказал федерации, что клубы не должны тренироваться вместе по одинаковым правилам. Объясняет, почему Китай никогда не выиграет ЧМ
– С 2000-го по 2005-й вы работали в трех китайских клубах – с перерывом на Японию. Тогда в Китае были деньги?
– Начну издалека. Я приехал в город Шэньян и взял клуб «Хайши». Когда я только пришел в команду, на трибунах собиралось две тысячи человек. А в конце сезона меньше 30 тысяч на нас не ходило. В этот же год мне показали, как строится манеж на 30 тысяч – типа нашего «Олимпийского». Меня это так поразило, по сравнению с девяностыми страна развивалась просто семимильными шагами.
Но в то же время были странности. Я приехал в клуб 30 декабря, а 2 января все команды выехали на сбор, который проводился в среднегорье, в местечке Лунэн, где играл Сергей Кирьяков. Все 16 команд в одном месте: подъем под звуки горна, поднятие флага и зарядка. Потом утренняя тренировка, вечерняя и обед. Игроки сдавали нормативы, а федерация сама назначала командам контрольные матчи.
Я тогда на все это посмотрел и сказал: вы что, не могут же все команды быть одинаковыми. И почему мы сдаем тесты в среднегорье, когда играть будем внизу? Они считали, что среднегорье повышает аэробные способности – правда, только на время. Несколько раз меня приглашали в федерацию футбола, чтобы я высказывался – в этом смысле они молодцы. Через некоторое время от многого отказались, разрешили командам выезжать на сборы за границу.
Валерий Непомнящий в «Шанхай Шеньхуа»
Когда я пришел, не видел, чтобы у кого-то было больше денег, а у кого-то меньше – все в одинаковых условиях. Но спустя четыре года, когда я приехал в «Шанхай Шеньхуа», у клуба были изумительные условия: шикарная база с трибунами на 5 тысяч человек, 9 полей. Все по-другому. Тогда же китайские клубы звали сначала английских тренеров, потом итальянских. В общем, местный футбол стал обогащаться еще при мне.
Вы меня спросите, станут ли китайцы чемпионами мира?
– Давайте спрошу.
– Мне кажется, никогда не станут, там нет воспитания профессиональных футболистов. Китайские футболисты очень похожи на наших. Заработали денег – и сразу ищут, куда бы их потратить. Совсем не думают о будущем, о вложениях. Когда кто-то там становится звездой, уже не спускается на землю.
Очень сложно с ними работать.
– В нынешнюю систему вы тоже не верите? С приглашением двух-трех звезд из Европы и воспитанием вокруг них китайцев.
– Они же раньше отправляли 15-летних ребят в бразильские команды на два года. Те возвращались назад, год-два играли на приличном уровне – и растворялись. Кого бы они ни брали, проблема не столько в низком уровне мастерства, сколько в головах.
Чувствует вину перед Гинером за уход из ЦСКА, а в «Томи» мечтал о трансферном бизнесе, который удался «Уфе»
– Возглавив «Томь» в 2008-м, вы сказали, что команды Премьер-лиги делятся на «привилегированные и те, что идут в довесок». Что вы имели в виду?
– Так и должно быть, поэтому в Томске я пытался выстраивать отношения и с «Зенитом», и со «Спартаком», и с другими. Что я имею в виду? Томск изначально проигрывал в комплектовании даже «Химкам» и «Сатурну», потому что, получив два предложения, игрок поедет в Подмосковье, а не в Томск или Новосибирск.
Я говорил, что нам нужно выстраивать отношения с сильными командами – чтобы они отправляли к нам молодых футболистов. Это взаимная выгода: мы получаем игроков, у нас они быстро развиваются, постоянно играя. А потом возвращаются в свой клуб. В один момент мы так очень приличную команду собрали: Дзюба, Кудряшов, Канунников, Баляйкин. Денег выкупать игроков не было, поэтому брали в аренду. А могли работать по модели, которой примерно придерживается современная «Уфа» – продает потом намного дороже.
Мы еще с Владом Радимовым недавно спорили на эту тему. Он говорит, что ему неинтересно, когда перспективный игрок атаки стоит автобусом на своей половине в средней команде. Но ведь в этой средней команде он развивается намного быстрее, чем в дубле.
– Про «Томь» у меня всего один вопрос. Как вы терпели этот клуб? Задачу на сезон ставил губернатор области, каждый раз новый состав: почти никого из тех, кто вам был нужен, клуб не выкупал.
– Я был очень счастлив работать в Томске. Но до последнего момента, конечно. Я ведь мечтал о каких-то достижениях, но нужно было смотреть на вещи объективно.
Томск славен людьми, там великолепные люди. И в клубе тоже. Мы были настоящей семьей. Там работали люди, которые еще играли за команду, потом становились тренерами и менеджерами. Повара и бухгалтеры там работали по 20 лет. У нас были прекрасные отношения, я считал себя обязанным терпеть то, что там происходило.
Да, в конце я уже не смог, мне не понравилось, что в перерыве сезона уходит по 12-13 человек. Хоть бы сезон продержались, но нет. И до сегодняшнего дня Томск в таком положении.
– С 2012-го по 2014-й вы работали советником президента ЦСКА. Чем занимались?
– Вы не представляете, с каким воодушевлением я пришел в этот клуб. Ни на грамм не разочаровался. Как я представлял себе их внутреннюю работу, так и оказалось. Каждый занимается своим делом, все четко знают, что делают. От меня требовалось курировать работу академии, потому что перед ЦСКА ставилась задача готовить игроков не на продажу, а для себя. И сейчас это реализуется.
Да, были моменты, которые меня удивляли и с которыми я не соглашался. У тренеров я находил понимание, но не у всех руководителей. Простой пример. Руководители считали, что тренер не должен работать с одной группой больше трех лет. Но это должно определяться в ходе деятельности, нельзя ставить такое ограничение. А в ЦСКА тренер, например, три года успешно работал с ребятами 2000-го года, а потом ему давали новую группу.
Еще одной моей задачей было плотно участвовать в селекции. За то время, что я работал, побывал в нескольких странах Южной Америки, во многих странах Европы. В ЦСКА долго ведут игроков, просто так никого не берут.
– Вы плотно общались с Евгением Гинером?
– Мы постоянно общались по поводу игр. Глубокий разбор на этом уровне не делается, но мне задавали вопросы: вот что было бы, если так?
Несколько раз Гинер меня удивил и восхитил. Возникла конфликтная ситуация: часть персонала оказалась недовольна одним из сотрудников, информация дошла до Евгения Ленноровича. Он собрал всех недовольных и сказал: друзья, если от вас требуют больше, чем вы можете, это не значит, что человек плохой. Если еще кто-то против него выступит, будет иметь дело со мной. За 2 минуты он все разъяснил в мужской форме.
В какой-то степени я себя чувствую виноватым перед ним. Когда у меня умерла супруга, мне было тяжело жить одному, и я затосковал. А потом «Томь» обратилась с просьбой помочь – примерно в той же роли, что в ЦСКА. Я пришел к нему, объяснил ситуацию, а он ответил: я вас понимаю, но думаю, что вы делаете ошибку.
Считает, что тренеры должны проводить матчи в костюмах, потому что игра – это праздник
– Мне всегда очень нравилось, как вы выглядели на матчах. Пока другие тренеры были в спортивных костюмах, вы носили классические. Вот сейчас нас вас отличная рубашка. Сами подбираете одежду?
– Да, подбираю почти всегда сам. Признаюсь, почему носил костюмы. Когда я еще работал с детьми и юношами, решил: костюм – это парадная форма. Для нас, тренеров, матч – это событие. Игроки должны смотреть на тренера и понимать, что игра – это не рутина, а праздник. Поэтому на тренировках я ходил в спортивном костюме с пузырями на коленях, а на игры одевался красиво.
На матчах детей и юношей я тоже всегда был в костюмах. Не всегда в галстуках, но рубашку и пиджак надевал. Почему-то в Лиге чемпионов и игроки, и тренеры надевают клубные костюмы, а в чемпионате такого нет. Я считаю, это неправильно.
– У вас есть любимый бренд?
– Вы знаете, я уже столько живу, что все как-то меняется. Но я, можно сказать, вип-персона в Uomo Collezione. Как-то у них оделся – и теперь хожу. Пальто и костюмы последние оттуда.
– Сколько можете заплатить за вещь, которая понравилась? Юрий Семин нам рассказывал, что готов отдать 500 евро за рубашку.
– На себя я очень много не трачу. Но на любимую женщину могу потратить сколько нужно. Не задумываясь.
– Главное качество, которое вы цените в людях?
– В женщинах – целомудрие, в мужчинах – порядочность.
– Три любимые книги.
– Три сложно назвать. Одно время моим любимым писателем был Эрих Мария Ремарк, он был созвучен моему времени, до сих пор его люблю. Зачитывался Василием Аксеновым, потому что вырос в этом поколении. Сейчас с большим трудом читаю модных писателей, вот осилил несколько книг Пелевина.
– Три любимых фильма.
– Я в последний раз был в кинотеатре с внучкой, смотрели «Движение вверх». По телевизору смотрю все, что проще. На «Культуре» с удовольствием включаю программу «Линия жизни» – про судьбы актеров, режиссеров, людей искусства. Когда смотрю на этих великих, становится как-то… Белая зависть, в общем.
– А музыку слушаете?
– Только в машине. На моей машине ездит и дочь, иногда внучка. Как-то они «Монте-Карло» поставили. Если еду по пробкам, включаю «Дорожное радио». Хотя недавно смотрел программу про великих дирижеров, рассказывали, как создавалась музыка, как ее надо слушать. Я-то не знал, что музыку, оказывается, надо уметь слушать.
– В чем для вас счастье?
– В том, чтобы все, кто меня окружает, не страдали. Чтобы мои дети, внучки и правнучка были в жизни устроены. Мое счастье в том, чтобы они были счастливыми.
Другие интервью Вадима Кораблева:
Фото: Gettyimages.ru/Lintao Zhang, Al Bello /Allsport, China Photo, Bongarts, Allsport UK/Allsport; livelib.ru; vk.com/pfc_cska; vk.com/fctomtomsk; fotomac.com.tr; twitter.com/FootballArchive/; globallookpress.com/dpa; East News/AFP, MARK WILLIAMSON; РИА Новости/Алексей Даничев, Яков Андреев, Павел Лисицын
Бора Милутинович конечно красавец)))) Балканцы знают, как деньги рубить. Хотя он же добротно работал с США на домашнем ЧМ, вышел в плей-офф и проиграл только будущим чемпионам бразильцам 0:1. И вообще, его подход по жизни всегда срабатывал. С Мексикой, США, Нигерией и Коста-Рикой выходил в плей-офф ЧМ (с мексиканцами вообще четвертьфинал покорял), а также впервые в истории вывел на мундиаль Китай. Да и вообще, у сербского чудотворца больше всего матчей во главе сборной в истории футбола (286). Не зря Непомнящий отказался - сделал балканца по-настоящему великим.
Очень хорошо о нем отзываются люди, которым посчастливилось поработать с ним в Ашхабаде.
И самое главное, что успешный тренер с необычной судьбой. Вот о таких людях и слова кривого не скажешь, и будешь испытывать всегда уважение.
И да, фото в очках - топ, он еще и выглядел действительно очень стильно даже на фоне топовых европейских коллег.
Огромное спасибо за шикарное интервью. Очень интересный, умный человек.
Еще можно вспомнить, что в той сборной Камеруна выступал вратарь Томас Н`Коно, который был кумиром Буффона.
Ну не может человека так постоянно вести с «хорошими» людьми. Либо он просто своим отношением создает реальность вокруг. Классный дед!